Средний класс, призванный консолидировать общество, его раскалывает и дестабилизирует

Протестная активность и лозунги профессиональных потребителей зачастую не связаны с реальными интересами низов. Фото PhotoXPress.ru

Якобы спонтанное противостояние антиклерикалов и верующих – всего лишь одна из точек приложения протестной активности в российской несистемной политике. Оппозиция настаивает на том, что имеет место конфликт власти и гражданского общества, за которое она выдает себя, выдвигая требования от имени всех граждан, которых она в действительности не представляет. Это – ложное посредничество.

Названия протестной группы разнообразны: активные горожане, гражданские активисты, креативный класс. Но представляет она не общество в целом, а российский средний класс, который уже четверть века считает себя привилегированным социальным слоем, но в последние годы сокращается и становится все более агрессивным и антисоциальным. Приписываемые среднему классу особые социальные миссии, такие как канал обратной связи с государством или фильтр требований общества к политической системе, имеют мало общего с современной реальностью. Призванный служить буфером между верхами и низами и консолидировать общество, средний класс сегодня это общество раскалывает и дестабилизирует. Его цель – достижение статуса влиятельной субэлиты, назначенной той самой властью, от которой миддлы так театрально отрекаются.

Средний класс живет на протестную ренту, играя роль клина в отношениях между элитами и народом. Они – политические рантье, которые постоянно пытаются разогреть ситуацию: вспомним Болотную и Исаакиевскую площадь.

В 2014 году крымские события вызвали национальную консолидацию и временно заблокировали политические возможности среднего класса. Но за пять лет крымский эффект ослабел, и в Екатеринбурге мы наблюдаем сегодня очередную попытку прорыва по флангу.

Привычный для среднего класса уровень потребления элиты могут поддерживать, только идя против интересов остального населения. Например, беря внешние кредиты, процентное бремя которых будет переложено на низы, монетизируя образование и здравоохранение, секвестрируя социальные расходы, жертвуя пенсионкой, реальным сектором и рабочими местами. Интересы среднего класса объективно противоположны интересам низов независимо от политических лозунгов. Но они противоположны и интересам элит, которым необходима политическая стабильность. В этом парадоксальным образом интересы элит и низов смыкаются.

В режиме реальной демократии у среднего класса нет шансов переиграть общество – поэтому его лидеры так не любят понятие «реальная демократия» и обзывают его популизмом. По этой же причине они поддерживают в массах политический инфантилизм бесконечными разговорами на тему тоталитарного прошлого, генетического холопства и национального стыда (мне стыдно, что я русский). Особняком стоит тема «победобесия» и травля «Бессмертного полка». Все это говорит о том, что авангард среднего класса наносит удары не только по исторической религии – православному христианству, но по всем точкам консолидации общества, сознательно противопоставляя и стравливая белых с красными, верующих с неверующими, традиционалистов с левыми и т.д.

Объективно средний класс конкурирует с обществом за ресурсы и внимание элит, но народ не вполне отдает себе в этом отчет и потому проигрывает агрессивно-амбициозному меньшинству – уступает медийные площадки, политическую инициативу и лишается права выбора, который за него совершает так называемый активный слой. В нынешних условиях нарастания социально-экономического кризиса средний класс теряет чувство реальности и начинает разрушать всю систему государственного управления, становясь все более опасным как для народа, так и для элит.

В XIX веке средний класс формировался как узкий слой образованных людей для обслуживания либерально-капиталистического общества. Но постепенно изменилось и направление развития капитализма, и роль в нем среднего класса. На фоне диктата непроизводительного финансового сектора общественные отношения стали больше похожими на корпоративно-банковский феодализм. Возникло общество потребления, и средний класс превратился в слой профессиональных потребителей.

В 1980-х годах на волне неолиберального консенсуса и «рейганомики» Запад переходит к искусственному стимулированию частного спроса и тем самым резко увеличивает численность среднего класса. С этой целью меняется модель кредитования – от обычного возврата долга к модели рефинансирования, характерной для крупных экономических субъектов. Уровень жизни такого среднего класса перестал соответствовать реальным доходам. Его научили жить не по средствам. Он требует от элит и получает в разы больше, чем зарабатывает. Его основной специализацией стало повышенное потребление, что привело к паразитированию на социальном организме. За эмиссионный рост денежной массы и соответствующих ей обязательств в условиях длинного кредита вынуждено расплачиваться все общество – уровнем жизни, рабочими местами, социальными гарантиями.

Идеология среднего класса – это понимание самого процесса потребления как сакрального. В США среднему классу, искусственно созданному в противовес пролетариату, платят, чтобы он интенсивно потреблял, в обмен на гарантии политической стабильности. И он пока что выполняет эту свою главную функцию – скрепляет общество. В России же наоборот – раскалывает. Сравните с Украиной. Там активизм среднего класс привел прямиком к нацизму. В России – к ультралиберальной русофобии. Пока.

Российский средний класс имеет сегодня баснословные привилегии: помимо банков и сферы услуг на него работает вся культурная и медиаиндустрия. Самые громкие премьеры рассчитаны не на массового зрителя и не на требовательного интеллектуала, а на миддлов. Для них пишут рейтинговые авторы и сценаристы, издается беллетристика, глянец, делаются скандальные театральные постановки. Весь российский кинематограф обслуживает интересы среднего класса, потому что сам является его составной частью. Так что фильмы с антисоциальным да и просто русофобским содержанием – «Матильда», «Сволочи», «Левиафан», «Праздник», «Братство» и сотни других – это правило, а не исключение. Все они стреляют по низам и элитам одновременно.

Именно средний класс является заказчиком и главным бенефициаром нового проекта закона о культуре, концепция которого полностью выводит его творческий авангард из-под контроля государства и освобождает от любых моральных, политических и социальных обязательств или ограничений. Новый закон о культуре, который полностью свяжет руки элит в области политической идеологии, продавливают с такой же железной настойчивостью, как продавливали пенсионную реформу, в результате которой низы потеряли деньги, а элиты поддержку этих низов. В выигрыше оказался только средний класс, который заработал на этом огромный политический капитал на годы вперед. Это была месть за крымский консенсус элит и низов, который чуть было не маргинализировал средний класс, окончательно отбросив его на обочину столбовой дороги социального развития.

Критерии принадлежности к среднему классу в России заметно искажены. Они не столько имущественные, сколько идеологические. Российский средний класс – это люди с типовым потребительским поведением и, что важнее, со стандартной идеологией. Именно поэтому среди протестующих много студентов и других малоимущих. Они так же, как и более состоятельные их единомышленники, одеваются и разговаривают, имеют аналогичные политические взгляды, но не уровень доходов. Они ложно воспринимают свои интересы как якобы общие со средним классом и выходят на улицы защищать не свои, а чужие экономические интересы. Это результат организованной идеологической работы. Для ее развития и пробивают новый закон о культуре, который эксперты уже окрестили законом о либеральной идеологии.

Как только в условиях кризиса раздутые привилегии российского среднего класса стали сокращаться, он резко выступил против элит, которые его вскормили. Восстание среднего класса против элит представляет собой не революцию, а ультраправый переворот, связанный с русофобией и социал-расизмом.

У низов нет сбережений. Их единственный капитал – социальные права и традиционные нравственные ценности, которые являются единственным гарантом сохранения именно этих прав. Поэтому народ выступает не за новую сословность, а за ценностный договор с элитами. Это дает ему правовые инструменты, не связанные с определенным уровнем достатка. Социальное государство для среднего класса – это тотальный демпинг, обнуление преимуществ, которые дают ему соответствующий уровень дохода. Поэтому задача среднего класса прямо противоположная – борьба против социальных прав, основанных на нравственности и традиции, замена права по справедливости денежным правом. Отсюда – жестокие атаки среднего класса на те общественные институты, которые ретранслируют традиционные ценности: церковь, семья, школа и нормативное искусство. Церкви стремятся привить буржуазность (гламур), семью разрушают ювенальной юстицией, пропагандой абортов и содомии, школу – псевдореформированием и вариативностью, искусство – актуализмом и аморализмом.

Стремясь закрепить и увеличить свои привилегии, средний класс настаивает на монетизации социальной сферы и на формальной модели правового государства. Такая модель нужна именно ему, а не элитам, которые живут в особой системе координат, и не низам, которые лишены доступа к инструментам такого правового государства денежным механизмом отсечения (денежным цензом).

Социальное большинство может использовать лишь правовые инструменты, не связанные с определенным уровнем достатка. Эти инструменты связаны только с нравственным правом – правом на основе традиции, традиционных ценностей. Это право по справедливости доступно всем, так как нравственность тоже одна на всех.

Альтернатива в данной ситуации только одна: либо лишение среднего класса его привилегий, либо развитие кризиса социальной стабильности.