Алексей Малашенко
Что ж мы за народ, если власть себе не выбираем, а сажаем на шею.
Фото ИТАР-ТАСС
Именно такой мне представляется ситуация. Во-первых, потому что, несмотря на громкие заявления о необходимости наконец-то проводить честные, то есть реальные выборы, в обществе преобладает уверенность, что этого не произойдет. Того же мнения придерживаются политики, в том числе входящие в истеблишмент, и чиновники. Кстати, если некоторые из них вслух рассуждают о необходимости честных выборов, это означает только то, что прежние были не совсем честны. Политолог Юлий Нисневич назвал выборы 2007–2008 годов «триумфом политической коррупции». Кто ж с этим спорит. Но тогда немедленно встает вопрос о легитимности таким образом выбранной власти.
Если к этому добавить, что Ленина–Сталина–Хрущева и т.д. честно не избирали, то вопрос становится философским и нравственным, то бишь, как мы все дошли до жизни такой и что мы за народ, если власть себе не выбираем, а просто сажаем на шею. Зачем тогда жаловаться на ГАИ и коррупцию? Или по Гоголю – «над кем смеетесь?»
Во-вторых, что это за выборы, если общество до сих пор в неведении, кого им предложат главными кандидатами. Что это за инфантильные прятки – «раз-два-три-четыре-пять – приходите избирать». Все время слышишь и читаешь, что то или иное деяние или выступление П. или М. есть акт их предвыборной кампании. Только и резвятся аналитики на тему, что если присоединение Москвы к антикаддафийским санкциям или требование прозрачности спецслужб – есть, дескать, признак различия в позициях тандемовских кандидатов?..
А скукожившаяся «Единая Россия» и гремуче-бестолковый Народный фронт – это нечто сугубо премьерское или оно – суть некий общий серп-и-молот верхушки?
Гадать-то уже поднадоело. Глеб Павловский пишет, что «российская политическая матрица зависла» (см. «НГ» от 05.08.11). Не знаю, что такое эта самая матрица, как не ведаю, как выглядит пожухшая вертикаль. Зато налицо потрепанная колода карт (так и хочется сказать крапленых), и игроки те же. И уходить из-за стола они никуда не собираются. Вопрос лишь в том, как они рассядутся в очередной партии хоть в покер, хоть в подкидного.
В-третьих, как на самом деле относится к избирателю неведомый, но обреченный на победу главный кандидат? Он что, своего избирателя боится и потому придумывает фронт, открывает дамбы, демонстрирует борьбу против коррупции, хмурит брови при упоминании Саакашвили и достает амфоры со дна моря? Он рассчитывает таким образом завоевать доверие и популярность? Или это не более чем имитация, потому в конечном счете победу принесет не количество голосов, а их правильный чуровский подсчет?
Согласитесь, странная ситуация: с одной стороны, победа в кармане (опять же – у кого?), а с другой – приходится считаться с мнением этих постсоветских чарли чаплинов.
В-четвертых, если на секунду признать, что выборы являются таковыми на самом деле, то возникают некоторые вопросы по крайней мере к одному из их потенциальных участников. Я имею в виду президента. Не является большим секретом, что в отличие от премьера он выглядит, так сказать, добродушнее, простите за выражение, либеральнее. Может, так и есть на самом деле, может, это просто имидж, образ, в который ему было положено вжиться, что ему, в общем-то, удалось. Таким президента считают и россияне, и зарубежные партнеры.
Однако в последнее время его образ начинает расползаться. С одной стороны, интеллигентность оборачивается какой-то вялостью, инертностью, зато с другой – она компенсируется внезапной жесткостью высказываний, которые не вяжутся с его обликом и даже не вызывают доверия. Например, заявление о том, что именно он в 2008 году остановил шедшие на Тбилиси российские танки... Такие слова более присущи премьеру, который, между прочим, обрел некоторую харизму, повадки лидера и чисто внешне выглядит куда как увереннее, а теперь еще и привлекательнее.
Президент же тем временем теряет часть своего электората.
Лично я бы дорого дал, чтобы они оба участвовали в выборах, ибо в какой-то степени это разрешит квадратуру замысловатого политического круга, в котором оказались и сами политики, и общество. Увы, такое невозможно. А жаль.
В-пятых, выборы – и парламентские, и президентские – в невылезающей из транзита России должны наконец определить траекторию ее движения. Сознательно ухожу от определения его вектора. Кстати, сегодня конкретное направление движения предлагают только коммунисты и нерегистрируемый ПАРНАС. В позиции тех и других можно хотя бы разобраться. Любить же их или ненавидеть – личное дело каждого.
Что касается прохоровского «Правого дела», то его стратегическая цель, а главное пути ее достижения туманны. После торопливых пассажей своего лидера вроде необходимости вхождения Руси в еврозону (можно подумать, что там с нетерпением ждут) оно все более выглядит погремушкой, которая вряд ли привлечет взрослого серьезного человека. История с Прохоровым показательна: бизнес в каком-то смысле так и не дорос до самостоятельной политической философии (на Киевском шоссе торчит билборд с портретом Прохорова и пугающей надписью «Модернизация неизбежна»), а следовательно, до разумного эффективного действия. В связи с этим на ум приходит случай с Ходорковским, который, будучи гением бизнеса, не сумел адекватно вписаться в политику, за что и поплатился. Впрочем, в отличие от Ходорковского «Правое дело» – нормальный кремлевский проект, успешность которого зависит в первую (да и во вторую) очередь от того, будет ли ее творец и впредь им заинтересован.
Все, что предлагалось властью до сих пор – суверенная демократия, великая энергетическая держава, модернизация, – или попросту выброшено на свалку, или звучит столь невнятно, что вряд ли способно привести в возбуждение и увлечь рядового гражданина. Это неинтересно. В это не верят. Само слово «модернизация» все больше походит на «пятилетку эффективности и качества», о начале которой в 1976 году возвестил в Отчетном докладе на XXV съезде КПСС Леонид Ильич Брежнев.
Словом, зима катит в глаза, а мы так и не ведаем ни за кого, ни за что нам будет предложено голосовать. Впрочем, какая разница?
Один мой коллега на вопрос, пойдет ли он голосовать, ответил вопросом: «А стоит ли?»
