Петр Спивак Дискуссия возможна, когда есть разнообразие мнений. Содержательная дискуссия – лишь при наличии области согласия о неких основах. Если кто-то заявляет, что Советский Союз был вершиной мировой цивилизации, а так называемые права человека – не более чем жалкий обман, то с таким оппонентом мне разговаривать не о чем.
На минувшей неделе в конференц-зале одной из московских гостиниц собрались люди разные и разномыслящие, но сходно представляющие себе, что такое хорошо и что такое плохо. В течение восьми часов работали очередные, уже пятые по счету Ходорковские чтения. Полгода назад тема предыдущих, четвертых чтений была задана кризисом: «От стабильности к неопределенности» (см. «НГ», 02.06.09). Сейчас сделан логичный следующий шаг – «Россия 2009: природа и ресурсы режима». То есть речь шла не столько о текущем моменте, сколько о системных чертах того общества и того государства, в которых мы живем. При этом, как сказал один из модераторов, «единственное конкурентное преимущество представленного здесь сообщества – интеллектуальный профессионализм». Хорошее общество собралось.
Но если до сих пор те же люди, по словам Арсения Рогинского, лишь констатировали, что в существующем режиме того нет, этого нет и т.д. (в общем, чего ни хватишься, ничего нет), то сейчас пришло время взглянуть, что в нем есть, что он собой представляет, надолго ли он, как с ним жить.
Мы живем не в тоталитарном социуме, даже не в какой-либо из уже известных разновидностей авторитарного. Путинизм, считает Лев Гудков, – явление новое, еще не описанное в науке. Если говорить о самой фигуре Владимира Путина, то он не вождь и не классический трибун популистского типа, а – по своему менталитету – чиновник «из органов», ставший во главе государства в результате аппаратной сделки. Спецслужбы, придя к власти, распространяют свои методы работы, всевозможные «спецоперации» и силовые технологии на все общество, а при определении политических целей и приоритетов корпоративные интересы спецслужб главенствуют.
Многие участники чтений отмечали, что в нынешней власти отсутствуют самостоятельные политические институты и политические фигуры. Министры в правительстве – и те сплошь технические. Идеологии в привычном смысле слова тоже нет. У нас считается (на основании некоторых прецедентов), что если министр финансов проводит сбалансированную бюджетную политику, то, значит, он либерал. Но ведь это, заметил Сергей Алексашенко, задача любого вменяемого министра финансов.
Таким образом, у нас невозможно говорить о заимствовании принятых на Западе методов управления экономикой и государством. Заимствуются технологии без своего ценностного и идеологического контекста. С этим связана другая черта российской властной бюрократии, упомянутая, что показательно, ученым-экономистом Евгением Ясиным. А именно – ей чужды представления о значимости неких нематериальных ценностей, таких вещей, как совесть. На самом деле, считают в этой среде, миром правят совсем другие факторы, такие как деньги и сила, а прочее существует лишь для вида, и пусть этим прочим занимаются дурачки и интеллигенты. До народных масс их интеллигентские рассуждения не доходят, уж об этом у нас позаботились. А кто будет против этого порядка высовываться – тому плохо будет (Ходорковский, Магнитский┘). Это авторитаризм умеренный, обходящийся минимальными средствами, но при необходимости – церемониться не будет. Власть имущие свою власть не уступят.
Что означает это неразумение этических начал и либеральных ценностей, прежде всего свободы, на которую как раз и работает сложнейшая институциональная система современного (постсовременного) общества? Думается, это признаки непоправимой ограниченности представлений о мире, проявления бездарности – не с точки зрения чьих-то умственных способностей, но сущностной бездарности. А из этого следует общая безрадостность исторической перспективы для страны, носителями подобного сознания управляемой.
Итак, где-то там, в коридорах власти, руководят люди, лишенные понимания некоторых очень важных вещей. А здесь, в зале, где проходят чтения, собрались люди, таким пониманием наделенные, но не могущие на ситуацию повлиять. Потому что не имеют доступа к административному ресурсу.
Этот институционально слабый режим представляет собой, по характеристике Татьяны Ворожейкиной, некий кисель, неспособный создать устойчивую структуру власти. Но киселеобразность эта является одновременно одним из факторов устойчивости режима: его неструктурированность препятствует структурированию протеста против него.
Теперь власть заговорила о модернизации. Заговорила как раз тогда, когда страна вступила в полосу аварий и техногенных катастроф, когда все заметнее становятся явления деградации, а мировой кризис усилил ощущение близости какого-то порога. Данные последних опросов Левада-Центра свидетельствуют о снижении уровня поддержки власти. Но, предостерегает Борис Дубин, это на самом деле не поддержка, не доверие, а передоверение, отказ граждан от гражданской ответственности. А самим экспертам и интеллектуалам – кого поддерживать? Темпераментное выступление Мариэтты Чудаковой с призывом сделать свой выбор, чтобы в 2012 году из двух заметных на горизонте кандидатов в президенты победил Y, но ни в коем случае не X, стимулировало рефлексию на эту тему. По ироническому выражению Георгия Сатарова: «Добров нету, значит, надо выбирать из зол». Что ж, здесь есть о чем поспорить. Сошлись все на том, что главное – хотя бы в тенденции, хотя бы на какой-то площадке добиться перелома к лучшему. Но из нашего плохого положения хороший выход вряд ли возможен.
Как сказал тот же Сатаров, свергнуть власть способен не какой-то усредненный огромный народ, а очень маленький и абсолютно не усредненный. Не тот, что собрался на Ходорковские чтения, – это все же специфическая аудитория. Но наблюдение за нею дает самый точный, какой только возможно, портрет наших интеллектуалов. Здесь не сошлешься на начальственные запреты и цензуру редакторов. Здесь Родос, здесь прыгай.
