Екатерина Трифонова
Общение осужденных с родственниками официально считается частью воспитательной работы. Фото с сайта www.fsin.gov.ru
Как выяснила «НГ», положение Уголовно-исполнительного кодекса (УИК), с весны 2020-го ограничивающее произвольное распределение заключенных по колониям, требует размещать их как можно ближе к дому, вроде бы тюремщиками не игнорируется, однако соблюдается скорее декларативно. Например, норма о том, что человек может попросить перевода в более удобное его родственникам место, трактуется как в ГУЛАГе: нет инструкций, и вообще это наказание. А суды уже подтверждают, что желание видеться с семьей – «исключительное обстоятельство», достаточное для положительного решения.
Поправки в УИК закрепили право заключенных отбывать срок поближе к дому либо «к месту проживания их близких родственников». Это должно помогать в сохранении семейных связей и приверженности к исправлению.
Но на практике для многих тюремщиков закон не аргумент.
В такую ситуацию и попал осужденный Евгений Гурков, которого в 2016 году этапировали на зону, находящуюся почти за 3 тыс. километров от дома. После появления в УИК новых норм он неоднократно подавал ходатайства о переводе, объясняя, что хочет общаться с семьей, но у пожилых родственников нет ни финансовой, ни физической возможности регулярно ездить так далеко. Администрация учреждения каждый раз отклоняла эти прошения, указывая, что новый закон якобы «не предусматривает изменений порядка рассмотрения вопроса о переводе». Речь идет о том, что действующие нормативные документы говорят о переводах в исключительных случаях – по состоянию здоровья осужденных или для обеспечения их личной безопасности.
Вопреки обыкновению суды, которые рассматривали спор Гуркова с тюремщиками, пришли к иному выводу, подчеркнув, что отказ в переводе нарушает права осужденного на гарантированное Европейской конвенцией уважение его личной и семейной жизни. Об этом постоянно твердили Конституционный и Верховный суды РФ – мол, невозможность заключенного поддерживать семейные связи тоже относится к исключительным обстоятельствам, препятствующим дальнейшему нахождению в конкретном исправительном учреждении, однако низовые инстанции чаще всего соглашались с руководителями колоний.
Вот и в данном конкретном деле сотрудники даже не стали доказывать «невозможность размещения» человека в колонии желаемого им субъекта РФ, например, из-за нехватки мест. И для судов это стало важным доводом в пользу гражданина: «Ответчики не предоставили сведений, что общий лимит осужденных особого режима по месту жительства заключенного заполнен». Об этом заявил, например, райсуд, признавая действия ФСИН незаконными и предписывая осуществить перевод истца. Эти же выводы, которые потом упорно попытались оспорить тюремщики, поддержали суды апелляционной и кассационной инстанций.
К сожалению, сказали «НГ» все эксперты, положительные решения судов по частному случаю никак не скажутся на практике в целом. Прежде всего потому, что нет реакции со стороны вышестоящих властей на такого рода пережитки ГУЛАГа, а также нет персональной ответственности сотрудников ФСИН за принятие не соответствующих закону решений. Например, сказал доктор юридических наук Илья Шаблинский, «было очевидно гуманным шагом» введение новых положений в ст. 73 УИК РФ, устанавливающих, что осужденные к лишению свободы отбывают наказание в пределах территории субъекта РФ, в котором они проживали или были осуждены. Это должно было облегчить посещение осужденных их родственниками, а как раз семейные связи бывают особенно важны, если человек пытается отказаться от преступного образа жизни. «Помните рассказы о том, как жена или мать вынуждены были пересекать страну с юга на север или с запада на восток, чтобы увидеть мужа или сына, оказавшегося в лагере? Увы, эти рассказы, несмотря на ст. 73, действительно все еще актуальны», – подчеркнул Шаблинский. По его словам, должностные лица ФСИН, видимо, принимают решения, исходя лишь из своих ведомственных интересов: то ли им неохота возиться с переводом осужденного, даже если от него поступила просьба, основанная на законе, то ли они придерживаются своих неписаных правил по распределению граждан по колониям. Короче говоря, заключил эксперт, «так или иначе нужно признать, что норма в полной мере пока не заработала».
Сопредседатель Московской Хельсинкской группы Валерий Борщев сказал «НГ», что принятый в апреле 2020-го закон был крайне полезным именно потому, что одновременно с процедурными новациями он должен был поспособствовать изменению сознания сотрудников ФСИН. Однако этого так и не произошло: «Раньше человека можно было заслать на Колыму, в Магадан и в тому подобные места, затем от тюремщиков потребовали учитывать интересы сидельцев, но фсиновцы к этому оказались совершенно не готовы». «Это старая инерция, потому-то они и готовы судиться и придумывать различные отговорки, лишь бы не ломать выстроенную систему», – подчеркнул Борщев. По его данным, закон хотя и соблюдают, но очень произвольно, поскольку «на местах всегда найдется множество поводов и причин, чтобы гуманные нормы проигнорировать или обойти». То есть на практике осужденных по-прежнему сплошь и рядом направляют на отсидку вдали от дома, а прошения о переводах оставляют без внимания. «Тут и привычки, и тот факт, что для тюремщиков законы не в приоритете», да к тому же и реакции сверху на такие случаи нет. Между тем «факты, когда осужденные направляются далеко от дома, должны быть под пристальным вниманием».
Федеральный судья в отставке Сергей Пашин отметил, что особого смысла удерживать заключенного в конкретной колонии нет: финансирование учреждений хотя и зависит от размера контингента, на жалованье самих сотрудников это мало влияет. «Так что это скорее банально глупость, нежелание заниматься бумажной работой, возможно, портить некие ведомственные показатели. А может быть, и просто озлобленность на данного конкретного заключенного», – пояснил он. А вот обращения тюремщиков в суды Пашин назвал как раз таки делом логичным, которое связано с нежеланием признавать ошибки: «Раз уже некий шаг сделан, нужно его защищать до последнего, в противном случае может быть поставлен вопрос об ответственности того, кто принял самое первое незаконное решение. Это ведомственный интерес, это защита чести «мундира». Эксперт подчеркнул, что ссылки фсиновцев на некий «старый порядок рассмотрения вопроса о переводе» явно надуманы с правовой точки зрения. «Порядок подразумевает под собой сроки и процедуры рассмотрения, должностное лицо, которое этим занимается. Основания – это как раз то, что и было дополнено новым законом. Так что хотя порядок остался прежним, но основания расширились, а значит, аргументы тюремщиков де-юре не выдерживают критики», – считает Пашин. Но он указал, что они действительно могут себе позволить выносить неправомерные решения, поскольку в худшем случае им за это грозит дисциплинарное взыскание. Еще более часто это вообще «спустят на тормозах – дело житейское, подумаешь, нарушили права очередного заключенного».
