КАРТ-БЛАНШ. В поиске идентичности

Фото Reuters

Три года, прошедшие после утвержденной президентом Владимиром Путиным 12 февраля 2013 года Концепции внешней политики РФ, позволяют во многом по-новому осмыслить приоритетные направления, цели и задачи международного курса нашего государства. Если базовые принципы этой политики сохраняют свою значимость не только на сегодняшний день, но и на обозримое будущее, то их практическая реализация во многом зависит от глобального по своей сути характера перемен, происшедших в период 2013 – начало 2016 года.

По тексту Концепции хотелось бы высказать следующие предложения. В разделе II п. 6 явно переоценено смещение вектора исторического развития с Запада на Восток. Последний пока еще не дал осязаемых в плане реальной политики и экономических показателей примеров такой новой диспозиции. С другой стороны, Запад, прежде всего страны – члены ЕС, смог хотя бы частично преодолеть или как минимум ослабить кризис задолженности, сократить безработицу, затормозить стагнацию роста ВВП (п. 11). В то же время иммиграционный кризис, проблема беженцев в странах ЕС, требует всесторонней объективной оценки, понимания того, что это явление относится не только к данному региону, но косвенно затрагивает национальные интересы России.

В серьезнейшей переоценке нуждается и прежняя констатация экономического развития России. Весь п. 33 гл. III, особенно его первая часть, требуют не только корректировки, но и смены констатирующей части. Следует весьма лапидарно в стилистике всей Концепции объяснить суть негативного развития российской экономики как производного не только от конъюнктурных факторов (санкции), но и ошибочной стратегии, рассчитанной на якобы постоянные доходы от энергоносителей, прежде всего цен на нефть, что помешало вовремя провести диверсификацию всей экономической модели России. Пункт 34 содержит ряд правильных мыслей, касающихся основных задач России в сфере международных экономических отношений, не нашедших, однако, за последние три года в целом ряде случаев подтверждения на практике. В п. 36 требует уточнения тезис об использовании Россией своего «донорского потенциала», ибо на сегодня таковой не просматривается.

Пункт 14 гл. II ставит вполне правомерно вопрос о факторе «цивилизационной идентичности». Применительно к России как части «европейской идентичности» речь должна идти о реализации принципов европейского гуманизма, христианской морали, непоколебимых норм международного права и целого ряда других ценностных понятий, характерных прежде всего для европейцев, живущих на пространстве «от Атлантики до Тихого океана». Вполне естественно, что цивилизационная идентичность должна охватывать все страны и народы, не приемлющие методов агрессии, терроризма, пренебрежения ценностью человеческой жизни, щадящих при всех обстоятельствах культурное достояние человечества.

Концепция должна четко определить понятие «терроризм» не только как противоправный и человеконенавистнический способ решения современных проблем на основе религиозного фундаментализма, но и несовместимость этого метода с реализацией права на религиозное многообразие и национальное самоопределение. Россия может и должна документально подтвердить несостоятельность любых силовых действий против легитимных властей третьих государств, которые должны пресекаться в рамках действующей в каждом государстве Конституции при обязательном контроле со стороны как международных организаций, так и стран, пограничных с зоной вооруженного и террористического по своей сути сепаратизма. Следует лишний раз подчеркнуть ответственность противоборствующих сторон за соблюдение прав человека, нарушение которых должно незамедлительно пресекаться всеми доступными средствами, в том числе и с помощью специальных миротворческих, но вооруженных подразделений в рамках региональных либо глобальных легитимных структур.

Концепция должна включать в себя и вполне определенную в формате европейской «цивилизационной идентичности» трактовку правозащитной деятельности как одного из важных факторов «мягкой силы». По нашему мнению, все, что не касается вопросов национальной безопасности, должно быть объектом постоянного мониторинга международных неправительственных организаций. Последним не следует постоянно вменять в вину поддержку оппозиционных сил, чья деятельность легитимна и вписывается в конституционное поле. Вполне естественно, что правозащитная деятельность в европейском и мировом масштабе не должна радикализировать политическую жизнь, провоцировать религиозный экстремизм и этноконфессиональные конфликты.

В общий знаменатель понятия европейской и цивилизационной идентичности следует включить и абсолютную неприемлемость коррупционной деятельности, различных видов мошенничества, использования в СМИ не только недостоверных сведений о ситуации в соседних государствах, но и прямой клеветы, имеющей целью опорочить партнеров по международному сотрудничеству. Любой случай подобной враждебной процессу диалога дезинформации в нынешней сложной и подчас непредсказуемой международной ситуации должен быть решительно осужден, а исполнители и заказчики этого «продукта» немедленно выведены за пределы национального информационного пространства.

Полагаю, что весьма важную, но пока еще недооцененную роль в формировании Концепции внешней политики России может играть академическая наука. В нынешней редакции о ней сказано лишь в двух придаточных предложениях: в разделе 39 (з) «Международное гуманитарное сотрудничество и права человека» и в п. 102 раздела V «Формирование и реализация внешней политики Российской Федерации». Представляется, что академические общественные науки вполне способны не просто проводить исторические дискуссии в академических рамках без их, разумеется, чрезмерной политизации и не только участвовать как экспертно-академическое сообщество в процессе подготовки внешнеполитических решений.