Илья Шаблинский В 2014 году, очевидно, продолжится правка Конституции РФ – об этом говорит декабрьская активность Кремля на этом участке внутренней политики. Напомним: годовщину российской Конституции 1993 года российская власть встретила довольно своеобразно – подготовкой новой порции конституционных поправок. И это при том, что действующий президент в течение первых двух сроков своего пребывания в должности не раз акцентировал внимание на незыблемости конституционного фундамента. Но подошел момент, и запрет с темы поправок оказался снят – примерно через полтора года после ухода из жизни Бориса Ельцина. Тогда срочно понадобилось продлить срок президентских полномочий. Сегодня речь идет уже о некотором их наращении. В конце 2008 года на все процедуры ушел месяц. Сегодня, полагаю, запланирован тот же срок. При этом выяснилось, что желающих подправить, а то и поменять Конституцию – хоть отбавляй. Лиха беда начало.
В чем опасность этой тенденции? Почему – сознавая вполне определенные недостатки этой Конституции – я не поддерживаю ее пересмотра? Ответы на эти вопросы сам я давно нашел в истории создания конституционного текста 1993 года. Эта история должна была нас кое-чему научить.
Апрель 1991 года – время надежд, но и напряженной борьбы. «На излете перестройки» (как писали позже публицисты) страна переживала самый свободный период своей истории. Впервые за много лет, например, СМИ не получали указаний ни от какой власти. Новые символы и идеи постепенно в течение 1990–1992 годов интегрировались в старую Конституцию 1978 года – в виде поправок к ней. Проект новой Конституции предусматривал поначалу форму правления, более всего напоминавшую президентскую республику: президент должен был назначать правительство, но не обладал правом роспуска Думы, в то время как последняя не могла выразить вотум недоверия правительству. Эта конструкция соответствовала взглядам Валерия Зорькина.
Конституция, в которую вносятся поправки в интересах лишь одной из соперничающих сторон (обладающей временным большинством), перестает восприниматься как справедливые правила игры. В определенной степени она утрачивает сам по себе конституционный смысл, часть своей репутации. Она перестает быть фундаментом. Кроме того, российским политикам крайне трудно даются (или вообще не даются) компромиссы. Искусство вести политический торг и договариваться – то, чему у нас в стране еще предстоит обучаться. Но штука-то состоит в том, что конституционные поправки должны быть только результатом всеобщего согласия или компромисса.
12 июля 1993 года Конституционное совещание проголосовало за свой проект – тот самый, что лег в основу нашей нынешней Конституции. Участникам совещания, помнится, даже предложили поставить свои подписи под проектом. Однако в конце октября – начале ноября, перед самым референдумом, он подвергся дополнительной доработке уже без всякого совещания. Я бы обратил внимание на два «уточнения». Исчезла норма о том, что президент должен получить согласие (или умолчание) Думы для отставки правительства. А вместо нормы о том, что в Совет Федерации избираются по два депутата от каждого субъекта, появилась норма о том, что Совет Федерации формируется органами власти субъектов. Помню, что я тогда отнесся к этим маленьким тихим нововведениям вполне равнодушно: они ведь не касались основных прав. И не внял наставлениям своего бывшего патрона Георгия Шахназарова, заметившего, что эти самые права человека могут быть обеспечены только демократической формой правления. Без такой формы даже признанные Конституцией права могут остаться на бумаге.
Та форма правления, которую мы получили в итоге, действительно может служить удобной базой для авторитарного режима. Но все же при одном условии (о нем мы можем судить исходя из опыта этих 20 лет): полном контроле президента над Думой. Такого контроля с 1994-го по 2003 год не было, и поэтому можно было говорить лишь об авторитарных тенденциях, не более того. Но после того как в Государственной Думе было сформировано (не без помощи различных технологий, применявшихся в ходе выборных кампаний) пропрезидентское большинство, режим личной власти стал выстраиваться довольно быстро. А выстроившись, он смог уже подправлять под себя Конституцию.
Этот аспект следует подчеркнуть. Все конституционные поправки начиная с 2008 года были инициированы одной политической силой и отражают ее политическую корысть. Ни о каком национальном согласии или компромиссе речь даже не идет. Конечно, это подрывает доверие к таким новеллам. Ведь, скажем, начиная с 2016 года нынешний президент будет исполнять свои полномочия те лишние два года, которые он добавил себе сам, – и все об этом знают.
Своекорыстная поправка хотя бы одной нормы позволяет говорить о том, что можно менять все. Так это и поняли инициаторы всех прочих, нередко бредовых конституционных инициатив. До сих пор Конституция 1993 года была нейтральна по отношению к нынешним политическим играм: она писалась задолго до них. Теперь, увы, она в них вовлечена.
В 1993 году Конституцию в итоге дорабатывала группировка, которая относилась к идеям правового государства и разделения властей достаточно серьезно и которая действительно хотела их укоренения в российской почве. И хотя при этом она еще хотела и угодить своему лидеру, Борису Ельцину, для воплощения этих идей в итоге были созданы некоторые условия. Напротив, группа, которая работает у нас над конституционными поправками сейчас, выражает взгляды и интересы силовиков, силовых ведомств. Правовое государство для них – пустой звук. Ну или по крайней мере – воля президента, оформленная в виде судебных решений.
Довольно грустный фон для будущих перемен. Но тем, для кого важным представляется то, что записано в первой главе Конституции, остается в этой ситуации по крайней мере одно. Пока это возможно, называть вещи своими именами.
