Случившаяся пять лет назад американская трагедия потрясла мир меньше, чем большевистская революция 1917 года, но в отличие от последней сработала не на раскол, а на объединение против общей угрозы – трансграничного терроризма, изощренного, внезапного и иногда необъяснимо могущественного.
Из России события тех лет воспринимаются и сегодня сквозь призму эмоций от внезапной солидарности Москвы и Вашингтона – искренней, а поэтому трогательной и вселявшей надежды. К моменту нападений террористов на Нью-Йорк и Вашингтон в российском обществе царило разочарование итогами «демократизации» по Ельцину–Клинтону. На этом фоне сближение Путина и Буша казалось предвестием отказа политики «совместных грез» к совместным действиям – серьезным и реалистичным. Никто не знал, как трудно это будет и сколь сильно поменяются условия взаимодействия стран и народов.
«Сорвавшись с цепи» глобализация бесцеремонно и грубо сломала привычные межобщинные пропорции в когда-то этнически однородных богатых странах. Вдруг дал сбой американский «плавильный тигель», в котором из групп разных пришельцев выплавлялись «настоящие американцы». Франция, Германия, Голландия, Австрия, даже Британия перестали быть «старыми добрыми» странами «белого бюргерства». «Титульные этносы» испугались, засомневавшись в себе самих, своей способности не раствориться в стремительно нарастающей массе новых пришельцев. Испугавшись – судорожно метнулись к своим корням. Отсюда – повсеместный на Западе рост привлекательности фундаментальных ценностей, а с ним закономерный подъем консерватизма: укрыться от пугающих перемен, отстоять старое, возвеличить его и поднять на флаг как инструмент самоутверждения. Стало реальностью немного причудливое по сути явление либерального фундаментализма как разновидности политического фундаментализма, при этом в условиях США мало окрашенного этнически или не окрашенного вовсе.
Россия в этом смысле из общего ряда нисколько не выбивается. У нас тоже взлет фундаментализма – государственнического. Часть его можно счесть либеральной, другую непременно придется признать мракобесной – каковой, конечно же, является и часть фундаментализма американского и западноевропейского. Протестантские, католические и православные церковники в этом смысле – совершенные братья по духу и одинаково исступленно рвутся влиять на политику и школу. Не странно, что фундаментализм бурлит и на Востоке, где, и тоже вряд ли противоестественно, его подогревают исламские клирики. О влиянии иудейских церковников на светский фундаментализм в Израиле и говорить нечего. В итоге – обратная идеологизация системы международных отношений. Заметим, через 15 лет после распада СССР.
Неужели за это и боролись? Догмат навязанного счастья через насильственную демократизацию, с одной стороны, проповедь органической ненависти к Западу – с другой, юродство ухода в собственную «инакость и непостижимость» – с третьей. В экстазе «глобальной борьбы» с терроризмом оказалась утраченной культура взаимной терпимости и этика компромисса, на которых зиждился старый всемирный порядок. Современный мир более злобен и взаимно нетерпим, чем он был в эпоху зрелой конфронтации по крайней мере последней четверти ХХ века! Идея несводимости мира к одному шаблону пробивается к признанию с огромным трудом. Американская политика вызывает вне США такое же неподдельное раздражение, какое внутри Америки будит нежелание других народов безропотно принимать американские рецепты решения мировых проблем.
Между тем очевидно: мировой порядок, который держится на американских ресурсах, не демократичен, но он не так уж и плох. Это гегемоническая стабильность, но это стабильность – в отличие от назревающей схватки идеологических непримиримостей. Нерв ситуации – в том, что американцы не желают понять: мир отказывается благодарить их, потому что он изнемог от удушающих объятий американской заботы и патологической ответственности за┘ судьбы каждого рифа в океане, каждой скважины в пустыне, горы на Кавказе, трубы на дне Каспия и каждого озера в Китае.
Сегодня очень трудно любить друга, если он – американец. Это не радует, потому что пока ввиду приближаемого глобализацией водоворота всемирного этнополитического передела американец логически мог бы выступать нашим важнейшим стратегическим союзником.