Михаил Виноградов Является ли протестная волна, захлестнувшая Россию в связи с монетизацией льгот, признаком грядущих социально-политических потрясений, указанием на возможность повторения украинского сценария? Этот вопрос открыто и в кулуарах обсуждают сегодня практически все, кто интересуется политической ситуацией: журналисты и социологи, студенты и бизнесмены, представители номенклатурной элиты и сотрудники правоохранительных органов, пенсионеры и зарубежные эксперты.
Несмотря на очевидную несхожесть базовых предпосылок для волнений в России и на Украине, оснований для аналогий действительно немало. Как и во время «оранжевой революции», в политику пытаются пробиться многие из тех, кто еще вчера ее чурался. Как и в Киеве, российским пенсионерам присущ идеализм, убеждение в святости своих целей и в заведомой злонамеренности действий власти. Тысячи не знакомых между собой и не сговорившихся людей из разных городов начинают вести себя одинаково, превращая политику в эмоциональное шоу. Главное основание для аналогий было недавно вполне однозначно сформулировано Юлией Латыниной: по ее мнению, «революция происходит не из-за того, что в стране есть замечательная оппозиция, а из-за того, что в стране есть плохая власть».
Однако гипотезы об идеологической близости российских и украинских революционеров нуждаются в социологической проверке. По ее итогам обнаруживается, что идеалы вышедших на улицы российских пенсионеров мало чем схожи с настроем участников «оранжевой революции. На это указывают итоги экспресс-иследования отношения населения к монетизации льгот, проведенного нами в Рязанской области. Этот регион был выбран нами как «среднестатистический» – не ставший опорным очагом «сопротивления монетизации», но в то же время не относящийся к локомотивам экономического роста.
Конечно, общие нотки в настроениях украинских и российских революционеров имеются. Участники фокус-групп демонстрируют признаки усталости от действий нынешней власти, в основном транслируя свое недовольство на федеральный Центр (в Рязани местные власти реализуют монетизацию по довольно мягкому сценарию, не желая обострять ситуации накануне мартовских выборов областной Думы). Налицо и рост недоверия к государственным СМИ и сочувствие к местным чиновникам, вынужденным реализовывать непродуманные шаги. Велико недовольство неравноправным положением федеральных и региональных льготников, параличом системы обеспечения лекарствами, ухудшившимся положением инвалидов (в отличие от пенсионеров, лишившихся права на бесплатный проезд). Присутствует куда меньший в сравнении с государственными телеканалами пиетет к президенту Путину и ярко выраженная потребность в отставках (чаще других в числе «вредителей» называют Зурабова, Грефа, Кудрина, Фрадкова). Все более скептическими становятся оценки действий «Единой России» – редкие сторонники этой партии чувствуют себя на фокус-группах неуверенно и свою позицию предпочитают не предъявлять (похоже, быть сторонником ЕР сейчас почти столь же непрестижно и «стыдно», как в начале 90-х – приверженцем Жириновского). Время от времени высказывается сожаление в связи с отменой губернаторских выборов. Налицо растущее раздражение государственной программой монетизации льгот (больше всего достается рекламным роликам, показывающим открывшийся для пенсионеров доступ к отдыху в санатории).
Но эти критические стрелы, как правило, касаются оценки тактических шагов. А общая государственническая картина (даже слишком жесткая для нынешней власти) популярна (убеждение в необходимости сильного государства, недовольство тем, что «отдали» Украину, Грузию). Указание на «дискредитацию» процесса выборов, отсутствие надежд на этот институт. В части рецептов – ориентация на борьбу с олигархами, на перераспределение средств Стабилизационного фонда. И согласие с официальной картиной о том, что идея монетизации хороша, но исполнение хромает. Признание того, что есть выигравшие от монетизации. Особенно это относится к пенсионерам. Оценки более молодых поколений различаются, но для них монетизация льгот – не столько собственная беда, сколько эмоциональная реакция (ощущение «стыда» за бедственное положение стариков).
Но все эти факторы – реагирование на прошлое и настоящее. Что касается картины будущего, то каких-либо позитивных политических сил не наблюдается – иногда в этой роли выступают местные власти, но не более того. Аналогии с украинской революцией на рациональном уровне отвергаются, поскольку она видится как заказная и проплаченная. Вопрос «Кто виноват?» доминирует над вопросом «Что делать?». Отличие бунта от революции скорее в этой постановке вопроса: во время революций картина будущего, которой объединены участники, достаточно рельефна, а ответ на вопрос о виноватом самоочевиден и особенно не дискутируется.
Вследствие этого созидательная картина мира в принципе слабо конкурирует с властной. Призывы к отставкам, справедливости, восстановлению сильных позиций, зачистке олигархов, использованию Стабфонда на нужды экономики. Отсутствие политиков, с которыми связывались бы надежды. Отсюда – надежды на себя, но ограниченные неприятием «проплаченного» украинского опыта.
Представленная картина не означает, что протест обязательно выдохнется. Активисты могут появиться неожиданно и взять инициативу на себя, а объявленное намерение повысить пенсии остроты проблемы не снизило. Но для перерастания протеста в массовые движения нужны новые ошибки федеральной власти и появление игроков, готовых этим воспользоваться. В противном случае движущей силой «революции» массы не станут.
