В начале недели многие средства массовой информации – сначала за рубежом, а затем и в России – прокомментировали сенсационное заявление президента Владимира Путина о том, что через 10–15 лет 30% российского экспорта энергоносителей будет обеспечено поставками на азиатские рынки. Слова президента прозвучали на третьей встрече с участниками клуба «Валдай», куда по традиции допускаются лишь западные эксперты. Этим доверчивым людям и был адресован message президента.
Зачем Путин пообещал невыполнимое – тем более что заявление это вряд ли могло иметь внутриполитический эффект? В этом, на мой взгляд, и заключается единственный вопрос, который порождают слова главы государства, – потому что вопрос о том, как и зачем предполагается достичь эту цель, вообще не стоит.
В 2005 году Россия экспортировала 242 млн. т нефти и 186 млрд. куб. м природного газа. В Китай и Японию поставлялась только нефть (15 и 2,5 млн. т соответственно). Итого, сейчас на Китай и Японию приходится около 3% российского энергетического экспорта. Для доведения показателя до 30% следует «перебросить» на Восток не менее 60 млн. т нефти и 65 млрд. куб. м газа в год (а скорее всего даже несколько больше, так как общий объем российского энергетического экспорта к 2020 году может возрасти).
Эта задача нереализуема технически и сомнительна с экономической точки зрения.
Во-первых, сегодня основная часть разведанных запасов нефти (более 90%) приходится на Западную Сибирь и Европейскую часть страны; четыре главных месторождения Восточной Сибири – Верхнечонское, Талаканское, Ванкорское и Юрубчено-Тахомское – обладают запасами в 500–600 млн. т, и, по оценке Института энергетической политики, добыча на них не превысит к 2015 году 40 млн. т в год (хотя нефтепровод Восточная Сибирь – Тихий океан, утвержденный распоряжением правительства РФ щ-1737-р от 31 декабря 2004 года, рассчитан на перекачку 80 млн. т в год). Разумеется, некоторое перераспределение поставок произойдет по мере ввода в действие проектов «Сахалин-1» и «Сахалин-2», но нефть и газ с этих месторождений на 70–80% законтрактованы уже сегодня, и потому речь, судя по всему, шла не о них.
Во-вторых, существуют организационные проблемы. Нефтегазовый экспорт воспринимается в России в основном в политическом контексте – и потому ответственными за него выступают неэффективные госкомпании, а все частные инициативы торпедируются (как, например, предложение ЮКОСа о строительстве нефтепровода на Дацин (2003 года), и план «ЛУКОЙЛа», «Сибнефти», ТНК и ЮКОСа о сооружении нефтепровода Западная Сибирь – Мурманск (2002 год). Россия невосприимчива также и к транзитным предложениям (например, не было обращено внимания на инициативу президента Казахстана Нурсултана Назарбаева о постройке трубопровода из Средней Азии в Синцзян для подключения к китайской трубопроводной системе, что позволило бы поставить КНР российский газ на 5–6 лет раньше, чем по алтайской трубе).
Таким образом, максимальный объем потока энергоресурсов на Восток к 2020 году мы бы оценили в 40 млн. т нефти и 30–40 млрд. куб. м газа – в те 15% российского энергетического экспорта, о которых говорили эксперты клуба «Валдай» в Ханты-Мансийске за три дня до встречи с президентом. Однако экономическая эффективность этих мер сомнительна: по расчетам эксперта Владимира Милова, стоимость транспортировки нефти от Тайшета до бухты Перевозная может достичь 9,8 долл. за барр., что сравнимо с ценой самой нефти в 1998 году. Эти проекты ориентированы на развитие трубопроводной системы, привязывающей производителей к отдельным рынкам, снижающей гибкость поставок и позволяющей потребителям диктовать цены.
На мой взгляд, сегодня разумнее вернуться к проектам типа нефтепровода Западная Сибирь – Мурманск, открывающим путь к незамерзающим портам, через которые Россия могла бы поставлять нефть (а в будущем – и СПГ) на те рынки, где в них возникнет наибольшая потребность, а не на те, которые связаны с Россией политическими договоренностями.
Поэтому выступление президента я бы оценил как очередные слова и обещания, которых было уже немало. Достаточно вспомнить и обещание не банкротить ЮКОС, и слова о том, что похитителей и убийц российских дипломатов в Ираке найдут и уничтожат, и рассуждения об усилении борьбы с ксенофобией... Их озвучивание на встрече с западными политологами выглядит разумным – ведь нашу публику подобные замыслы не «возбудили» бы так сильно.