Леонид Поляков
Фото Reuters
Начнем с того, что обозначим основной тренд реформы, ее, так сказать, философию. Представляется, что главное здесь – стремление адаптировать конфигурацию политической системы, соответствовавшей состоянию общества и задачам власти в 2000–2010 годы, к новой социальной структуре и новому качеству общественного запроса.
Дело в том, что за прошедшее десятилетие в стране сформировались новые социальные группы, готовые выступать не столько в роли «потребителей стабильности», сколько в роли творцов социальных инноваций. А значит – претендовать на серьезное участие во власти и соответственно брать на себя долю ответственности за все, происходящее в стране.
Именно с учетом этого основного социально-политического тренда сразу после парламентско-президентского выборного цикла было инициировано принятие законов, нацеленных на подгонку политической системы к новому качеству общественной среды. Несколько компонентов реформы необходимо отметить особо.
Во-первых, предельно упрощена процедура создания и регистрации политических партий.
Во-вторых, от особого порядка наделения властными полномочиями глав исполнительной власти субъектов Федерации, предусматривавшего президентское представление кандидатуры на утверждение регионального парламента, мы перешли к прямым выборам губернатора. При необходимости для каждого претендента заручиться поддержкой 5–10% представителей муниципальных властей данного региона. Важным нововведением является и фактически прямое голосование за половину членов Совета Федерации, поскольку в избирательном бюллетене каждого кандидата в губернаторы будут указаны три фамилии, из которых он в случае победы изберет своего сенатора.
В-третьих, в 2016 году вводится смешанная, мажоритарно-пропорциональная система выборов в Госдуму с барьером в 5%.
Реформаторские инициативы власти встретили в целом позитивный прием в обществе. Началось активное партстроительство. Резко пошла на спад антисистемная активность. Перспектива иметь «своего» депутата в одномандатном округе, безусловно, по душе рядовому избирателю. Однако в самом политическом классе заметна определенная настороженность. Это относится в первую очередь к партиям системной оппозиции. И их можно понять.
В прежней системе они фактически монополизировали оппозиционность как таковую, неизменно набирая свой процент за счет протестного электората, что особенно ярко проявилось в декабре 2011 года. А с появлением новых партий им придется всерьез побороться за право заседать в федеральном парламенте. Ведь по партспискам будет разыграно лишь 225 мандатов. А за остальные нужно будет бороться в одномандатных округах. Где кандидаты от правящей партии (скорее всего в коалиции с кандидатами от ОНФ) и яркие лидеры новых партий создадут остроконкурентную среду.
Стоила ли игра свеч при том, что часть политической элиты воспринимает ее с открытым недовольством, усматривая в политической реформе очередной коварный ход партии власти? Вопрос далеко не праздный, поскольку необходимо точно считать соотношение краткосрочных рисков и выигрышей в долгосрочной перспективе.
Ответ на него может быть таков. Да, действительно недовольство в среде политических элит – вещь опасная, поскольку создает дополнительную нагрузку на политическую систему в состоянии перехода. То есть усиливает степень нестабильности, в которую любая политическая система входит в момент преобразований. Но, с другой стороны, если это элитное недовольство не трансформируется в переход на сторону несистемной оппозиции, то по завершении реформы уровень стабильности системы обычно повышается.
Ведь чем больше политических игроков вовлечено в процесс прямых выборов представителей власти всех уровней, тем сильнее их чувство сопричастности, ответственности и в конечном счете доверия к системе как набору политических институтов и процедур. Сокращение дистанции между властью и обществом, то есть наращивание легитимности политической системы, – это и есть главная цель реформы.
