Юрий Дерябин Западные страны, осуждая политику России в связи с событиями на Кавказе, утверждают, что наша страна нарушила положения Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, принятого 1 августа 1975 года. При этом делаются ссылки на принцип территориальной целостности и игнорируется тот факт, что территориальная целостность является лишь одним из десяти принципов, зафиксированных в Хельсинкском акте.
Внимательное прочтение и добросовестная имплементация документа не позволяют вырывать тот или иной принцип из контекста. Ведь в нем подчеркивается, что все изложенные принципы «имеют первостепенную важность и, следовательно, они будут одинаково и неукоснительно применяться при интерпретации каждого из них с учетом других». То есть Хельсинкский акт не только не устанавливает верховенство какого-либо одного принципа, но и содержит другие, соблюдение которых не менее обязательно.
 |
Это касается принципов территориальной целостности и права народов на самоопределение. Есть ли противоречия между этими принципами? В определенном смысле есть, но их можно преодолеть, находя правильное соотношение между ними – в частности, разработав более подробно их содержание, процедуру, критерии и механизмы реализации. Это приобретает дополнительную актуальность в связи с предстоящим международным обсуждением вопроса о безопасности Южной Осетии и Абхазии в рамках шестого пункта Плана Медведева–Саркози.
Особо следует сказать о выдвинутом президентом России предложении о заключении нового Договора о евроатлантической безопасности, или «Хельсинки-2». По мнению Москвы, такой документ позволил бы создать надежную коллективную систему, обеспечивающую равную безопасность для всех государств, и в юридически обязывающей форме зафиксировал бы основы взаимодействия между всеми его участниками в целях укрепления мира и обеспечения стабильности.
Конечно, реализация предложения Москвы в краткосрочной перспективе маловероятна. Да и нам предстоит еще конкретизировать видение будущего документа, его концепцию и характер. Следует помнить, сколь нелегким был путь к подписанию Хельсинкского заключительного акта. Потребовалось более двух десятилетий, прежде чем выдвинутая СССР идея проведения общеевропейского совещания была воспринята Западом. Произошло это в условиях, радикально отличавшихся от нынешних. Тогда, по мере отхода от холодной войны, спадала международная напряженность, расширялись контакты между Востоком и Западом. Сейчас вновь наступил период охлаждения, и никто не может сказать, когда он закончится. Сама выработка Хельсинкского акта заняла около двух лет.
Сейчас речь не идет о том, чтобы игнорировать Хельсинкский акт. Значение этого документа для безопасности и сотрудничества неоспоримо. Сформулированные в нем принципы остаются незыблемыми. Но время и практика международных отношений, особенно последнего времени, показали необходимость новых подходов.
Видимо, нужно начать с инвентаризации наработанных уже принципов и проанализировать, почему те принципы, которые должны сохранять свое значение, не выполняются на практике. Как представляется, одним из ключевых является вопрос о статусе документа, если таковой все же удастся выработать. Слабость Хельсинкского акта заключается в том, что он не представляет собой международно-правового документа в классическом понимании, не является нормообразующим. Скорее речь идет о политическом соглашении государств, своего рода декларации о намерениях.
Будущие документы для обеспечения безопасности и стабильности в Европе должны быть по возможности максимально конкретными. Особое значение имело бы установление правильного, отвечающего интересам всех сторон соотношения между принципом территориальной целостности и правом народов на самоопределение, устранение кажущегося противоречия между ними.
Праву наций на самоопределение посвящено значительно большее количество документов ООН, чем принципу территориальной целостности. Однако они не объединены в какую-либо понятную систему нормативных актов, которые бы описывали процедуру, критерии и условия определения, насколько оправданным будет каждое отдельное требование о самоопределении. Нет и ясного определения оснований для внешнего вмешательства в поддержку кажущегося справедливым требования на отделение и создание собственного государства. Пожалуй, одной из наиболее важных (и сложных) в этом контексте является выработка единых критериев для реализации права на самоопределение. Некоторые наработки здесь имеются, в том числе и в российской юридической литературе.
Можно вспомнить, например, предложения покойной Галины Старовойтовой, высказанные в работе «Национальное самоопределение: подходы и изучение случаев». Старовойтова предлагала, в частности, такие критерии, как «невыносимость существования» (для народа под правлением государства, распространяющего свой суверенитет на территорию, на которой он проживает), «историческое право» (возникновение того или иного этноса на территориях, которые сейчас стали спорными) и связанный с этим «этнический состав населения» и, наконец, «народное волеизъявление» (выраженное на референдуме, проведенном среди всего населения данного района). Эти критерии, на наш взгляд, во многом определили позицию России, признавшей независимость Южной Осетии и Абхазии.
