Фото Reuters
События 20-летней давности, причем не только дни путча, но и все предшествовавшие ему события проходили при активном участии писателей. Вот когда вопрос «С кем вы, мастера культуры?» снова обрел смысл. Одни писатели группировались вокруг газеты «День», запрещенной после расстрела Белого дома Минюстом, другие подписали «Письмо 42-х», а затем создали даже некое общественное объединение имени 5 октября. «НГ» обратилась к нескольким известным писателям, подписавшим знаменитое «Письмо 42-х», тогда еще сильнее поделившее общество, с просьбой объяснить свою позицию. Тогда же Вадим Кожинов предложил не подавать руки писателям-подписантам, а в октябрьские дни 1993 года на страницах «НГ» вышла статья с вопросом: как это «всем этим писателям-демократам, объявляющим себя противниками смертной казни», «гуманистам», «пришелся по душе расстрел без суда и следствия»? Мастера культуры оценивают свои тогдашние слова и дела.Александр Гельман, писатель, драматург
Первое, что надо сказать, – сослагательная логика лжива: тогда, 20 лет назад, не могло быть иначе, чем было. Слишком многое и слишком многие должны были быть другими, чтобы случилось по-другому. Лично для меня одного лишь активного участия на стороне Хасбулатова такого отъявленного юдофоба, как генерал Макашов, было более чем достаточно, чтобы принять сторону президента Ельцина. Я считал тогда и считаю сегодня: такая позиция была меньшим из двух зол. Конечно, и меньшее зло оказалось достаточно большим, но я уверен – если бы к власти тогда пришли Хасбулатов, Руцкой и Мокашов, положение страны сегодня было бы еще хуже, чем есть.
Андрей Дементьев, поэт
В момент публикации «Письма 42-х» я находился на Северном Кавказе, в городе Ессентуки, и физически не мог его подписать. Открыв номер газеты «Известия», я с удивлением увидел свою подпись, а также подпись Булата Окуджавы, который, кстати, тоже не принимал в этом участия. Мне позвонил главный редактор журнала «Континент» Владимир Максимов, который жил в то время в Париже. Он тоже видел письмо и был в недоумении. Потом я позвонил в Москву ныне покойному первому секретарю СПМ Владимиру Савельеву и выразил возмущение, что подпись поставлена без моего ведома и согласия. Позднее в тех же «Известиях» Владимир Максимов опубликовал заметку-опровержение по поводу моей подписи.
Татьяна Кузовлева, поэт
Шаги к демократии нам даются нелегко и небыстро. Но они ощутимы благодаря данному им в октябре 1993 года шансу. Этот шанс оплачен дорогой ценой. Будь он упущенным, мы бы, учитывая нараставшее тогда с каждым днем непримиримое противостояние в обществе, могли реально скатиться в мясорубку гражданской войны. Остановили ее на самом краю. Поэтому под «Письмом 42-х» я бы и сейчас поставила свою подпись. Со скорбью низко склоняю голову перед всеми жертвами тех дней.
Мариэтта Чудакова, член Европейской академии, профессор Литературного института
Сначала нужно понять – были ли другие выходы?
В сентябре 1993 года у Ельцина выбора не было – Россия больше не могла позволить себе двоевластие.
Зато у депутатов – был. Они могли объявить, что не согласны с указом о своем роспуске, но ради мира в стране подчиняются, идут на новые выборы…
Тем более не было иного выхода 3–4 октября. Любой президент любой страны обязан подавлять вооруженный мятеж в столице всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
Средств оказалось немного: милиции в Москве в ту ночь не существовало. Я вышла полпервого ночи из метро «Савеловская» и шла одна на Российское ТВ через дворы типографии «Правды». Не встретила ни одного милиционера. Когда после выступления меня везли на машине через всю Москву – то же самое.
Поддержать президента и предотвратить гражданскую войну согласилась только армия. Таковы факты. Лично я сдавать Москву пьяному Макашову и Руцкому, кричавшему с телеэкрана: «Летчики! Подымайте машины, бомбите Кремль!» – не намеревалась.
Каждый последующий день президентства Ельцина укреплял в России демократию: цемент схватывается долго. Именно поэтому сейчас не так-то легко, оказывается, ее разрушить.