Александр Караваев Пожалуй, единственная официальная дата современной России, обладающая наибольшим потенциалом внешнего применения и кроме того демонстрирующая качественно иной образ государства, – День памяти жертв политических репрессий 31 октября. Постараемся доказать, почему это так.
Известно, что государственные праздники и официальные даты – это политические ритуалы, призванные демонстрировать идеологию страны. У нынешней власти вроде нет идеологии, сформированной доктрины, есть лишь маркеры, призванные демонстрировать заданный государством вектор развития политического менталитета общества, своеобразные «ответы» на актуальные вопросы политики и истории. Зато есть правящая партия, есть реальные рычаги, действующие в околоидеологической плоскости, формирующие социально-политические дискуссии. Они, в свою очередь, влияют на внешний образ страны. Если ответы в этих российских дискуссиях по многим параметрам совпадают с ответами соседей и наших партнеров, это идет на пользу внешней политике, сближает нас. Если нет, то становится средой потенциальной конфронтации.
Дискурс исторической памяти, прямо или косвенно используемый нашими партнерами во внешней политике, убедительно пробивает слабые идеологические редуты российской политики, и пробивает как раз по линии интерпретации сталинского наследия. В России много говорилось о недопустимости каяться, о предвзятости претензий, в частности Украины, по теме Голодомора, об опасности возможных финансовых претензий стран Балтии в качестве репарации за «советскую оккупацию». Все эти высказывания подкреплены системой аргументов: действительно современной российской политике не надо оправдываться. Но зачастую они обходят вниманием то, что официальная российская позиция в отношении преступлений сталинизма должна быть определенна если не в содержательном, то хотя бы в символическом плане.
Однако властная элита пошла по пути выработки защитной аргументации (см. многие заявления депутатов, МИДа, выступления в СМИ, выражающие точку зрения Москвы в отношении Голодомора). При этом отсутствует стремление выработать политический ритуал памяти и зафиксировать отношения к самому факту этих преступлений. Получается, что мы как могли восстановили позитивные черты социалистического внешнеполитического наследия, подчеркнули, почему РФ стала правопреемницей СССР, пользуемся этими плодами. А о жертвах, понесенных советской инсталляцией, не обмолвились и полусловом, предоставив все оппонентам и партнерам. Справедливости ради замечу, что одно-два выступления Путина в бытность его президентом не дали импульса к выработке ритуала.
Но если внутриполитическое измерение этой проблемы есть обширная цивилизационная задача с непочатым краем работы, то во внешней политике имеются рецепты, которые можно применить уже сегодня.
Итак, какие двери открывает выступление Медведева в канун Дня памяти жертв политических репрессий. Как говорится, лучше поздно, чем никогда, но это хороший повод громко говорить о своей российской жертве, принесенной тому режиму. Нет необходимости разрабатывать собственную защитную доктрину в системе исторической политики по типу «у вас погибло 5 млн. населения, а у нас 25». Мы можем сформировать собственный политический ритуал поминовения и предложить эту модель для всего постсоветского пространства. Напомню, что ряд депутатов, в частности из фракции «Справедливой России», и другие политики в разное время предлагали создать пантеон для всех репрессированных народов СНГ, где бы на уровне президентов проводились подобные дни поминовения. Мы могли бы позволить себе и ряд чисто внутренних процедур очищения. Почему в каждой деревне и городе стоит не один монумент солдатам Второй мировой и столь катастрофически мало жертвам коллективизации, уничтоженному сословию крестьянства? Активное участие государства в этом процессе заметно бы изменило образ официальной России.
Возникает и другое следствие реализации медведевского отношения к сталинизму. Речь об имидже. Конфликты российской внешней политики нередко возникают из-за нестыкующихся дискурсов. Москва говорит о прагматизме, макроэкономике и бизнес-интересах. Из столиц Восточной Европы и СНГ доносится призыв воспринимать политическую судьбу их народов как почти состоявшуюся историю интеграции в общеевропейскую нацию. На бытовом языке это означает – с нами хотят делать бизнес, но не хотят жить вместе. Действительно, Москва не может пока предложить идею и содержание для консолидации вокруг России. Возможно, нынешнее пространство «русского мира» (пространство культурного и смыслового влияния России, по определению Патриарха Кирилла) вообще не в состоянии предложить альтернативу «европейскому пути». Но вот прекратить инерцию отталкивания уже можно. Высказывания Медведева относительно сталинского наследия дают понять, как это сделать. Но замечу, подобные механизмы можно использовать и без внутреннего очищения нации, просто как циничный инструмент внешней политики. Однако в таком случае их эффективность будет намного меньше, а искусственность очевидна.
