Анатолий Костюков На землю Чечни впервые с 1991 года ступила нога социолога. То, что она не ступала туда все 12 лет чеченской смуты, - факт, конечно, более поразительный, чем то, что наконец-то она там отметилась. Но в отношениях "большой России" с мятежной республикой так много иррационального и откровенно дурацкого, что удивительными выглядят как раз вполне естественные вещи. По той же причине не вызывает удивления название фирмы, взявшейся изучать общественное мнение Чечни. Это не какой-либо из грандов политической социологии, а небольшая по численности компания "Validata", известная в основном маркетинговыми исследованиями.
Заказов, а следовательно, и денег на исследования, по словам Хайкина, нет и по сию пору. То, чем занимается компания, это т.н. "инициативный проект", осуществляемый благодаря матпомощи дружественного фонда "Общественное мнение". В "Validata", конечно, рассчитывают, что однажды их работа будет востребована и понесенные затраты окупятся. Бог даст, получится создать при Грозненском университете независимый национальный центр изучения общественного мнения. Потому что "социологическая блокада" Чечни - очевидный нонсенс. Как можно выработать рациональную политику успокоения чеченцев, ни разу не поинтересовавшись, чего и зачем они хотят? Конфликту 12 лет, но представления о его природе до сих пор черпаются из трех источников: официальной пропаганды Москвы, пиар-продукции ичкерийских повстанцев и умозаключений разного рода экспертов из числа правозащитников, "московских" чеченцев и журналистов. Поэтому все ходовые версии этого конфликта ("война за независимость", "бандитский мятеж", "вылазка международного терроризма", "криминальный бизнес-проект" и т.п.) равноценны, поскольку ни одна не основана на данных научных измерений. И ни одна не может быть использована в практической работе по урегулированию конфликта.
С февраля по июль "Validata" провела пять опросов, в которых участвовали по 1000 респондентов, представляющих все города и районы Чечни. В анкетах нашли место все вопросы, которые в этом регионе принято считать "больными". Сергей Хайкин говорит, что собранного материала пока маловато для глубокого научного диагноза, но можно считать доказанным, что общественное мнение Чечни вполне поддается изучению: "Опасения насчет того, что чеченцы страшно запуганы и не будут с нами откровенны, оказались напрасными. Они уже перебоялись. О действиях федеральной власти, о российских военных там судят без всякого стеснения. Нерешительность появляется только, когда разговор касается местных властей и моджахедов. Некоторых настораживает просьба перечислить членов семьи, особенно если в семье есть молодые мужчины. Ясно, что условия в республике специфические, и социолог должен понимать, что есть вопросы, которые тут могут показаться подозрительными, что вместо "террорист" лучше говорить "моджахед", вместо "теракт" - "подрыв". Но чтобы нашего интервьюера приняли за стукача или сотрудника ФСБ - такого не было. Все наши интервьюеры - их больше сотни - либо местные учителя, либо студенты Грозненского университета, то есть люди, которым население доверяет. Правда, во время последнего опроса нас не пустили в Центорой, родное село Ахмада Кадырова. Причин не объяснили.
В силу той же местной специфики социологам пришлось начинать работу в республике с пересчета населения. Предварительные данные Всероссийской переписи показались им сомнительными. "Я лично, - говорит профессор Хайкин, - не встретил ни одного чеченца, который сказал бы, что он общался с переписчиком. Очевидно, переписные листы заполняли сотрудники местных администраций и по привычке немного приписали лишнего. Мы насчитали на 200 тысяч душ меньше". С тем же грешком социологи столкнулись и при опросе об участии чеченцев в мартовском референдуме.
Есть, однако, местные особенности, которые исследователи считают, безусловно, положительными. "Мало кто в Чечне отвечает нам: "не знаю". Население там очень политизированное. Чувствуется, на все существенные вопросы каждый давно уже себе ответил", - рассказывает Сергей Хайкин. Даже по самому кардинальному вопросу - о желательном статусе республики - "неопределившихся" уже почти не осталось. Их и перед референдумом, когда никто об этом еще и не спрашивал, было всего около 20 процентов, а к июлю эта прослойка практически рассосалась. Теперь все самоопределились: чуть более 19 процентов (эта доля устойчиво держится из опроса в опрос) - за независимое существование Чечни, 78 процентов - за жизнь в составе РФ.
Эта пропорция наверняка нравится властям в Москве. Однако социологи не разделяют бодрых (после референдума) докладов о том, что "социальной базы для сепаратизма в Чечне нет". "Федералистские" настроения часто отражают лишь пассивное согласие жить "как раньше" или неверие в успех сепаратистских планов ("Россия большая, все равно она нас не отпустит"). Понятно, что этот контингент не способен противостоять активному сепаратистскому меньшинству. Кроме того, даже про "твердых федералистов" нельзя сказать, на каких условиях они готовы оставаться под юрисдикцией РФ. Известен перечень требований, который предъявляли Москве Дудаев и Масхадов, недавно прислал свой реестр Кадыров, но в какой степени это претензии военно-полевой элиты Чечни, а в какой - требования чеченских масс, не знает никто. Пяти опросов явно недостаточно, чтобы расставить все точки над "i", - на этом поле социологам еще копать и копать.
Пока что самое громкое требование, которое они услышали в Чечне, - "дайте работу!" Это стало звучать уже настойчивее, чем требование убрать куда-нибудь федеральные войска. Поэтому чеченцы не понимают, почему руководство страны прилагает столько упорства, например, чтобы выцарапать из Лондона безвредного Закаева, но не может придумать, чем занять сотни тысяч безработных.
Ситуация в республике очень подвижна, и российским властям, считают социологи, чтобы адекватно реагировать на чеченские вызовы, надо отслеживать местные настроения в режиме постоянного мониторинга. "В марте, - говорит Сергей Хайкин, - основная угроза для личной безопасности, по мнению 70 процентов наших респондентов, исходила от федеральных сил. Поэтому вывод войск казался решением всех проблем. А что мы видим в последних опросах? Войска как были, так и остаются сильнейшим раздражителем, но в то же время резко усилилось ощущение опасности, исходящей от других источников, - со стороны уголовных элементов, боевиков и местных силовых структур. То есть атмосфера в обществе становится тревожнее, люди не знают, с какой стороны ждать беды". На взгляд социологов, демонополизация, рассредоточение насилия - симптом того, что ситуация явно стремится к выходу из-под чьего-либо контроля и это грозит серьезным кровопролитием.
Профессор Хайкин не знает, заметили ли эту тенденцию люди, отвечающие за порядок в Чечне, установили ли ее причину, но он как социолог, чем мог, помог. Чиновники и генералы по привычке могут, конечно, и дальше полагаться на свою интуицию, но, поскольку нога социолога все-таки ступила на чеченскую землю, теперь им сложно будет говорить, что больше им не на что было положиться.
