Вячеслав Игрунов На прошлой неделе Государственная Дума приняла заявление "О соблюдении прав граждан Российской Федерации в Туркменистане". Можно только радоваться такому документу в отличие от политического контекста, в котором принято заявление.
Проблема нарушения прав человека в Туркменистане не нова. Запрещение преподавания на русском языке, вытеснение российской прессы и ТВ из туркменского медиапространства стали лишь логическим продолжением преследования национально-культурных объединений, притеснения интеллигенции и тотального контроля жизни граждан. Однако никогда прежде российская власть не находила возможным проронить хотя бы слово несогласия. Казалось, Россия одобряет все шаги Туркменбаши, все более теряющего облик земного правителя и обретающего облик сурового божества. Ничего не изменилось, когда в ноябре прошлого года в Ашхабаде случилось странное "покушение" на главу государства, а вслед за тем прошел суд над "организаторами покушения". Россия демонстративно закрыла глаза на репрессивный беспредел, учиненный Туркменбаши. Более того, устами секретаря Совбеза пообещала выдать тоталитарному режиму Туркмении "преступников", скрывающихся в России.
То, что происходило в Туркмении, напоминало самые страшные времена сталинского театра. На этом фоне обещания Рушайло могли вызвать только ужас. Каково же было мое удивление, когда возобновивший в январе работу Совет Госдумы ни словом не коснулся событий в Туркмении. Предварительные консультации показали, что попытка потребовать от Туркменбаши повторного, более справедливого судебного разбирательства над подозреваемыми в подготовке теракта будет провалена в Госдуме. Не будут поддержаны и другие требования к режиму Ниязова. Поэтому 15 января на пленарном заседании Госдумы я ограничился предложением пригласить представителей исполнительной власти для того, чтобы получить объяснения позиции России в этом вопросе. Однако Дума отвергла и это предложение. Только 63 депутата нашли возможным поинтересоваться судьбой своих сограждан и действиями собственного государства по их защите. За малым исключением это были депутаты СПС и "ЯБЛОКА", впоследствии подписавшие совместное обращение. Исполнительная власть осталась безмятежной.
На депутатские запросы о том, что сделано для защиты наших соотечественников, арестованных Туркменбаши, я получил лишь ответ, что МИД не располагает сведениями о российском гражданстве Бориса Шихмурадова, главного обвиняемого. После того как было доказано, что Шихмурадов российский гражданин, МИД и вовсе как воды в рот набрал. В то же время российские власти на разных уровнях продолжали работать с Туркменбаши как ни в чем не бывало. Более того, 10 апреля был подписан протокол о прекращении действия договора о двойном гражданстве вопреки нормам самого договора.
И вдруг последовало заявление Рогозина о причастности Туркменбаши к наркоторговле и продаже оружия талибам. А вслед за этим стремительно были проведены слушания и без малейшей задержки принято вышеупомянутое замечательное заявление Госдумы - фантастическим большинством голосов: 411 против 2.
Что же случилось между началом парламентской сессии и ее концом? Какие события заставили депутатов прозреть чуть ли не поголовно? Что побудило исполнительную власть изменить свои подходы между серединой апреля и серединой мая? Быть может, документ Комиссии ООН по правам человека "Положение в области прав человека в Туркменистане"? Или информация о причастности Туркменбаши к наркотрафику и продаже оружия талибам? Не является ли медийный всплеск по Туркмении ранним предвестником появления американского интереса к этому региону? Не могло ли это послужить толчком нашего неожиданного интереса к правам российских граждан, как некогда натовские устремления Балтии пробудили интерес в нашем обществе к правам прибалтийского русскоязычного населения? Мы не знаем ответа. Как не знаем, кто готовил позицию Рушайло в декабре 2002-го, кто подставил президента в апреле 2003-го. И кто понес ответственность за ошибки и зигзаги российской внешней политики? А если мы этого не знаем, все повторится сначала. Не важно, где ошибемся в следующий раз - в Узбекистане, Азербайджане или Грузии.
Из всего этого следует, что, во-первых, в России после десятилетия демократического развития права человека остаются подозрительной юридической нормой и апеллируют к ним только при крайней нужде и только в форме защиты прав соотечественников. То есть обращаясь не к всеобщей декларации прав человека, а к националистическим инстинктам граждан. А это может вернуться бумерангом и создать проблемы внутри страны.
Во-вторых, Российское государство не только не имеет внешнеполитической стратегии на постсоветском пространстве, но не имеет даже критериев для выработки такой стратегии, представлений о своих долгосрочных интересах в СНГ. А это означает, что в МИДе, и не только в МИДе, нет людей, способных вырабатывать политику и принимать решения.
И, наконец, Государственная Дума, которая, несмотря на конституционные ограничения, могла бы стать ареной публичного обсуждения внешнеполитических проблем, не в состоянии в своем нынешнем виде делать это, поскольку является лишь законодательным департаментом исполнительной власти. Легкая управляемость Госдумы лишает ее возможности быть опорой исполнительной власти, не говоря уже о роли направляющей силы. Это значит, что Дума требует глубоких перемен, которые невозможны без изменений в политическом спектре России. Надвигающиеся выборы в ГД покажут, возможны ли необходимые перемены в ближайшие годы или же России предстоит двигаться по нисходящей во внешнеполитическом поле.
Дарья Гармоненко