Евгений Ихлов Последние события вновь вывели на первый план проблему "восточного" по цивилизационным корням терроризма. Прежде всего полагаю, что нет такого определяющего фактора, как международный исламистский терроризм. Есть определенный этап мировой исламской революции, начавшейся в июле 1978 года в Иране и сегодня способной действовать наступательно только в форме терроризма. Точно так же, с середины 20-х не было самостоятельных акций Коминтерна, а была новая стадия мировой революции, начавшейся в июле 17-го. И тот "международный", а на самом деле арабско-"левацкий" терроризм 70-х был почти исключительно проявлением советской стратегии борьбы за международное господство (в рамках "детанта"). Во всех этих случаях теракты (спецоперации) - скорее признак острого кризиса революционного (наступательного) процесса, чем очередная стадия успешного развития идейно-политической экспансии. Особо важно подчеркнуть, что исламистский терроризм является использованием сугубо западных по цивилизационным корням политтехнологий и в этом качестве лучше всего свидетельствует как о глубоко зашедших процессах вестернизации исламского мира, так и о его исторической соотнесенности с соответствующими стадиями развития европейских народов.
Я рассматриваю терроризм как взятие на себя частными лицами исключительных функций или эксклюзивных прерогатив государства. Если государство, имеется в виду европейское государство в гегелевском смысле, позволяет себе войны, включая карательные акции против непокорных внутри государства и казни политических оппонентов, то и сражающиеся с государством общественные силы - если у них нет демократических возможностей мирно противостоять политике государства и власть имущих - считают себя вправе вести с государством "общественную войну". Поэтому о терроризме невозможно говорить в эпохи, когда у государства (точнее, у центральной власти) нет монополии на вооруженные силы и правосудие.
Отношение к частному политическому насилию меняется с появлением европейского бюрократического абсолютизма, четко разграничившего публичную сферу и гражданское (точнее, мещанское) общество. Таким образом, терроризм - явление сугубо западной цивилизации.
Там, где терроризм существует в незападном мире, он, повторюсь, продукт достаточно продвинутой вестернизации. То же самое относится к заложничеству как форме политического терроризма. Взятие в заложники знатных представителей побежденного племени - явление, характерное для многих времен и народов. Так же точно, как геноцид и массовый угон населения в рабство входил в обычаи войны тысячелетиями. Однако современный смысл заложничество приобретает, когда институализируется государственный терроризм. Гостерроризм был создан якобинцами, которые ввели институт "подозрительных", сознательно запугали оппонентов массовыми репрессиями.
Террор - это репрессии против тех, кто не может оказать немедленного адекватного сопротивления. Впервые в современной истории метод "заложничества" и "коллективного наказания" (в современном понимании) в качестве инструмента правительственной политики был применен около ста лет назад дважды: 1) европейскими державами, которые разгромили Китай в 1901 году в ответ на восстание "боксеров" против иностранцев и 2) царским правительством, которое инспирировало еврейские погромы или попустительствовало им, требуя от евреев под угрозой массовой гибели соплеменников отказа от революционной деятельности.
Впервые классический расстрел заложников (включая женщин, детей и стариков) произошел в августе 14-го в бельгийском Лувене, когда войска кайзера "подавляли в зародыше" городскую партизанскую войну (в виде обстрела из охотничьих ружей наступающих германских колонн).
"Частный терроризм" радикально изменился после Второй мировой войны. Раньше его объектом были сановники или иные представители государства. Отныне он приобрел характер "коллективного наказания" населения - за поддержку режима, за политическую пассивность и пр. Таким образом, "общественные террористы" приняли тактику террористических государств - с временным сдвигом на полвека. Опять подчеркну, что гостерроризм - это сугубо западный феномен, потому что только Запад знал идею тоталитаризма (полной реконструкции социальной жизни с помощью репрессивной мощи государства, включая массовую чистку "подозрительных" социальных и этнических групп).
Когда говорят о том, что современный терроризм - это проявление конфликта культур, то надо осознавать, что конфликт происходит внутри культуры - в форме навязывания незападным традиционным обществам "западной" революционно-утопической идеи. "Частный" политический терроризм с захватом заложников был изобретен в конце 60-х палестинцами (самым вестернизированным слоем арабского общества). Этот метод - вершина тоталитарно-террористической доктрины о "наказании" социума, равнодушного к "справедливой борьбе". Но "частный терроризм" всегда лишь копирует государственный.
Сегодня стали привычны тезисы о "расплывании" госсуверенитета в ходе глобализации и о необходимости международной борьбы с терроризмом. Но такая борьба - как борьба с мировым большевизмом - будет иметь успех, только если будет сопровождаться морально-политической победой Запада над силами мировой фундаменталистской революции. А морально-политико-правовая победа возможна только при одновременном категорическом запрете на мировом уровне любых форм террора (государственного и общественного), включая любые насильственные формы "коллективного наказания".
Естественно, что борьба с международным терроризмом требует создания абсолютно легитимной "мировой жандармерии", которая будет пресекать любой террор, любое коллективное наказание беззащитных. Выполнение же таких жандармских функций "явочным порядком" англосаксонским мировым униполем выглядит в глазах многих как равноаморальное состязание двух силовых команд.
