Новый год начался под градусом очередной кризисной проблемы. На этот раз нарыв болезни, вырвавшийся в декабре на Манежной, взломал несколько пластов коммуникаций в системе власть–общество. Быстрое купирование вспышки насилия сняло симптомы, но, как показал последний Госсовет, четкого понимания характера социального заболевания, требующего вмешательства государства, пока не появилось.
Является ли случившееся следствием проблемы национальной политики? А работала ли таковая система управления в принципе? Сфера была пущена на самотек, и теперь данную работу государству надо начинать с нуля в условиях жесточайшего социального расслоения, падения моральных авторитетов, оставив наконец историкам разбор существовавшего советского опыта интернационализма.
А может быть, Манеж – это лишь проблема молодежной политики? А что есть молодежная политика? Если она есть, то чем тогда она отличается от взрослой? Летними лагерями на озере Селигер и партийными тренингами молодых аппаратчиков на курортах?
Существует и третье мнение. Что в принципе не стоит сгущать, и в этой сфере, пусть и не имеющей даже четко сформулированной границы и предмета, частично регулируемой Министерством спорта и Росмолодежью, требуется лишь грамотное оперативное управление. Видимо, в этом русле будет происходить обновление федеральной целевой программы «Молодежь России» (в ближайшие пять лет на эти цели израсходуют 10 млрд. руб.).
Давайте вспомним, что еще было предложено к декабрьскому Госсовету. Со стороны премьера прозвучала идея отказаться от переброски избытка трудовых ресурсов в центральную часть России, а также вернуться к жестким правилам регистрации (непонятно, как это совместить с необходимостью поддержания высокой внутренней мобильности населения). Руководство МВД предложило создавать оперативные спецподразделения по борьбе с этническими преступными группировками (возвращение к опыту МВД 1990-х годов в Москве и Санкт-Петербурге). Аналитическое управление администрации президента предложило на системной основе проведение уроков толерантности в школах, организацию практики школьных обменов между славянскими и неславянскими регионами РФ. Речь идет, видимо, о специальной методике для летних лагерей России с целью выработки атмосферы толерантности, интернационального общения и патриотизма.
Перечисленные и другие предложения, по сути, есть набор инициатив, которые в оперативном порядке были положены ведомствами на стол в аппараты премьера и президента для текущего обсуждения. Наверняка часть из них будет отвергнута, другие развернуты в полноценные программы.
Нетрудно проследить и логику реагирования власти. Как это обычно случается в бюрократической традиции, на проблему обратили внимание лишь после того, как произошел выплеск. А между тем руководители следственных ведомств докладывали о кризисе. В апреле прошлого года Следственный комитет при прокуратуре (СКП) РФ обнародовал данные по количеству убийств на почве национальной нетерпимости: рост со 152 зарегистрированных случаев в 2005 году до 548 в 2009-м. Откуда это насилие? Ответ уже глубоко внедрился в массовое сознание населения и представителей власти. Это стихийная «реакция праворадикалов» на беспредел мигрантов с юга (речь, конечно, как о внутренних – с российского Кавказа, так и о внешних – из государств Центральной Азии и Южного Кавказа).
Как бы там ни было, результат налицо: естественное для городских молодежных группировок структурирование по признаку «свой–чужой» канализировалось именно через нацфактор. К этому добавляются недовольство социальным расслоением и отсутствие справедливого арбитра в лице власти – коррупция в следственных органах и судах. Возбуждающими маркерами оказались случаи ухода от закона представителей общин мигрантов. Консолидированность их общин упрощает конкуренцию за доступ к решениям органов власти в сравнении с более атомизированными группами городской молодежи. Ситуация усугубилась отсутствием единого морального авторитета как для общин, так и для местной молодежи.
Выстроилась система вопросов, ответы на которые не сводятся к каким-либо абстрактным позициям. Потребуется внятно обозначить идеологические принципы формирования государства. Конечно, эта задача постоянно присутствует в повестке, то обостряясь, то отступая. Но нужна не доктрина, а набор поддерживаемых характеристик, по которым молодое поколение сможет определять свою и нашу общую групповую идентификацию. Иными словами, потребуется в практической плоскости внедрить представление о российском единстве. Каким образом? Изменить соответствующие институты реализации социально-политической жизни и там, где необходимо, создать новые.
Конечно, нужна коррекция системы образования. Рост национализма является закономерной тенденцией в постимперской системе, какой, по сути, является новая Россия. Но эту реальность игнорировали, словно боялись разбудить лихо. Необходимо изменить систему местного самоуправления, передавая часть исполнительных и контрольных функций волонтерам и выборным низовым организациям граждан. Что в конечном итоге требует большего демократизма. Лидер консервативной партии Великобритании, премьер Дэвид Кэмерон назвал подобную программу реформ «большое общество». Это вовсе не сугубо английское лекарство, но оно могло бы стать полезно и в российских реалиях.