Евгений Верлин. - Происходит ли, на ваш взгляд, ужесточение курса Москвы в чеченском вопросе? И если да, то не означает ли это закрытие пути к политическому урегулированию?
- Не знаю, в чем может состоять ужесточение. Москва, как я понимаю, и раньше исходила из того, что Чечня - часть России, а Масхадов не та фигура, с которой возможны переговоры. Насколько ужесточение может быть реализовано в военном плане? Надо исходить из того, что военные ресурсы России все-таки ограниченны, равно как ограничен и ресурс политической поддержки населением методов ведения войны "широким фронтом".
Что же касается понятия "политическое урегулирование", то это как яблочный пирог и американский флаг для граждан США. Все их любят, но каждый понимает по-своему. Под ним можно понимать и референдум под международным контролем, и принятие конституции, и, наконец, переговоры с лидерами оппозиции.
В Вашингтоне внимательно следили за поведением Масхадова в дни трагедии с захватом заложников. И увидели, что он не отмежевался от террористов и не осудил однозначно чудовищный акт, особенно до того, как он завершился провалом. Так что Масхадов нанес дальнейший ущерб своей репутации в глазах большинства тех в США, кто следит за событиями в Чечне. Но тогда встает вопрос: с кем разговаривать, кто является той фигурой, которая может повести за собой "умеренных" оппозиционеров? Можно, конечно, вести переговоры с каким-то полевым командиром, который захочет претендовать на такую роль. Но не факт, что это тот, кто может повести многих других за собой.
- Возможно ли подключение ОБСЕ к решению чеченского вопроса? Возможен ли косовский или иной вариант урегулирования с международным посредничеством?
- Позиция ОБСЕ в данном вопросе является спорной, и мне понятны причины скепсиса Москвы, которая считает, что эта позиция не всегда была полностью объективной. Косовский вариант в чистом виде здесь исключаются. Невозможно представить себе ввод войск НАТО или других миротворческих контингентов в Чечню против воли Москвы.
- Сейчас многие говорят о "размене Чечни на Ирак", то есть когда в ответ на безусловную поддержку Вашингтоном позиции Кремля по Чечне Москва поддержит силовой нажим США на Ирак.
- Такой примитивный торг несвойственен развивающемуся партнерству между администрацией Буша и правительством Путина. Нет у США и никакого желания влезать в ситуацию на Северном Кавказе, тем более стремиться к военному присутствию там и т. д. А вот оказать содействие, помочь в урегулировании ситуации в той форме, которая бы была приемлемой для обеих сторон, администрация Буша, пожалуй, готова. Но речь идет не о навязывании дипломатической помощи, а о готовности оказать ее публично или конфиденциально, если того захочет сама Москва.
Вместе с тем следует понимать, что в случае отсутствия в долгосрочной перспективе урегулирования чеченского кризиса политика Буша на выстраивание стратегического партнерства с Москвой попадает под огонь критики внутри США. И в конгрессе, и со стороны демократов, и более широко в СМИ.
- Но не считаете ли вы, что в аналогичной ситуации может оказаться и Владимир Путин в случае нанесения Соединенными Штатами военного удара по Ираку?
- Мое впечатление, что президент Путин более свободен в вопросах определения внешнеполитического курса, нежели президент Буш, который вынужден считаться с целым рядом сдержек и противовесов, присущих американской политической системе.
Что касается роли чеченского фактора в отношениях между Россией и Европой, то он является на данном этапе скорее раздражителем, нежели неким критическим вопросом, отравляющим весь спектр отношений. Хотя этот раздражитель и более чем чувствителен в отношениях между Москвой и Вашингтоном.
