Алексей Богатуров Россия и США не поссорились. Известный упрямством Буш и на сей раз обнаружил иммунитет к попыткам общественности и советников повлиять на него в «русском вопросе». Хитрый техасец всех выслушал, но сделал по-своему. Ошиблись все: и тайно желавшие столкнуть Вашингтон с Москвой евролибералы, и заждавшиеся новых денег на революции оппозиционеры в странах СНГ, и часть обиженной на Путина российской публики, которой хочется «наказать» российского президента руками американского. Буш быть «инструментом либерализации» не пожелал. Обманутые не скрывали разочарования, но он явно не переживал по их поводу. Думаю, роль «усмирителя авторитаризма» в России показалась американскому владыке мелковатой.
Братиславский саммит, строго говоря, обычным саммитом не являлся. Это был просто плановый дипломатический зондаж, который полагается проводить главе американского государства после выборов. Но поскольку всем хотелось сенсации, то придумали сценарий «неминуемой российско-американской ссоры». В его составлении американцы, конечно, принимали участие. Но инициатива шла не от них, а из самой России и из объединенной Европы. Российские либералы хотели постращать Кремль: мол, приедет строгий американский дядька и┘ Евросоюзовцы были расчетливей: им давно хотелось замириться с Вашингтоном, а нет прочнее дружбы, чем дружба против кого-то или чего-то конкретного – авторитаризма в России, например.
В Вашингтоне игру Старого Света понимали. Но и Соединенным Штатам было выгодно сыграть в «гармонию трансатлантического единения» на почве приверженности демократии. После двух лет взаимного раздражения из-за Ирака поговорить о том, что объединяет, приятно и очень полезно. Таким и был смысл американских речей в Брюсселе – замечу, вполне взвешенных.
Встреча с президентом России была вплетена в контекст именно европейского вояжа Буша со смыслом. Дело не в том, что свидание в Братиславе в очередной раз просигналило: Россия – часть Европы. Важнее было показать отличие американского мировосприятия и от евросоюзовского, и от российского. В Москве и в Брюсселе на европейские дела смотрят сквозь призму представлений прошлого или даже позапрошлого века. И западным, и восточным европейцам волнуют кровь образы «разделенных европейских пространств», которые ссорятся между собой, капризничают, мелочатся и конкурируют. Евросоюз хочет, да не может вобрать в себя ресурсы «восточных территорий» не то что от Атлантики до Урала, но и к востоку от него. Не желая спешить ему навстречу, Россия силится сплотить вокруг себя собственное «интеграционное ядро», но силенок не хватает и у нее. «Перетягивание канатов» – последняя надежда ближних европейских и полуевропейских соседей России – от Эстонии до Грузии, – которые кажутся себе тем важнее, чем противоречивее отношения России с Евросоюзом.
Американцам европейское пространство давно видится не таким. Для них оно сильно сжалось – сообразно тому, как расширились, развернулись американские виды через Атлантику на весь Старый Свет, а не только его кукольно-музейный европейский кусочек. Прежде европейские столицы были «приграничными городами» противостояния с СССР. Сегодня Брюссель – «столица Евросоюза» – промежуточная остановка на магистрали к энергоресурсам материковой Евразии. И Евросоюз, и Россия одинаково – или одинаково мало – интересуют Соединенные Штаты сами по себе. Их интересует «Большое европейское пространство», а оно должно быть стабильным, не сильным, но и не слишком слабым, а главное – открытым и проницаемым для американского влияния.
Если ЕС станет всерьез ссориться с Россией, это пространство может расколоться, а это перестало устраивать США. Американцы не хотят крепкой дружбы ЕС с Россией, но они и не хотят конфликта между ними. Статус-кво Вашингтон в принципе устраивает – особенно когда нет полной ясности в темпах, условиях и точных направлениях переориентации НАТО на Евразию. А если так, то зачем, собственно, Бушу без крайней надобности влезать в российско-европейские взаимные неудовольствия или, тем более, нескончаемые перемалывания взаимных обид в СНГ.
Буш не изменил «делу демократии» и не отказался от возможности критиковать изъяны политической системы России. Ведь трудно не видеть: в нашей стране происходит явный циклический откат от той меры свободы (но и вседозволенности для преступников, хищников, сепаратистов), которая существовала в 1990-х годах. Стоит быть готовым к тому, что американцы могут вынуть «шпагу борьбы за демократизацию» России в любой момент. Но делать это они станут не по призыву российских либералов первой волны, по собственной вине утративших уважение своих сограждан, и не по наущению активистов Совета Европы.
Приверженность республиканцев демократии органична. Но она замешена на политическом прагматизме и идеологии национального интереса Соединенных Штатов. А эти интересы заставляют американцев думать о ядерной программе Ирана, атомных амбициях Северной Кореи, борьбе с транснациональной сетью террористов и их пособников. В ряду таких проблем вопрос о назначении или избрании губернаторов в России вряд ли кажется в Вашингтоне таким же важным, как согласие Путина реально посодействовать Бушу в решении тех военно-политических вопросов, которые волнуют того в первую очередь.
И все же собственно демократическая составляющая в братиславском свидании была. Информационная волна на тему демократии в России и других странах СНГ объективно стала сигналом-предупреждением политикам Центральной Евразии: их власть должна быть конечна, и президентам полагается вовремя меняться в соответствии с законом. С позиций демократии Буша в сущности мог интересовать всего один, но главный вопрос: насколько твердо президент Путин готов без уловок передать власть в 2008 году? Интрига в том, посмел или не посмел американский президент с глазу на глаз задать этот вопрос президенту российскому?
