Путин упустил свой шанс

Все здравые люди думали, что эти президентские выборы будут ритуальной формальностью. Проводить их стоило только из уважения к Конституции – другой нужды не было. Никто не ожидал от них того, что принято называть борьбой за власть, ничто не говорило, будто граждане РФ хотят другого президента. Наоборот, выпала такая оказия, когда действующему главе государства решительно не о чем было беспокоиться. Он мог вести себя, как беспечный ребенок, которому все трын-трава. Или как добродушный барин, который раз в четыре года может позволить своим крепостным слегка помять ему фрак. С фраком ничего не станется, зато людишкам будет праздник.

У Владимира Путина, собственно говоря, была одна-единственная возможность заработать дивиденды на этом заведомо профанном мероприятии – он мог придать ему вид свободных, демократических выборов. Проще говоря, избирательную кампанию надо было пустить на самотек. Для этого президент должен был сказать нескольким людям из своей администрации, чтобы они ничего не делали для его победы. Вернее, чтобы они не делали ничего сверх положенного по закону. Конкурентам же действующего президента можно было разрешить делать все, что им хочется. Это решение не требовало особенного мужества – вырвать у Путина победу все равно никто не смог бы. Но общественное мнение, включая западное, непременно расценило бы поступок российского президента как акт, в высшей степени самоотверженный. Это произвело бы такое впечатление, какое не способна произвести даже победа со 100-процентным результатом. У кого бы повернулся язык сказать, что Путин не демократ, что его «диктатура закона» – туфта?

Это был уникальный шанс, но Путин им почему-то пренебрег. И в этом пренебрежении заключается единственная интрига нынешних президентских выборов. Если они чем-то и примечательны, так только очевидной, даже демонстративной неадекватностью усилий, приложенных властью для обеспечения действующему президенту давно предрешенной победы. Судя по информации, стекающейся с просторов страны, весь госаппарат, все избирательные комиссии мобилизованы ковать эту победу. Сверху донизу, по всей «вертикали власти», прошла директива: кровь из носу, а главный кандидат должен получить минимум 70% голосов. Больше можно, меньше – нельзя. В школах, в больницах от персонала требуют взять открепительные талоны и сдать их директорам и главврачам – начальству лучше знать, в какой клеточке ставить «крестик».

Баллотирующийся в тени Путина Сергей Глазьев считает: по уровню административного произвола нынешнюю президентскую кампанию можно сравнить разве что с выборами 1996 года. Это сравнение заметно хромает. У Ельцина в 1996-м было 5% рейтинга, а не 70, тогда существовала хотя бы теоретическая возможность проиграть Зюганову. В отличие от Ельцина Путину не нужно добывать победу «любой ценой». Зачем же столько сил и средств употреблено на «давилово» и «мочилово»? Тот же Глазьев говорит, что на его нейтрализацию было ассигновано три миллиона долларов. Возможно, он слегка завысил цену, но очевидно, что меры, принятые по его политической ликвидации, совершенно несоразмерны опасности, которую представлял этот кандидат для главного соискателя.

Как ни странно, в ходе нынешней кампании был отмечен первый случай политического цензурирования рекламной продукции кандидатов. Почему Ивану Рыбкину не удалось показать избирателям свои видеоролики? Только потому, что они агитировали против действующего президента. Раньше это было можно, по закону – можно и сейчас, но на практике – поди попробуй. А чего, собственно, испугались? Неужели рыбкинские ролики могли лишить Путина победы?

На победу ни один из номинальных конкурентов президента даже не покушался. Все шестеро честно сказали: они пошли на выборы только затем, чтобы «донести свою позицию». Ну и пусть бы несли. Если их обидело, что президент «доносил свою позицию» целых полчаса и сразу по двум телеканалам, отчего бы и им не дать те же полчаса и те же каналы? В общем-то, он мог бы даже пару раз поучаствовать в теледебатах. От неожиданности его оппоненты скорее всего проглотили бы языки и еще поблагодарили бы его за оказанную честь. Можно допустить, что эта доброта стоила бы Путину 5–7% потерянных голосов, но 5% – не бог весть какая жертва. Она явно несопоставима с тем имиджевым ущербом, который понес российский президент. Комиссия наблюдателей от ОБСЕ уже дала предварительное заключение о качестве предвыборной кампании – это качество признано не соответствующим европейским стандартам демократии. Теперь победителю можно накидать и 75 и 95% – праздник все равно испорчен.

Ради чего его надо было портить – вот вопрос. Едва ли это делалось ради победы 14 марта – она и так была в кармане. Скорее всего жесткое управление выборами было делом принципа. Если бы власть по доброте душевной ослабила вожжи, допустила бы свободную предвыборную конкуренцию, вся предшествующая работа по отстраиванию «управляемой демократии» пошла бы коту под хвост. Честные, свободные выборы стали бы опасным прецедентом, сулящим неприятные последствия. Публичная политика, которую практически удалось прикончить, могла бы встрепенуться, наглотавшись «воздуха свободы». Кому-то могло показаться, что теперь политическую карьеру можно делать без санкции Кремля, что «разрешено все, что не запрещено». Те же, кто эту карьеру уже сделал, наоборот, были бы деморализованы. Зачем же, спрашивается, они «укрепляли государство», если дело опять кончилось «анархией»?

После стольких трудов по восстановлению государственного контроля над всеми проявлениями общественной жизни допущение бесконтрольных выборов было бы явным отступлением с завоеванных рубежей. Трубить отступление Владимир Путин, видимо, не намерен. Поэтому допустить «разгул демократии» он не мог по принципиальным соображениям.