Кирилл Лятс В проблемах, порождаемых Законом "О соглашениях о разделе продукции", как в зеркале отразились все недостатки законодательной и управленческой деятельности государства. Действующие проекты по разработке сахалинских шельфовых нефтегазовых месторождений на условиях соглашений о разделе продукции порождают большие сомнения в их экономической эффективности.
Если сравним два налоговых режима разработки углеводородных месторождений - национальный и СРП, то убедимся, что операторы сахалинских проектов платят в бюджет в три с лишним раза меньше отечественных компаний. Для чего и за что даются такие льготы? Можно подумать, что у нас в стране нет необходимых капиталов, нет менеджеров, способных реализовать эти и подобные проекты, нет промышленности, производящей соответствующие машины и оборудование.
Мне кажется, что конструкция закона изначально рассчитывалась так, чтобы капитал, который инвестируется в освоение российских месторождений, вообще не попадал на территорию страны. Сам принцип возмещения затрат нацеливает оператора на покупку дорогих товаров и услуг - тогда он получает законную возможность экспортировать больше нефти. Так зачем ему дешевые российские машины и оборудование, если есть реальный и легитимный шанс за российский счет оплатить услуги дорогих, но своих подрядчиков? Ведущие мировые компании никаких потерь не понесут, так как имеют многолетние контакты с производителями оборудования, с которыми всегда могут договориться, по какой цене осуществлять поставки в одну страну, а по какой - в другую. Такого рода махинации обнаружить и пресечь практически невозможно.
Норма закона о 70-процентной доле российских подрядчиков в заказах на товары и услуги ничего не гарантирует отечественным производителям. Например, наш американский конкурент по производству бурового оборудования создал стопроцентную российскую "дочку", которая теперь может участвовать в конкурсе в счет 70%. Очевидно, что ни о каком развертывании или загрузке нашего производства речи не идет: закупленное американское оборудование будет поставляться "российской" фирмой - условие закона выполнено.
Оператор проекта "Сахалин-2" постоянно приводит как пример заказ Амурскому судостроительному заводу, но в то же время умалчивает, что он был выдан с предписанием о покупке в объеме около 95% стоимости заказа оборудования и металла у конкретных западных производителей и по заданной цене. Многие условия конкурсов специально составляются таким образом, чтобы отсеять российского производителя. Хотя я могу выплавить сталь с любым содержанием никеля - 8,5%, 9%, 9,5% и даже 30%, но если я сейчас не произвожу сталь с 9% никеля, то мое участие в конкурсе попросту исключается.
Мы провели расчет прямых бюджетных поступлений от инвестиций в 1 млрд. долл. при добыче 5 млн. тонн нефти на примере проекта "Сахалин-1". Если не фиксировать долю российских подрядчиков, то бюджеты всех уровней получат 70 млн. долл. А при 70-процентной доле (не говоря о заказах отечественной промышленности на 700 млн. долл. и мультипликативном эффекте с коэффициентом 0,9) - 169 млн. долл., при обычном же налоговом режиме - 237 млн. долл. Но здесь надо отметить, что если при использовании российской квоты эти деньги мы получим сейчас, то без оной существенно меньшие налоговые платежи поступят через много лет - нынешние члены правительства к тому времени уже покинут свои посты.
Важность преемственности в государственной политике хорошо видна на примере судьбы компании "Росшельф", которая была учреждена постановлением правительства в 1992 году с целью обеспечения эффективного использования научно-технического и производственного потенциала оборонных отраслей промышленности, высвобождающихся в процессе конверсии. В расчете на большой социально-экономический эффект не только для Северо-Западного региона, но и для всей России компания в 1993 году получила лицензии на право разведки и освоения Штокмановского газоконденсатного и Приразломного нефтяного месторождений.
Мы прекрасно помним, как Виктор Степанович Черномырдин еще на заседании Верховного Совета говорил, что если дать лицензии без конкурса и бесплатно, то таким образом будет поддержано российское судостроение и машиностроение. К проектам так и не приступили, а в конце прошлого года лицензии у "Росшельфа" МПР изъяло и передало "Севморнефтегазу". Миноритарным акционерам - российским промышленным предприятиям, среди которых три предприятия нашей группы, обещают отступные порядка 100 тыс. долл., и то, если они "будут вести себя хорошо". Об использовании конверсионного потенциала российских предприятий правительство и не вспомнило.
В законе нет ясного определения того, что такое 70% российского участия. Это прохождение бумажек через российское юридическое лицо или это реальное возникновение добавленной стоимости в Российской Федерации? Я думаю, что это второе. Почему Казахстан четко это регламентирует, причем весьма жестко. Если какое-то оборудование в стране не производится, то инвестор обязан пригласить подрядчиков, которые должны будут организовать его производство на месте. И российские нефтяные компании, работающие в Казахстане, вынуждены заниматься этим.
Скажете, что подход этот нерыночный. Да, он таковым не является, но ровно в той степени, насколько нерыночным является изъятие из национального налогового режима крупных месторождений. То есть это некое принуждение, компенсирующее очень льготные налоговые условия. Хотел бы подчеркнуть, что в российских условиях это требование не столь жесткое, как в Казахстане, - в России достаточно развиты нефтяное машиностроение и судостроение.
Режим СРП демотивирует покупку инвесторами российского оборудования, потому что такое приобретение делает их издержки прозрачными, тем самым снижает их экономический интерес. Помимо всего прочего стало очевидным, что 70-процентная квота несовместима с требованиями ВТО. Тогда резонно спросить: а нужны ли нам сами соглашения о разделе продукции?
Дарья Гармоненко