Екатерина Трифонова
Место для присяжных заседателей в судебной системе никак не могут определить. Фото с сайта www.sudrf.ru
Верховный суд (ВС) РФ разъяснил, что перед вынесением вердикта присяжные должны обсуждать лишь конкретные действия подсудимого, а не намерения. Умысел и квалификация деяния, как чисто юридические вопросы, – в компетенции профессионального судьи. Эксперты «НГ» назвали эту позицию ошибочной. Она деформирует сущность народного суда, отнимая у него главное право – устанавливать факт виновности в преступлении. Присяжных явно подталкивают к обвинительному уклону.
Присяжные признали жителя Ростовской области виновным в совершении убийства, но кассация это решение не поддержала, «поскольку в опросный лист не был включен вопрос о наличии умысла на лишение жизни». Однако ВС с таким выводом не согласился, указав, что оценка умысла не относится к фактическим обстоятельствам дела.
И ВС разъяснил, что присяжные должны обсуждать не мысли фигуранта, а его конкретные действия. «Если подсудимый не высказывал свои намерения, то вопрос о том, о чем именно он думал и чем руководствовался, не может быть поставлен присяжным заседателям», – говорится в определении высшей инстанции. Как выяснила «НГ», за вроде бы абстрактными материями из разряда тонких юридических нюансов на самом деле стоит весьма сущностное решение. Самое главное, что оно подтверждает усиление тенденции не просто на сжатие компетенции народного суда, но на приведение его к общему для всей российской Фемиды знаменателю. То есть к пресловутому обвинительному уклону, который во многом и завязан на том, что, дескать, нет смысла докапываться до намерений подсудимого, формальностей вполне достаточно.
Как сказал «НГ» адвокат, управляющий партнер адвокатского бюро «Карпов, Тараборин и партнеры» Дмитрий Тараборин, принятое ВС решение «абсурдно с точки зрения основ уголовного права», являясь «очередным гвоздем в крышку гроба института присяжных заседателей». Потому что, согласно базовой теории уголовного права, умысел – это одна из форм вины, по закону вопрос о виновности отнесен к исключительной компетенции присяжных. И они не могут ответить на такой вопрос, не установив наличие умысла либо его отсутствие в действиях подсудимого. Кроме того, напомнил Тараборин, нередки те ситуации, когда перед присяжными ставится вопрос о совершении человеком менее тяжкого преступления. Например, он обвиняется в предумышленном убийстве, но настаивает, что потерпевшего он лишил жизни по неосторожности. Соответствующий вопрос по ходатайству защиты вносится в лист для присяжных – и в этом случае им необходимо выбирать из двух форматов вины: «Невозможно понять, каким образом, по мнению ВС, они должны это сделать, не вдаваясь в оценку мотивационной направленности действий подсудимого».
По словам Тараборина, профессиональный суд в лице своего высшего руководства внутренне отрицает само право института присяжных на существование. «На самом деле судебная власть так и не сумела обрезать пуповину, остается не более чем инструментом для легитимизации решений власти исполнительной. Как минимум в области уголовного судопроизводства. Так что присяжные с их 25–35% оправдательных приговоров против 0,2% в «обычном» суде воспринимаются системой как инородное тело», – заявил он «НГ». Отмена 90% приговоров, постановленных на основании оправдательных вердиктов присяжных, свидетельствует о том же. А еще дело в том, что такой приговор можно отменить исключительно из-за грубых процессуальных нарушений, которые в этом случае обязательно находятся, тогда как к обвинительным приговорам вышестоящие инстанции относятся гораздо терпимее. «И так будет до тех пор, пока суд не вернет себе функции независимого регулятора общественных отношений», – подчеркнул Тараборин.
Партнер КА Pen & Paper Вадим Клювгант пояснил «НГ»: из всей изощренной конструкции анализируемого определения ВС «можно согласиться лишь с тем, что вопрос о наличии или отсутствии умысла обвиняемого на совершение того или иного преступления именно в таком – лобовом виде ставиться перед коллегией присяжных не должен». Но это лишь потому, что «умысел» – юридический термин, а присяжные ими не оперируют. «Однако из этого вовсе не следует, что из их компетенции должно быть изъято решение вопроса о виновности подсудимого в деянии, которое тому инкриминируется», – заметил он. Например, намерение лишить жизни безусловно должно быть признано присяжными доказанным, для того чтобы подсудимый мог быть затем признан виновным в умышленном убийстве. И это тем более важно, потому что есть уголовная ответственность за смежное преступление, когда обвиняемый намеревался причинить потерпевшему травму, а смерть наступила по стечению тех или иных обстоятельств. «Юридически умысел и неосторожность – это две формы вины», – напомнил Клювгант. И поскольку задача присяжных в силу прямого указания закона в том, чтобы дать ответ на вопрос о доказанности вины, «они, безусловно опираясь на установленные по делу фактические обстоятельства, должны сказать, доказаны ли действия с целью лишить потерпевшего жизни». Из этого следует, что данный вопрос должен быть перед ними поставлен. Подход же, предлагаемый ВС, по мнению Клювганта, не выдерживает критики. С учетом высокой квалификации судей ВС он может быть объяснен только «очередной попыткой ограничить полномочия присяжных при рассмотрении даже той крайне ограниченной категории дел, к рассмотрению которых они допущены». Это весьма прискорбный тренд, тем более со стороны высшей судебной инстанции. Но, к сожалению, это далеко не первое и, вероятно, не последнее его проявление, заключил он: «Вновь приходится констатировать, что вместо всемерной поддержки суда присяжных со стороны государственной власти по-прежнему происходит его дискредитация и дискриминация».
Адвокат МКА «Аронов и Партнеры» Андрей Орлов, специализирующийся на ведении дел в суде присяжных, тоже считает, что решение ВС – это «не что иное, как попытка обесценить весь институт». Эксперт пояснил, что прямой умысел, скажем, на убийство – обязательный элемент состава данного преступления, который подлежит доказыванию в ходе судопроизводства. Если желание убить не установлено, то нет и самого убийства, что верно указала кассация по конкретному делу. А в процессе с участием присяжных именно они решают, что доказано, а что нет. При этом все элементы состава преступления должны излагаться в листе вопросов не на юридическом языке. Обычно применяются такие формулировки – «с целью причинения смерти», «действия, направленные на лишение жизни». По всей видимости, заметил Орлов, ВС решил, что доказывать умысел на убийство должны не присяжные, а судья при вынесении приговора: «Это означает, что из компетенции присяжных хотят изъять возможность разрешения столь важного вопроса, передав его на усмотрение судьи». Если довести эту логику до конца, то присяжных лишают права отвечать на вопрос № 3 вердикта о доказанности вины подсудимого, с которой и связан тесно вопрос об умысле. «Феноменальные умозаключения ВС сводятся к следующему: если потерпевший умер, значит, подсудимый хотел лишить его жизни, а следовательно, это было именно убийство, а не причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. Спрашиваете, почему? А так решил судья, присяжные могут быть свободны», – возмутился Орлов.
В свою очередь адвокат и партнер Criminal Defense Firm Анна Голуб напомнила «НГ», что согласно ст. 339 УПК РФ присяжным ставятся три главных вопроса: имело ли место событие преступления, именно ли подсудимым оно совершено и виновен ли подсудимый в совершении конкретного деяния. Та же статья УПК говорит о том, что на разрешение ставятся и вопросы об обстоятельствах, которые влияют на степень виновности, либо изменяют ее характер, либо влекут за собой освобождение от ответственности. Также допустимо задать вопрос о наличии виновности подсудимого в совершении менее тяжкого преступления, если не ухудшается его положение и не нарушается право на защиту. То есть правильное установление вида умысла по сути напрямую влияет на квалификацию деяний. Например, если наличие прямого умысла как обязательного элемента состава преступления «Убийство» не доказано, то действия подсудимого надлежит квалифицировать по иной статье УК РФ, допустим, «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего». Поэтому-то, по мнению Голуб, позицию ВС и можно считать спорной. Хотя, заметила она, в 2005 году пленум ВС вынес постановление № 23, где четко пояснил применение норм УПК при судопроизводстве с присяжными, но уже «дважды данное постановление изменялось – и скорее всего это связано с тем, что на практике те или иные положения показали свою неработоспособность».Как указал советник Федеральной палаты адвокатов РФ Сергей Насонов, с одной стороны, позиция ВС верна в том смысле, что перед присяжными не может быть поставлен вопрос о наличии у подсудимого умысла на лишение жизни, «поскольку «умысел» – это сугубо уголовно-правовое понятие, используемое в статьях 24 и 25 УК РФ». Наличие умысла устанавливается председательствующим при осуществлении квалификации деяния подсудимого в приговоре, который готовится на основании вердикта присяжных, а «использование термина «умысел» в вопросном листе, вручаемом присяжным, прямо запрещено ст. 339 УПК». Однако «намерение» подсудимого, с которым он совершал то или иное деяние должно устанавливаться именно присяжными, так что в этой части с позицией ВС согласиться нельзя. Во-первых, пояснил он, термин «намерение» не является правовым, он не требует знания закона и какой-либо юридической оценки. Во-вторых, ст. 334, 335, 336 и т.д. УПК не запрещают исследовать перед присяжными намерения подсудимого: «О них говорят гособвинитель и защитник во вступительных заявлениях перед присяжными. В ходе судебного следствия исследуются доказательства, раскрывающие намерения подсудимого, защита представляет свои доказательства, которые опровергают эти намерения». Наконец, в прениях прокурор и защитник спорят перед присяжными о намерениях подсудимого, убеждая их в правоте своей позиции. «Возникает вопрос: если о намерениях подсудимого можно говорить присяжным на всем протяжении судебного разбирательства, то почему об этом нельзя ставить им вопрос?», – подчеркнул Насонов. Попытка в решении ВС представить присяжных только как «судей факта» противоречит УПК, а само определение факта, приведенное в решении, страдает неточностью. Потому что намерение лица, совершившего преступление, столь же реально для судей, выносящих приговор, как и иные обстоятельства деяния. Иначе, намерение вообще нельзя было бы установить ни в вердикте, ни в приговоре суда так же, как и форму вины.
«На протяжении последних 30 лет во всех судах перед присяжными ставили и ставят вопросы о «содержании мыслей» подсудимого. Например: «решил лишить жизни С.», «П., пытаясь направить ствол вырываемого у него ружья в сторону К. для лишения его жизни, произвел в К. два выстрела…» и т.д. Что это как не вопросы «о содержании мыслей подсудимого»? На основании ответов присяжных, судья осуществляют юридическую квалификацию и устанавливают форму вины. Эта практика признается законной в том числе и ВС», – сказал «НГ» Насонов. И он напомнил, что и в решениях самого ВС по рассматриваемому вопросу нет единообразия. Например, по одному из дел в 2022 году суд писал, что «при этом намерение (цель) лишения жизни относится к фактическим обстоятельствам дела и в соответствии со ст. 334 УПК ее установление входит в компетенцию присяжных заседателей, а не председательствующего судьи». В целом, подытожил он, решение ВС содержит ошибочную позицию, распространение которой в судебной практике может привести к тотальному запрету упоминания сторонами перед присяжными намерений подсудимого как в судебном следствии, так и в прениях сторон. Это деформирует сущность суда присяжных и роль заседателей в осуществлении правосудия и, в конечном итоге, приведет к лишению их права устанавливать виновность подсудимого. «Представляется, что попытки урезать полномочия присяжных теоретически и практически несостоятельны и будут преодолены судебной практикой», – подчеркнул Насонов.
