Алексей Макаркин
Фото Reuters
Есть и противоположный феномен – крайние националисты, которые выступают с радикально ксенофобских позиций и требуют «здесь и сейчас» разобраться со всеми мигрантами. Нередко подобных деятелей отличает и слегка прикрытый антисемитизм. Радикальная риторика отпугивает избирателей, которые сильно недолюбливают мигрантов и хотели бы ее ограничения, но не хотят пускать во власть явных экстремистов. Разумеется, могут быть исключения. В 2005 году Владимир Квачков получил в одном из московских избирательных округов почти 30% голосов, заняв второе место. Но тогда сработало несколько факторов – «мученик» (находился в следственном изоляторе), «заслуженный ветеран» (полковник ГРУ), да еще и обвинялся в покушении на непопулярного Анатолия Чубайса. Физическая невозможность для Квачкова встречаться с избирателями сыграла еще одну положительную роль для кампании отставного полковника. Если бы избиратели услышали его ксенофобские высказывания, количество желающих проголосовать за Квачкова могло быть существенно меньше.
Однако между двумя крайностями – «беззубыми» конформистами и крайними радикалами – есть «средний путь», который может быть более перспективным с политической точки зрения. Нечто вроде «Родины» образца 2003–2006 годов, первоначально созданной по инициативе Кремля для сокращения электоральной поддержки КПРФ, но затем зажившей своей жизнью. Это был проект внешне традиционалистский, но внутренне постмодернистский, сочетающий социальную и национальную риторику с использованием современных политических технологий (например, с очевидным интересом к опыту украинской оранжевой революции).
Дмитрий Рогозин, бывший лидером и «лицом» партии, уже тогда был наиболее перспективным политиком на «национальной» электоральной площадке, но переоценил свои возможности. Его голодовка в здании Госдумы с требованием уволить Михаила Зурабова была расценена в Кремле как неблагодарность со стороны партии, которой власть помогла пройти в парламент. А антииммигрантский ролик во время избирательной кампании в Мосгордуму 2005 года стал последней каплей, решившей судьбу партии, – ставка была сделана на ее разгром.
Рогозину пришлось быстро уходить из политики и договариваться с властью о своей дальнейшей карьере. Прагматизм позволил ему не только вернуться в публичное пространство в качестве дипломата-патриота, а затем занять пост вице-премьера по ВПК, но в нынешнем партийном пространстве он до сих пор себя всерьез не проявил. Есть некоторые плацдармы – возрожденная «Родина», добровольческое движение в поддержку армии, – но серьезный партийный проект может быть лишь альтернативой «Единой России», которая для Кремля продолжает оставаться приоритетом. Хотя ситуация может измениться – если партия власти провалится на региональных выборах нынешнего и будущего годов, но пока речь идет только о гипотетических сценариях. Причем в этом случае речь может идти о проекте на основе ОНФ, ориентированном на существенно более широкие электоральные слои, чем националисты, – похожем больше на «Единство» 1999 года, чем на «Родину» 2005-го.
Что же до серьезной умеренно-националистической партии, то в настоящее время Кремль также не заинтересован в ее создании, хотя и по другим причинам. Его вполне устраивает ситуация, при которой часть соответствующего электората берет неувядаемый Жириновский, другая часть без особого энтузиазма, но голосует за «Единую Россию», третья вообще не ходит на выборы. Появление в электоральной политике националистов (пусть и относительно умеренных) вызывает опасения в связи с многонациональным характером России. Поэтому во второй половине нулевых годов, когда происходило сокращение количества партий, под него подпали все националисты, включая не только «Родину», но и абсолютно безобидный для власти бабуринский Народный союз. Кстати, после либерализации партсистемы Сергей Бабурин воссоздал партию – и, выступив прошлой весной на митинге оппозиции, уже через год был оратором на прокремлевском Марше в защиту детей. Но популярности у его партии не прибавилось.
Сейчас у власти есть возможность предотвратить создание сильной националистической партии – тем более что ее сторонники не готовы «выйти на площадь» в защиту политиков (массовые всплески эмоций националистов возможны только в случае чрезвычайных событий вроде гибели человека, как было на Манежке в 2010 году). Однако если политическая система подвергнется значительной эрозии или даже начнет рассыпаться, то такая партия вполне может возникнуть – но это уже другая история, имеющая весьма отдаленное отношение к нынешней расстановке сил.
Дарья Гармоненко 
