За полшага до памятника

Состоявшаяся вчера рядовая пресс-конференция рядового алтайского водителя Олега Щербинского на самом деле – событие из ряда вон выходящее. Когда к прессе выходят первые лица государства или политические лидеры, стремительно теряющие в аппаратном весе чиновники или разоблачающие всех и вся агенты спецслужб – это привычно. Но водитель в роли ньюсмейкера – это что-то небывалое.

Впрочем, когда человек – по своей воле или (что бывает гораздо чаще) по воле большинства – превращается в символ, никого уже особенно не волнует его профессия, социальный статус и заусенцы в биографии. Массовое движение автомобилистов в поддержку Щербинского обрекло его на эту символическую роль. История злоключений алтайского водителя, а самое главное – ее исход стали редким для сегодняшней страны примером проявления гражданского общества «снизу». Да, конечно, сыграла свою роль и руководящая и направляющая «Единая Россия», и новообразованная «сверху» Общественная палата – но самые первые и самые массовые акции протеста все-таки начинались без них.

Но если посмотреть с другой стороны... Почему не было массовых акций протеста автомобилистов, когда судили (и осудили) водителя джипа, который на Дальнем Востоке врезался в колонну тогдашнего секретаря Совбеза Владимира Рушайло? Ведь все так похоже: и кортеж с мигалками, и назначенный ответственным водитель-частник. То ли тогда критическая масса раздражения по поводу мигалок не накопилась, то ли Владимир Рушайло – фигура не того масштаба, что Михаил Евдокимов, и внимания к дальневосточной аварии было меньше, чем к алтайской...

Наверное, не совсем правильно сравнивать эти две аварии – но не сравнивать не получается. Так же, как не получается не сравнивать водителя Олега Щербинского с десантником Павлом Поповских. Оба были под следствием (один – меньше, другой – дольше), оба в итоге оправданы, оба требуют компенсации за свои злоключения в тюрьме. Поповских так и вовсе – не просто потребовал, а отсудил свои два с лишним миллиона рублей. Но почему-то он не собирает пресс-конференций, и акций протеста коллег-десантников тоже не наблюдается (хотя немалая часть мужского населения страны с гордостью вспоминает о своем голубом берете хотя бы раз в году – в День десантника).

Может быть, вся разница в том, что одни люди, пережив неприятное внимание отечественной Фемиды, противостоят ей в одиночку, а другие опираются на массовую поддержку извне, позволяя обществу почувствовать свою значимость и силу? Как говаривал классик, бедных у нас в стране не любят, а вот бедненьких – очень даже. Не потому ли кидается общество из крайности в крайность, в одной и той же ситуации кого-то игнорируя, а кого-то поднимая на щит?

Нетрудно заметить, насколько быстро эта «любовь к бедненьким» превратилась в политическую технологию. Настолько эффективную, что в стремлении оказаться поближе к жертвам оказываются замечены люди, раньше никогда политикой не грешившие, но почувствовавшие, какие дивиденды сулят им подобные дела. И то, что начиналось как реальное проявление общественного протеста, очень быстро превращается в банальную политическую интригу.

Если доводить ситуацию до абсурда, нетрудно представить, как в скором времени Олега Щербинского начнут выдвигать кандидатом на какие-нибудь выборные должности. И как бы не дошло дело до того, что его имя появится в списках претендентов, например, на губернаторскую должность – а на предвыборных плакатах опытные пиарщики поместят обещание раз и навсегда отказаться от мигалки.

Честно говоря, не удивлюсь, если случится именно так – и тогда мне будет очень жалко самого Щербинского. Может быть, даже больше, чем сейчас.

...В романе «Мастер и Маргарита» есть замечательный эпизод с поэтом Рюхиным, возвращающимся после доставки Иванушки Бездомного в психиатрическую клинику: «Повезло, повезло! – вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся, – стрелял, стрелял в него этот белогвардеец, и раздробил бедро, и обеспечил бессмертие...»

Трудно предположить, что когда-нибудь общественная экзальтация дойдет до такой степени, что памятник поставят Олегу Щербинскому. Но самого его в памятник уже начали превращать. Другой вопрос – кому и зачем это понадобилось. Но не думаю, что об этом стоит спрашивать самого Щербинского – пусть даже и на собранной в его честь пресс-конференции.