Торжество политического офшора

В наступающем году главное – излишне не петушиться.
Коллаж Михаила Митина

Уходящий 2004-й стал годом масштабной смены вывесок на государственных институтах и титулов у политбомонда. Но в реальности полномочия перераспределялись не по логике административной реформы, не между министерствами и агентствами, Белым домом и Старой площадью, Москвой и регионами – полномочия просто отчуждались и у тех, и у других. Все ветви власти оказались равно обезвоженными, их «соки» перетекли в те институты, которые не имеют названий и строчек в Конституции. По ходу борьбы с ЮКОСом его ликвидаторы как будто взяли на вооружение главное орудие противников – офшорные схемы. Где-то внутри государства появился беспрецедентный политический офшор, куда перекочевал основной административный ресурс. Все ключевые решения в стране стали принимать отдельные физические лица, имена которых неизвестны, но подвиги впечатляют.

Год весьма символично начался с появления группы физических лиц («инициативной группы избирателей») по выдвижению кандидата Путина. Этих лиц и имен никто в итоге не узнал, что не помешало им в рекордные сроки собрать 600 тысяч подписей граждан для регистрации кандидата № 1.

Не менее эффективно справился со своей задачей и предвыборный штаб кандидата Путина, все члены которого (за исключением двух-трех руководителей) также остались за кадром. Неизвестно даже, в каких аудиториях ковали они победу президента: в официальном офисе штаба они почти не появлялись. Быстрее всех новые правила игры, согласно которой исполнители главных ролей на сцене появляться не должны, осознал Владимир Жириновский, выпустивший вместо себя в президентскую гонку своего телохранителя.

Новый стиль работы переняла и Государственная Дума. Ее главной функцией стали нулевые чтения. С нынешнего года все ключевые решения в законодательном органе принимаются на закрытых совещаниях, проходящих в засекреченных кабинетах (как правило, не на Охотном Ряду), с участием неустановленных думских представителей и чиновников. В саму нижнюю палату откуда-то сверху спускаются уже готовые, не подлежащие корректировке вердикты: в партиях должно быть 50 тысяч членов, льготы следует заменить деньгами, одномандатников упразднить. Дальнейшие – то есть гласные – обсуждения сводятся к минимуму, по формуле спикера Грызлова: Дума – не место для дискуссий. А голосования, став простой юридической формальностью, «механизируются»: депутаты отдают координаторам свои карточки и занимаются более полезными делами, многие вообще перестают появляться на Охотном Ряду.

До еще большего совершенства процесс одобрения президентских инициатив доведен в Совете Федерации: закон, ликвидирующий выборы губернаторов и ставящий ныне действующих глав регионов на грань увольнения, принят их представителями по-советски единогласно (при одном против и двух воздержавшихся). Кстати, сама верхняя палата формируется с помощью таких же нулевых чтений: региональные парламенты одобряют не с ними согласованную кандидатуру – некое физическое лицо, которое иногда видят в первый и, возможно, последний раз.

Но если от Думы и Совфеда остались одни таблички, это не значит, что более могущественными стали правительство и президентская администрация. В первый срок Путина еще существовали некое политическое правительство под руководством Александра Волошина и экономический блок под началом Михаила Касьянова. Сегодня нельзя говорить ни о «команде Дмитрия Медведева», ни о «команде Михаила Фрадкова». Нельзя говорить, что такое-то важное решение принял Медведев или его конкретный подчиненный, а такое-то – Фрадков или его зам. Высшие эшелоны власти стали абсолютно герметичными. И прямая трансляция заседаний правительства лишь подчеркивает, что самое главное происходит не в этой аудитории и не в эти часы.

Самым главным актом государственного аппарата был, конечно, разгром ЮКОСа. Но где заседал штаб по проведению этой многомесячной спецоперации, какие физические лица входили в этот штаб, каким образом его циркуляры доходили до непосредственных исполнителей, так и осталось тайной за семью печатями. Известно только, что по воле этих анонимных штабистов слаженно и эффективно работали все ветви власти: Федеральная налоговая служба и Минприроды, Минюст и РФФИ, правоохранительные органы всех инстанций. Удалось задействовать даже парламентариев в отдаленном труднодоступном регионе, когда понадобилось лишить сенаторской неприкосновенности фигуранта по главному процессу года.

Тот же или другой анонимный штаб издал негласный приказ: все – на борьбу с Ющенко. И вновь в бой брошены крупные силы: МИД, Госдума, все гостелеканалы, социологические фонды, мастера эстрады и целая армия политтехнологов. Последние проговариваются, что работают на Украине по заказу кого-то в Москве – но имена заказчиков совершенно секретны. Тем не менее были задействованы механизмы столь мощные, что для противодействия им потребовалось совершить революцию.

Апофеозом анонимности политической власти в стране становится Беслан. Неизвестно, кто должен был принимать решения – и в итоге принимал их – во время операции по освобождению заложников. Но это были точно не начальники Минобороны, не Дума и не Совфед, не члены правительства и не помощники президента, не Совбез и не МЧС, не полпредство и не республиканская администрация. По той же причине ответственных за массовую гибель детей от рук террористов (прибывших в неизвестном количестве из неустановленных стран) не могут найти и до сих пор. Они растворились в пресловутом политическом офшоре.

Для такой политики появился вполне адекватный новояз. Генеральная линия публично формулируется с помощью иносказательных оборотов речи, иногда прямо противоположных по смыслу истинным намерениям. Если говорят, что выборы на Украине прошли честно и без нарушений, значит, победу одержал Янукович. Если говорят, что грязно и с тотальными нарушениями, значит, победу одержал Ющенко. Если говорят, что государство не заинтересовано в банкротстве ЮКОСа, значит, дни компании сочтены. Политически активная общественность уже хорошо освоила этот эзопов язык. И когда Владимир Путин на пресс-конференции по итогам года констатировал: «Я не думаю, что мы должны переходить к унитарному государству, тем более к унитарному государству советского типа» – наблюдатели поняли, что сбываются их самые смелые и самые мрачные прогнозы.