Алексей Чадаев В среду, 29 сентября, в Москве начнет работу Форум-2020 – одна из основных дискуссионных площадок российской политики. Главная задача форума в этом году – предложить свои ответы на ряд вопросов, накопившихся в ходе обсуждения президентского курса на модернизацию страны. Большинство из этих вопросов обсуждается в СМИ и экспертной среде уже достаточно долго и ожесточенно. Тем важнее сегодня зафиксировать позиции.
Вопрос первый: что должно быть вначале – модернизация экономики или изменение политической системы? По этому вопросу сломано больше всего копий, и, похоже, впору готовить внушительный их резерв для будущих битв.
Однако основные полюса уже обозначились, причем в достаточно парадоксальном ключе. Как ни странно, на стороне тех, кто считает, что начинать надо именно с политики, находятся по преимуществу те, кто позиционирует себя в качестве экспертов по экономическому развитию. И напротив: среди тех, кто отстаивает первичность именно экономических изменений, оказались в основном политики, политологи и политические администраторы.
Как результат – экономисты превращают колумнистические разделы деловой прессы в стенды для агитлистовок, а политики и политологи ведут чинные дискуссии о путях модернизации экономики на страницах партийных изданий. Увы, и в том, и в другом случае за кадром остается главная пружина этой темы: как должны быть задействованы политические механизмы для обеспечения нужного эффекта в экономике? Иными словами, как адаптировать институты демократии – партии, парламент, СМИ и т.д. – к решению задач экономического развития страны?
Вместе с тем понятно, что ответ на этот вопрос напрямую зависит от базового подхода: кто должен быть основным субъектом развития экономики – «власть» (что бы кто под этим словом ни понимал) или разного рода «невидимые руки» (рынка, прогресса, глобализации и т.д.). Отсюда напрямую вытекает второй вопрос Форума-2020 – о роли власти в экономическом развитии: какая модель нам больше подходит – «минимальное государство» или же «государство развития»?
Сам вопрос носит общемировой характер, но его обсуждение у нас обусловлено обилием разного рода «национальной специфики». Скажем, те слова, которые используются в английском для обозначения понятия «власть» – а это в зависимости от контекста может быть power, authority, rule, regime, state, government и т.д., – попросту не годятся для передачи того смысла, которым в русской политической культуре привыкли наполнять это понятие.
«Власть» в английском словоупотреблении – свойство, качество, которым обладает тот или иной политический субъект. Скажем, по-английски невозможно сказать «власть считает» или «власть должна» (или тем более «долой власть»). Всегда необходимо уточнять, о ком именно из наделенных властными полномочиями идет речь. В русской же политической культуре понятие «власть» – это и есть универсальное имя субъекта политики. Причем главного, доминирующего субъекта, на которого ориентируются все остальные. Надо ли уточнять, что под «властью» у нас чаще всего понимают именно государственную власть, единую и нераздельную, без какой-либо детализации вроде «разделения властей», «федерализма» и т.д.?
Сегодня основное алиби масштабного присутствия государства в экономике и социальной сфере – это та гигантская социальная нагрузка, которая на нем лежит. Применительно к проблеме экономической модернизации это наиболее острый вопрос. Уйти (полностью или частично) из этих сфер для государства сегодня означает резко сократить свои возможности в качестве гаранта социальной стабильности.
Это связано с двумя факторами. Во-первых, с тем, что сегодня большинство граждан все еще не нашли себе прочного места в новой экономике и остаются на попечении власти, от которой по-прежнему зависит их благополучие, а нередко и существование. А во-вторых, с тем, что собственно фискальная функция государства все еще работает крайне слабо: «штатные» для рыночной экономики механизмы перераспределения общественного богатства несовершенны, а их мощность недостаточна.
В предыдущую политическую эпоху (1990-е годы) попытка форсировать уход государства из экономики и социальной сферы с передачей дел частным субъектам обернулась масштабным дефицитом бюджета, поставила государство на грань банкротства, а страну – на грань социальных потрясений и распада. В 2000-е государство частично восстановило свое присутствие в них. Сегодня для многих очевидно, что объем управляемого существенно превышает наличные управленческие возможности государства. Однако оно не будет уменьшать свою долю до тех пор, пока не будут выработаны механизмы, гарантирующие социальные риски экономических трансформаций.
Повторять ошибки реформаторов ельцинской эпохи, превратившихся в конце 90-х в политических банкротов (и до сих пор не избавившихся от шлейфа маргинальности), никто не будет. Добавляя к понятию «модернизация» слово «консервативная», лидеры «Единой России» имеют в виду простую вещь: каждый из наших граждан должен понимать, что те изменения, которые будут происходить в экономике, не будут изменениями за его счет; напротив, они делаются в его прямых интересах. Модернизироваться должна не только экономика как таковая, но и социальная сфера и базовая инфраструктура качества жизни людей. И это – предельное условие поддержки любых модернизационных инициатив.
