Бирюльки на рельсах

Разрушить до основания – это мы всегда. Но стоит кому-то взять в руки лопату – вокруг тут же собирается огромное количество энтузиастов, которые знают, как правильно копать, лучше разбираются в устройстве лопаты и прекрасно понимают, что без общественной дискуссии выбор места для копания будет неудачным.

Идеал бывшего советского интеллигента, а ныне либерального критика – это кухня: все тихо-мирно сидят, выпивают и, кутаясь в табачном дыму, вершат судьбы родины. Всякий, кто готов оторвать задницу от дивана и взяться за дело – он уже не интеллигент, не гражданское общество, а законная добыча критика. Предмет значения не имеет, главное, чтобы двигался – Сколково, реформа школьного образования, ужесточение Правил дорожного движения┘ Либеральный критик, оторвись он от насиженного дивана, да нет – не оторвется┘ нет даже смысла заканчивать предложение.

У меня редко поднимается перо смеяться над либералами. Слишком просто, да и многие этим пробавляются. А главное, по укоренившейся советской привычке и старому анекдоту понимаю, что я-то в этой цепочке – «армянин».

Но, как говорит Михаил Леонтьев, однако.

Когда свобода вероисповедания была для нас так же недосягаема, как и свобода слова, либералы добросовестно защищали права верующих, но неожиданно оказалось, что разговоры о растущей роли – это одно, а конкретное выражение – правовое, социальное, экономическое – это совсем другое.

Борцы за свободу вероисповедания оказались не готовы к тому, что человек, свободный в выборе веры, будет жить и поступать на основании своей веры, возьмется за лопату, в прямом смысле этого слова: начнет восстанавливать храмы, поднимать монастырские стены, ему потребуются духовное наставничество в армии, в школе, в больницах и правовой статус для того, что является для него ценностью.

Видимо, те, кто боролся за это право, представляли себе, что верующий человек будет сидеть все на той же кухне со свечкой и лампадой и скромно отправлять религиозные обряды. Иное поведение не предусматривается.

Оказалось, что в представлении борцов за гражданское общество верующие в это общество не включены, это маргинальная группа, а те, кто представляет ее интересы, – циники, озабоченные укреплением своей власти.

В рамках этих представлений, конечно, невозможно понять, например, что молебен, который Святейший провел в метро на месте трагедии – такая же насущная необходимость, как и врачебная помощь, с точки зрения верующих – даже насущнее.

Адепты свободы, возмущенные приостановкой на несколько минут движения поездов метро и вызванными вследствие этого трудностями, с пониманием отнесутся, если движение, скажем, приостановят для того, чтобы подошли врачи «скорой помощи». Необходимость лечить – это гуманно, первостепенно, а молебен – это несерьезное занятие, десерт для тех, кто в настоящей жизни занимается настоящим делом, например, делает деньги или пишет статьи. Тут, ребята, у нас все серьезно – врачи, собаки, люди на работу спешат, а вы со своими пустяками, даже неудобно как-то. Мысли не могут допустить, что это настоящее. Значит – для пиара или как-то зарабатывают на этом деле.

В либеральном сознании, допускающем свободу вероисповедания и вполне лояльно относящемся к существованию духовенства, храмов, к факту посещения этих храмов, сам верующий остается человеком второго сорта: фанатики с бородами и хоругвями, молодые пижоны, которые, видимо, делают карьеру, старушки в платочках, тетеньки критического возраста – ну можно ли всерьез считаться с их интересами?

С учетом старушек и либеральных свобод обличению эти люди не подлежат, пусть свободно ходят в специально отведенные места. Но останавливать движение в метро – это все равно что кому-нибудь пришло бы в голову там детский утренник устроить: белочки, зайчики, конфетки раздают – дело само по себе не вредное, но сравните – тут серьезные люди на работу едут.

Никто не против – пожалуйста, опекайте старушек, подбирайте детишек, короче, пусть машут кадилом, когда позовут. А дальше – ни-ни. Даже не возмущение, нет. Искреннее, абсолютно искреннее непонимание, как можно эти «бирюльки» протаскивать в серьезную жизнь, где все взаправду.

┘Отвыкли от настоящего чувства. Имитация жизни. Чувства опадали, как осенние листья, в течение последнего столетия одно за другим – честность, законопослушность, благородство, честь, ответственность перед семьей – бирюльки. Осталось главное – выжить любой ценой. Выжить, устроиться, устроить детей...

Любопытно, что либералы, для которых, как и для меня, советская действительность понятна как источник практически всех трудностей, которые мы сейчас преодолеваем не преодолеваем, находятся на самой что ни на есть советской позиции. А именно: непонимания и непризнания подлинности духовной жизни.

Разделяя западные ценности, они упускают из вида, что те-то как раз стоят на прочных христианских основаниях┘

Возможно, мы так долго имитировали – «целый день сидела на собраниях, то голосовала, то врала»; замещали духовную жизнь «продовольственным» набором интеллигента – абонемент в филармонию, Пикуль, краеведческий музей с чучелом коршуна и старина Хэм на румынской стенке, – что разучились чувствовать подлинное не только в других, но и в себе.

Потеряли доверие, не верим друг другу, не верим начальству, не верим подчиненным, и где уж нам поверить, что кто-то может Верить.