Мирных планов оказалось слишком много

Вчера в Кремле Владимир Путин принял и выслушал группу "авторитетных представителей чеченской общины", которые попросили его "ускорить конституционные процессы в Чечне". Речь шла о подготовке и принятии новой чеченской Конституции. Президент согласился: медлить с этим действительно нельзя. И отдельно пояснил ходокам, что на идее переговоров с лидерами сепаратистов поставлена жирная точка. "Тем же, кто по недомыслию или сознательно, от страха перед бандитами или следуя живучей традиции их умиротворения, будет и дальше призывать нас сесть за стол переговоров с убийцами, предлагаю вступить в переговоры с Бен Ладеном или муллой Омаром... Террористы и их пособники - отдельно, а политический процесс - отдельно", - резюмировал Путин.

Примерно в то же время "Интерфакс" передал сенсационную новость из Чечни: Аслан Масхадов сложил с себя полномочия президента республики. После этого обсуждать возможности переговорного процесса было совсем уж бессмысленно: из игры выбыл главный (фактически - единственный) переговорщик "с той стороны". Не с Басаевым же говорить о мире?

Все так удачно совпало, как в жизни бывает крайне редко. Вернее, бывает только по заказу. Тем более что визит чеченских общественников в Кремль и самоотставка Масхадова совпали еще с одним событием - в выходные в столичной гостинице "Космос" российские правозащитники проводили конференцию по мирному урегулированию конфликта в Чечне.

По правде говоря, это была не конференция, а сидячий антивоенный митинг. Устроители планировали обсудить проекты политического решения чеченского кризиса, однако проектов оказалось слишком много (пожалуй, немногим меньше, чем участников), поэтому обсудить их было немыслимо. Получилось, как выразился один из ораторов, "что-то типа мозговой атаки". Ничего другого от правозащитников и ждать не стоило: политические проекты - не их специальность. Как от экологов нельзя требовать, чтобы они заботились о перспективах развития индустрии, так и правозащитники не обязаны думать, что должно сделать государство, чтобы его граждане перестали убивать и калечить друг друга. Это задача властей. Дело же миротворцев-общественников - принуждать власть к миру, давить ей на психику.

Это у них получается лучше. Можно даже сказать, что они достигли некоторых успехов. Спешное приглашение чеченской делегации в Кремль - явный признак того, что власть решила перехватить инициативу и, оттерев правозащитников, возглавить миротворческий процесс. Вопрос: стоит ли по этому поводу огорчаться? Разве не обиднее было бы, если бы власть просто-напросто не заметила это мероприятие?

Кремлевский план - начать политическое урегулирование с плебисцита по новой чеченской Конституции - правозащитникам, откровенно говоря, не нравится. Они тонко и по делу критиковали этот замысел, предвидя все прелести "голосования под дулами автоматов". Беда однако в том, что предлагаемые ими альтернативы выглядели не лучше.

Самый радикальный и экстравагантный проект урегулирования представила, естественно, Валерия Новодворская. Замирять федералов с сепаратистами, по ее мнению, должны солдаты ООН или НАТО, а замиренную Чечню лучше всего передать под протекторат британской короны. Новодворской похлопали, но вскоре выяснилось, что у ее плана есть существенные изъяны: во-первых, он не согласован с королевой Англии; во-вторых, неизвестно, захотят ли жить под британской короной чеченцы. На серьезное рассмотрение подобные прожекты, разумеется, не претендуют, однако их появление вовсе не случайно. К сожалению, они - показатель общей слабости, характерной для стихийных миротворческих инициатив.

Типичная русская беда: людям доброй воли катастрофически не хватает знаний о предмете своих забот. Конфликту в Чечне - 11 лет, но до сих пор нет достоверного знания даже о природе чеченского cопротивления. Правозащитникам ближе всего версия, согласно которой горцы воюют за национальную независимость. Однако никто из них не может сказать, какая доля чеченского населения действительно хочет жить вне России, а какую, напротив, больше устраивает российское гражданство (без "жестких зачисток", естественно). С 1991 года в республике не было проведено ни одного социологического исследования, не говоря уж о референдуме. О том, как поступить с Чечней, остальное население РФ социологи спрашивают регулярно, а чеченцев - ни разу.

Поразительно, но мнение чеченского населения по этому, коренному для него вопросу не особо интересует и правозащитников, поддерживающих национально-освободительную версию. Так, в основном проекте, предложенном оргкомитетом конференции, вопрос о статусе Чечни отнесен в самый конец переговорного процесса. Дойти до этого пункта стороны должны через два-три года. Хасавюртовское соглашение, помнится, откладывало вопрос о статусе на пять лет. Зачем его откладывать еще раз - совершенно непонятно.

Большой популярностью у участников конференции пользовалась идея предоставления Чечне "широкой автономии" (Руслан Хасбулатов предложил статус "международной автономии). Это, если коротко, такая форма брачного союза, когда стол - общий, а постели - отдельно. При этом никто из сторонников данного проекта не подумал, что остальные народы РФ могут не согласиться с тем, чтобы в границах их государства существовал "субъект международного права", который будет "равнее других" (Конституция России такую дискриминацию исключает).

Тут уж приходится признать, что Кремль действительно обставил миротворцев-общественников. Технологически он оказался сильнее. Но в этом и нет ничего удивительного, у власти - иные возможности. Другое дело, что нет никакой гарантии, будто конституционный процесс окажется продуктивнее переговорного. Тем более когда принято решение покончить с этим побыстрее. Правозащитники не сомневаются, что "провести" новую Конституцию и избрать Чечне свежих руководителей можно достаточно скоро, но нельзя понять, почему это должно остановить войну. Если же спешка понадобилась только для того, чтобы нейтрализовать активность пацифисткой общественности, тогда кремлевская инициатива выглядит не менее экстравагантно, чем прожект Новодворской.