Константин Ремчуков: Почему Грудинина пустили на выборы, а Навального - нет?

М.Наки― Здравствуйте! Меня зовут Майкл Наки. Я веду этот эфир. И сегодня у нас в гостях – Константин Ремчуков, главный редактор «Независимой газеты». Здравствуйте! Хотелось бы сразу начать с вопроса к вам именно как к главному редактору – нам сегодня многие ваши титулы потребуются в ходе программы, но начнем с этого… Была связана с атаками, нападениями внутри школы. Это пермская школа, школа в Улан-Удэ. И развернулась широкая общественная дискуссия, насколько такие вещи нужно освещать и как тщательно и подробно их нужно освещать. У вас какая позиция по данному вопросу?

К.Ремчуков― Освещать надо. Я считаю, что проблема в школе – это проблема в семье. Каждый такой случай должен возвращать внимание к тому, что родители, которые решились родить своих детей, воспроизвести их в общество, они несут ответственность за них, за их воспитание. И тогда, может быть, проблем будем меньше. У меня трое детей, я отец троих детей. Старшему сыну 41 год, Максиму. То есть вы можете представить, что я большую жизни – отец. И не один из моих детей не приносил мне никаких проблем. Хотя Максим родился в 76-м году. Понятно, что это конец Советского Союза, переходный период, Россия какая-то неопределенная, вот все ужасы быта и бытия – и дети нормальные.

Поэтому вот эта большевистская концепция, что быт определяет нравственность, что быт определяет… как объясняли в советское время, что проститутки — это производное социально экономических условий. Вот пенять на социально-экономические условия по поводу нравственных качеств своих детей и их поведение – это последнее большевистское дело. Нравственность воспитывается в семье. Воровать – не воровать, резать – не резать, бить – не бить – это семейные ценности. Поэтому каждый такой случай – это повод поговорить об исходном источнике нормальности в жизни нашего общества. Исходный источник нормальности – это люди, которые породили человека. Точка.

М.Наки― А как быть с той идеей, которой многие придерживаются, что эти подростки несформировавшиеся во многом хотят некой славы, известности, ореола некой жертвы. И смотря на какие-то ситуации, которые освещаются, хотя это сделать еще больше. И те, кто находятся в серой зоне, они, увидев сюжет про «Колумбайн», они более активно хотят этого достичь?

К.Ремчуков― Есть такая точка зрения. Она описывает внешние проблемы. Показать – не показать? Болельщик выбежал на поле. Давайте не будем его показывать, чтобы его не рекламировать. Брейвик убил людей. Давайте не будем про него рассказывать, чтобы другие люди не убили. Но нормальный ум понимает, что это производная от каких-то базовых качеств Брейвика и того человека, который выбежал на поле или который решил порезать людей. Поэтому я возвращаюсь к своему тезису исходному: это вопрос об эффективных методах воспитания детей, потому что все кроется в воспитании.

Нету трудных времен, они всегда одинаково трудные, я считаю, для современников. И нести надо в соответствии со своим представлением о добре и зле. А базовое представление о добре и зле формируется не в школе, не в рамках идеологии, а в семье: папа, мама, бабушка и дедушка воспитывают базовые ценности. Есть у родителей или нет времени на воспитание детей или они занимаются своей личной жизнью, считая, что их долг перед детьми окончен в момент рождения, а потом — наряжение в хорошие вещи, — это всегда ведет к проблемам.

И я не могу руководствоваться теориями по этому вопросу, потому что я практик. И сейчас меня, человека, у которого 41,5 года опыта воспитания троих детей, достаточно успешных, которые, самое главное, прошли через эту серьезнейшую трансформацию нашего общества, когда появились наркотики, когда появился бесконтрольный алкоголь, когда в любом киоске мог купить банку, в которой джин и тоник намешаны или водка не знаю с чем… с кока-колой и апельсиновым соком, — то важно понимать, почему именно мои дети не пили это. У меня Коле 31 год, а Варваре 27. Они ни разу не пили алкоголя. Вот Коля в 31 год впервые на семейном празднике выпил шампанского фужер. Они имеют доступ к этому.

И мы возвращаемся к вопросу, наверное, морали общества… такие серьезные вещи. Потому что вопрос, что люди делают, а почему они делают или не делают то или другое — это и есть предмет морали: не что люди делают, а почему они не делают. Если человек что-то не делает, но мы не имеем четкого ответа, почему он этого не делает, мы не можем называть его поступок моральным или неморальным.

Самым жестким философом в этом направлении был Эммануил Кант. Его подход был абсолютно бескомпромиссен. И пример… Я не знаю, может быть, в вы слышали, но я повторю, заключался в том, что вот вам в дверь стучит человек. Вы открываете дверь: окровавленный человек, а у него свастика, условно говоря, повязка на голове и на рукаве. А вы либерал, пацифист и еврей. Какая свастика? И вы берете и оказываете ему помощь: затаскиваете его в квартиру и звоните в скорую помощь. Это соответствует критерию морали по Канту.

А если вы его затащили или не затащили по причине того, что вы добрый или злой человек: «Ну и черт с тобой! — говорите вы, — подыхай у меня на пороге» или наоборот: «Ой, миленький, ты кровью исходишь…», — то Кант категорически говорил, что поступки, которые соответствуют чертам вашего характера, хотя по форме или по форме или даже по судьбе этого человека не имеет значения, вы позвонили в скорую помощь, потому что вы добрый или потому, что вы не добрый никакой, а считали необходимым позвонить и оказать первую помощь. Вот здесь мораль.

Вот, мне кажется, что в этой сфере мораль – чтобы люди отвечали на вопрос: почему они ведут себя так, а не иначе? – у нас большие пробелы. И, мне кажется, что эти пробелы… Я не хочу и на государство или школу, потому что это глупо, потому что мы все знаем, из кого состоит государство, мы видим лица этих министров, вице-премьеров, директоров школ и так далее — я не хочу сказать ничего плохого, но я бы не хотел делегировать им базовое воспитание своих детей. Вот так.

М.Наки― В этом всем объеме морали, нравственности и ответа на вопрос «почему?», где в этой цепочке, собственно, СМИ и какая в этом контексте их роль?

К.Ремчуков― Во-первых, освещать надо все, потому что глупо не освещать, потому что глупо не освещать, когда такой плюрализм интерфейсов, с которым сталкивается человек. Ты не освятил в своей газете, но осветили миллион сайтов. Когда заходишь на какие-нибудь сайты по ссылке, то ты удивляешься изворотливости ума: Почему такой-то выжил или почему такой-то умирает… (это известный человек)? Люди приходят туда, смотрят – там какая-нибудь банальность.

Вот люди, которые занимаются информационным бизнесом, который основывается на объеме трафика, на их ресурсы, они не задумываются об этом. И заниматься их воспитанием или объединением: Давайте не будем публиковать эту новость – мне кажется, это неправильно. Все новости должны быть. Вопрос в анализе и интерпретации сущности происшедшего.

Вот здесь позиция СМИ, авторитетных СМИ с репутациями, мне кажется, очень важна, потому что она воспитывает какой-то круг людей на базе этих моральных ценностей. Те в первую очередь несут дальше и так далее. Другого способа нет. Другой способ, на мой взгляд, фальшивый, лицемерный, ханжеский и мало результативный, потому что у нас перед глазами все советское прошлое. Вот мой любимый фильм «Васек Трубачев и его товарищи» весь строится по поводу коллизии: кто не намочил тряпку у доски и как разочаровываются в этом человеке, который, будучи дежурный по классу, не намочил тряпку для того, чтобы стирать с доски.

М.Наки― То есть, если суммировать, правильно ли я вас понимаю, что если об этом не напишет «Независимая газета» и не сделает анализ, но об этом напишет кто-то другой и сделает это так, что это скорее повредит некой общественной морали и не решит проблему?

К.Ремчуков― Нет, это абсолютно не значит. Вы же спросили меня, что делать. Я, когда руководствуюсь тем, что писать или не писать, меньше всего думаю, что сделают другие люди. Вы спрашиваете о моем подходе как главного редактора, владельца газеты. Я считаю, что писать надо обо всем, что нам известно.

Но при этом я, еще когда только газету купил, пытался определить нашу миссию. Я понял, что на рынке информации нам очень трудно конкурировать и интернетом и с «Интерфаксом», который достаточно быстро все это делает. Но я уже тогда понял и сформулировал как миссию своей газеты: быть лидером на рынке анализа и интерпретации всех типов информации. И я исходил из того, что при любом росте объемов информации потребность в анализе и интерпретации будет сохраняться, и всегда будет у нас сегмент на рынке людей, которые хотят понимать, что стоит за этой информацией.

И так организована структура нашего издания, что у нас у нас каждый день какие-то приложения: «НГ-Энергия», «НГ-Политика», «НГ-Наука», «НГ-Религии», «НК Ex Libris» — про книги. «НГ— Дипкурьер.

То есть мы в этих приложениях реализуем эту свою миссию. И поэтому я в рамках этого исхожу из того, что у нас есть какой-то сегмент читателей. У нас ориентация: люди формирующие решения и люди, принимающие решение. И мы четко держимся этой вещи. Вот они читают нашу газету – редакционный ли, подшапочный ли материал — и видят наше отношение к этому. И мы, таким образом, воздействуем. Другого способа воздействия у СМИ нет. А думать о том, что напишет другое СМИ, я не могу.

Поэтому моя позиция: писать надо обо всем. Но в нашем случае это еще и, реализуя миссию. Мы должны объяснить, почему это так – почему дети режут, кто должен в этом участвовать, кого винить: учителей, общество, государство в целом или родителей? Надо посмотреть. Поэтому в этом смысле исчерпывающая позиция наша в этом, но никак не в том, чтобы мы руководствовались тем, что должны делать другие СМИ.

М.Наки― С аналитической частью понятно. А вот с новостной частью? Вот, например, на прошедшей неделе новостные каналы очень мало или вообще не посвящали времени сюжету об эти нападениях. Вот тут как вам кажется, правильно?

К.Ремчуков― Здесь политика. Безусловно, политика. Начался предвыборный период президента Путина. Мне кажется, что основные каналы, которые вы имеете в виду… Вы можете перечислить основные каналы, кого вы имеете в виду, чтобы я мог суждения свои делать точно?..

М.Наки― «Первый канал», ВГТРК, НТВ.

К.Ремчуков― Вот. Эти каналы, скорей всего, не хотят огорчать своего зрителя в информационном меню какими-то негативными случаями. Потому что, скорей всего, до 18 марта их задача – более благостно освещать внутриполитическую повестку.

Потому что, когда кто-то сообщает, читаешь и говоришь: Слушай, ситуация хуже, чем в «лихие 90-е»: кто-то у кого-то отжимает бизнес, кто-то кого-то насилует, кто-то кого-то убивает в школах, кто-то выпрыгивает… Иногда нажмешь Яндекс – происшествия, и вот читаешь их и диву даешься: Сегодня мать с двумя детьми из-за того, что не смогла что-то заплатить, выпрыгнула из окна»; тут кто-то кого-то съел и выбросил»; тут кто-то кого-то зарезал; тут внучек пришел в день пенсии к бабушке и ударил ее сковородкой по голове. Чем это отличается от повестки так называемых «лихих 90-х»? Да ничем. Общество ведь более консервативно, чем календарь, который движется со скоростью Земли вокруг Солнца.

Поэтому, мне кажется, что повестка федеральных каналов, она предопределена избирательной кампанией и желанием не огорчать основную массу избирателей Владимира Путина.

М.Наки― Раз зашла речь о выборах, то Константин Вадимович Ремчуков еще является председателем Общественной палаты города Москвы. И, насколько я понимаю, сегодня было собрание членов Общественной палаты, на котором присутствовал, в том числе, и мэр Москвы Сергей Собянин. Собственно, обсуждались ли там предстоящие выборы и связанные с этим какие-либо решения?

К.Ремчуков― Да, там было несколько вопросов. Один из них был: Об организации наблюдения за выборами. Мы брали вашего главного редактора Алексея Венедиктова, который является членом общественной палаты, председателем этого как бы штаба по наблюдению за выборами.

Но случилось в этом году такая закавыка — в конце прошлого года, — что теперь федеральный закон предопределил, что общественные палаты России субъектов федерации должны не только наблюдать, но и в значительной степени организовывать наблюдения за выборами. Это совершенно разные статусы. Одно дело – наблюдать.

Я вот наблюдаю за тем, как вы здесь ходите по студии и говорю: «Вот вы ходите слишком размашисто, все время рукой задеваете ухо оператора». Оператор говорит, что да, это так. И я должен составить какое-то наблюдение. А когда вы организовываете наблюдение, то задача состоит в том, чтобы организовать наблюдателей, и эти наблюдатели должны быть независимые. Их надо обучить, и они должны соответствовать стандартам, которые мы для себя постановили в общественной палате и они являются репутационно важными для нас: как они должны фиксировать любые нарушения и так далее.

Поэтому этот вопрос обсуждался: выборы президента России 18 марта. Но и выборы мэра – Собянина. Это также будет наблюдение на этом штабе, на Алексее Венедиктове.

Мы сегодня обсуждали вопросы, связанные с тем, каковы наши критерии, положением об этих наблюдателях: кто может быть? Как организовать их работу? Какие у них права, какие обязанности в соответствии с федеральным законом, так, чтобы они, взаимодействуя с наблюдателями от политических партий, которых всегда много, обеспечивали достоверность выборов, и, соответственно, наша репутация была защищена, что нет ни одного нарушения, которое бы прошло мимо нас? Вот пафос сегодняшнего заседания.

М.Наки― На грядущих выборах акцент наблюдения, он на чем стоит: именно на переброске голосов за кандидатов или вбросах, или, например, за наблюдением за явкой и приписками? То есть, есть какое-либо понимание основных рисков?

К.Ремчуков― Нет. Вы знаете, поскольку до конца не ясно… Одно время очень долго говорили, что главная цель власти – это повышение явки. Я начал допытываться у своих журналистов, есть ли достоверный источник информации, что ставят задачу? Нет, совсем достоверного нет. Есть какие-то левые люди, которые проявляют свое представление о том, что нужно.

Сегодня мне на летучке наш зав отделом политики «Независимой газеты» Ваня Родин говорит, что кажется, повернулось что-то, по крайней мере, даже в спекуляциях на эту тему, и уже типа и власть не хочет высокой явки – в этом она совпадает с Навальным. Потому что при низкой явке Путин получает, безусловно, высокий результат, а все остальные кандидаты выглядят коротышками, который в 1-2 или 3 процентах остались и запутались. И им не нужен ни Грудинин с высоким результатом, ни Явлинский, ни Собчак и так далее.

Поэтому, мне кажется, что самому Путину ничего не нужно по части явки, потому что он живет в представлении, что он популярный президент. Политтехнологи, которые его обслуживают, могут хотеть, но, скорей всего, они в последнее время переменили точку зрения и сильно им не надо.

Поэтому в ближайшую неделю, наверное, будет нам ясно, работают ли государственные медиа, в том числе, на повышение явки или они охладели вдруг к выборам, острым дебатам и так далее и спускают на тормозах.

М.Наки― Вот сегодня новость, которая широко обсуждалась, даже, насколько я знаю, Сергей Семенович Собянин отреагировал на эту информацию во время собрания — о том, что будет проводиться по всей стране по разным регионам, в том числе, в Москве школьные референдумы, когда детей, их родителей приглашают в день выборов президенты Российской Федерации прийти в школу и проголосовать за длину учебной недели, на наличие формы и все остальное. И многие трактовали это как попытку повышения явки. Как вы видите?

К.Ремчуков― Я не знаю. Я услышал сегодня от Алексея Венедиктова об этом случае как раз на заседании Общественной палаты. И Собянин отреагировал на ремарку Венедиктова, что, может быть, это школы, которым очень сложно собрать людей на референдум – родителей, – пользуются президентскими выборами, чтобы их подогнать туда и проголосовать за какие-то ключевые вопросы жизни школы. То есть, есть такая гипотеза, со стороны Собянина озвучена, по крайней мере. Это тоже возможная версия.

Потому что, я помню, я читал лекции у магистров «Экономическая и финансовая политика в условиях глобализации». Это был авторский курс, 19 недель. И лекции начинались вечером в 18 часов. И ко мне приходило много студентов. Если честно, ко мне приходило 100%. А сейчас по болонскому процессу надо еще и отмечать их явку, потому что это дает 15% рейтинга. А потом начало приходить даже больше, чем 100% — с других факультетов.

И где-то на 4-й, 5-й лекции я начал замечать, что ко мне в аудиторию начала водить администрация факультета и делать какие-то объявления. Магистров трудно поймать — а вот они там говорят: «Сдайте фотографии… сдайте деньги…, сдайте информацию…». Они понимаю, что они могут фактически весь состав курса увидеть у меня на лекции.

Поэтому такая гипотеза тоже есть, что выборы президент – хороший формат для того, чтобы с кем-то познакомиться. Но мы посмотрим, как дальше будет двигаться дело, является ли это помехой выборам… Потому что там аргументы звучали у того же Венедиктова, что много школьников, которые учатся в этой школе, не живут в том районе – какая-то цифра… 27%, — где родители должны голосовать.

И тут конфликт есть: если папа с мамой пришли на этот референдум в школу, то они трудно представить, что весь этот день они посвятят тому, что сначала пойдут в школу, а потом поедут куда-то на свой участок голосовать. Это может привести к снижению явки.

М.Наки― Пока непонятно.

К.Ремчуков― Я сегодня услышал все эти аргументы. Я просто не слышал про то, что какие-то референдумы в школах проводят. Но сегодня услышал аргументы и той и другой стороны.

М.Наки― Понятно. И, если позволите, продолжим про явку, потому что тема, которая очень сильно обсуждается последнее время.

Вопрос к вам такой: если мы, действительно, предполагаем, что есть такая вероятность, что явка не очень интересует власть, почему же тогда вокруг политика Алексея Навального, который, в принципе, как раз за понижение явки, за бойкот выборов, происходит столько разных событий? То есть обыскивают штабы, изымают листовки, сегодня ликвидировали фонд, который занимается, собственно, координацией забастовки, которая должна понизить явку. Вот такое внимание к нему – не знаю, повышенное или нет – чем может объясняться?

К.Ремчуков― Я вам вопрос хочу задать в ответ: а если бы Навальный выступал за повышение явку, считая, что повышение явки приведет к снижению рейтинга Путина, как вы думаете, как к нему относились?

М.Наки― Не знаю, но явно активизировались последнее время.

К.Ремчуков― Гипотеза какая?

М.Наки― Не могу предположить, к сожалению.

К.Ремчуков― Я могу предположить: мне кажется, что все равно. «Атакуй не атакуй — все равно получишь…». Как на стадионе «Динамо» кричали в годы моей юности. Дело не в этом, что Навальный к чему-то призывает и его прессуют за предмет призыва. Дело в самом Навальном. Мне кажется, что власть воюет с Навальным по поводу присутствия Навального в нашей политике. И его не допустили до выборов, ему сделали несколько судимостей. Он ездит в Европу снимать эти судимости. Наша власть говорит, что Европа не понимает ни черта. И им наплевать на их решения. Навальный готовит свою стратегию на после 18 марта.

Я так понимаю, что эта стратегия будет состоять из двух направлений. Первое: продвижение в общественное сознание идеи, что Европейский суд по правам человека снял с него судимости по «Кировскому лесу»-2, таким образом, он мог бы быть допущен к выборам. А если он не допущен к выборам, то эти выборы нужно считать недействительными и назначить перевыборы. Это первая линия.

А вторая линия – что активисты Навального будут стоять у каждого избирательного участка, где он их поставит со счетчиками, которые будут считать, сколько людей вошло на избирательные участки, сколько вышло с тем, чтобы сравнить с официальными данными по выборам и определить, была ли фальсификация или нет. Если вошло и вышло в два раз меньше, чем покажут на избирательном участке, то будет говориться об этом. Вот его линии.

Я так понимаю, что последнее время Алексей Навальный в глазах власти выглядит как анархист. Не просто левак — левак анархистского толка, который хочет разрушить государство.

Когда речь идет о разрушении государства, то сто лет назад, в 1917 году в США был принят закон об анархистах. Тогда там было много наших – там 100 тысяч человек. И больше всего Америка боялась анархистов, которые хотели разрушить государством, и разрешила этим законом арестовывать всех подозрительных лиц, которые ведут действия против американского государства без суда и следствия. Просто замели, срок дали – сиди там 10 лет и так далее.

Поэтому в этом смысле, если я, действительно, прав в своей гипотезе, что эволюция Навального в глазах власти свершилась, и теперь Навальный представляет анархистскую угрозу, суть – разрушение государства, то в отношении него будут применяться самые жесткие методы прессинга. Потому что власть, люди во власти должны понимать, что как только анархические идеи слома государственной машины возобладают, то это не просто слом государственной машины, скорей всего, это и слом всей Российской Федерации, который можно будет остановить только на уровне какой-то новой диктатуры, ну, как диктатурой большевиков.

Распад Российской империи был остановлен жесткими карательными методами в Средней Азии, потому что там люди не собирались присягать пролетарскому Интернационалу. Там совершенно другие ценности были религиозные. И только жесточайшее выкорчевывание этих людей…

И, я думаю, что сейчас во власти победила группировка лиц, которая убеждена в том, что, даже если они несовершенны – эти лица во власти – они, они, тем не менее, разрушают государство. А Навальный, даже если он совершенный, ориентируется на разрушение государства. Поэтому Навальный, что бы он ни говорил – участие в выборах, неучастие в выборах, — будет являться предметом жесткого противостояния со стороны власти.

М.Наки― Их опасения обоснованы?

К.Ремчуков― Ну, левацкие идеи и Навального и других, и Удальцова, и всех этих людей, которые считают, что без суда они уже сейчас считают, кто виновны, кого надо быстро тут осудить, отнять у них капиталы, они представляются опасными, на мой взгляд, для страны.

Я уже неоднократно говорил, что Россия беременна левыми идеями. И идея отнять что-нибудь и поделить, она близка. Это не буржуазный способ реформирования России. Это не буржуазные свободы, это не буржуазная защита людей, это не буржуазное право, когда равный масштаб применяется к разным людям. Это постоянная унификация, это введения понятия «социальная справедливость», не просто человеческая справедливость, а социальная справедливость. Человеческая справедливость базируется, действительно, на соотношении твоего вклада в общее благо и твоей доли получения дохода.

А социальная справедливость абстрактна в представлении о том, сколько у тебя надо отнять, чтобы это было справедливо. Поэтому в России это всегда очень близко в мозгу у людей. И те политические лидеры, которые пропагандируют эти идеи осуждения, изъятия, возвращения, они выглядят, на мой взгляд, опасными для целостности России, и самое главное – они предвестники гражданской войны. Потому что совершенно очевидно, что никто не собирается ничего отдавать просто так. Но, знаете, это гражданская война…

М.Наки― Если судить по прессингу, используя вашу же терминологию, то почему конкретный Навальный опаснее конкретного Грудинина, если и тот и другой представляет левые идеи?

К.Ремчуков― Грудинин тоже опасен. Но Грудинин, в отличие от Навального… разница между ними абсолютно проста: Навальный в своей левой риторики, он в центр зла ставит Путина, а Грудинин в левой риторике с возвратом капитала, с раскулачиванием олигархов Путина вообще не упоминает; он живет в другом мире, в другом обществе, в котором Путина не существует.

Есть некая несправедливая система, которую коммунисты хотят усовершенствовать. Это касается и Зюганова, это касается и Жириновского: Путин не существует как объект критики. Поэтому в этом смысле Навальный отличается по этому параметру. Главный, ключевой параметр, который выстроившись за 18 лет бюрократии, делает неприемлемым даже слышать такие слова для огромного количества чиновников, которые отвечают за информационную политику, за идеологическую работу. Как только они слышат крик «Путина долой!», у них начинается идиосинкразия, они думают, как этот крик подавить, как ограничить и так далее.

Но, послушайте, что говорит Грудинин. При всей своей яркой риторике… Да, вообще, это самый лучший критерий – прислушиваться к тому, что говорит кандидат в президенты: есть там тема Путина или нет темы Путина?

М.Наки― А, на ваш взгляд, все зарегистрированные кандидаты в кандидаты, которые собирают подписи, многие рапортуют о том, что подписи собраны – вот сегодня сказала Ксения Собчак – они все избегают критики именно Путина с этой целью: не стать объектом прессинга?

К.Ремчуков― В разной степени, но очень осторожно говорят. Они не говорят, условно говоря: «Банду Путина под суд». То есть они осторожно выбирают: «Я не согласна с Путиным… Путин ошибается…». То есть они ведут цивилизованный разговор, и власть это приемлет. Это, кстати, тоже надо понимать, что если ты хочешь протолкнуть свои идеи, какие бы они ни были, если ты не говоришь, что давай этому чуваку быстро отпилим руку или отсечем ухо, потому что он враг, а потом мы его еще и заколем, то тебе дают высказываться.

Навальный занял стратегию: «Путина – на снос». Это как когда-то Рейган занял стратегию уничтожения «империи зла». И в теории политической борьбы есть такая глава, которая говорит, что ты можешь принять эту стратегию, занять такую позицию, идти и рано или поздно она совершится. То есть «империя зла» умрет и Рейган будет навсегда победителем в «холодной войне», в которой победил «империю зла».

До какой степени эта стратегия жесткого антипутинизма успешна в случае с Навальным – я не уверен, что это успешно. Я неоднократно говорил, что моя гипотеза состоит в следующем: Путин больше похож на русский народ вместе со всеми его плюсами или минусами, чем Собчак, Навальный или Явлинский. Вот если сказать, что русский народ больше похож на Путина: в церковь ходит, в прорубь окунается, консервативные ценности какие-то провозглашает, или русский народ – это как Ксения Собчак или Григорий Явлинский? Мне кажется, что Путин больше.

Поэтому предположим, что в силу каких-то причин Навальный побеждает на выборах. И если он, победив на выборах, становится президентом – ну, в силу каких-то причин умопомрачения народа (бывает такое), — но остается приверженным демократическим процедурам, то я утверждаю, что следующие выборы он проиграет, если не будет насилия и репрессий по одной простой причине: Навальный меньше похож на русский народ, чем Путин.

И путинисты – они суть нашего общества. Поэтому конфликт как бы политический Навального с архетипом русского национального самосознания, мне кажется, более глубокий, чем конфликт Путина с процветающей коррупцией в стране.

М.Наки― Скажите, пожалуйста, кого, на ваш взгляд, должно выбирать общество: тех, кто на него более похож или тех, кто может принести ему больше благ?

К.Ремчуков― Я не знаю, кого общество должно выбирать, потому что нет такой книжки, в которой написано, кого должно выбирать общество. Общество выбирает себе подобных чаще, чем своих оппонентов.

М.Наки― Спасибо большое! Это была программа «Особое мнение». Особое мнение Константина Ремчукова, главного редактора «Независимой газеты». Провел эфир Майкл Наки.