Исторического перелома не произошло

Знаменовали ли теракты 11 сентября исторический перелом, подобный тому, что имел место в 1945 и 1989 годах? Или это лишь событие - каким бы драматическим и важным оно ни было, - которое не изменило положения дел на международной арене?

Здесь следует упомянуть о существенной разнице между реальной международной обстановкой и ее восприятием. Когда речь заходит о реальности, становится ясно, что сентябрьские теракты не повергли мир в новую эру. Соотношение сил на планете практически не изменилось, а вес держав остался прежним. В действительности нападение, совершенное на США, не поколебало мощи этой сверхдержавы. Такие выводы можно было сделать сразу после 11 сентября, сейчас реальное положение дел просматривается еще более отчетливо. В то же время другие державы вышли из кризиса окрепшими (например, Россия) или ослабленными (как Китай). Кроме того, после 11 сентября не произошло крупных сдвигов в таких международных досье, как отношения Север-Юг, защита окружающей среды, конфликты в Африке, не говоря уже о ближневосточной проблеме.

В 1945 году мы вошли в новый мир, основными характеристиками которого стали противостояние СССР и США и ядерный фактор. А в 1989 году исчезла биполярная система, порожденная Второй мировой войной. До 11 сентября 2001 года мир характеризовался доминирующей позицией США, их ярким односторонним подходом, ухудшением ситуации на Ближнем Востоке, медленной европейской интеграцией, кризисом в арабском мире и Африке, зажатой в тисках недоразвитости, экономическим неравенством в глобальном масштабе, растущей обеспокоенностью состоянием окружающей среды на планете. Что же изменилось с тех пор? Ничего или, по крайней мере, немногое. Терроризм, в свою очередь, хотя никогда и не проявлялся в таких масштабах, - далеко не новое явление.

Можно поспорить, что сближение Москвы и Вашингтона или соглашение, подписанное НАТО и Россией, представляют собой коренные изменения в международной политике. Создание Совета Россия-НАТО, одобренное в мае 2002 года, не означает "официального" завершения холодной войны, как о том заявляли некоторые американские или российские деятели. Великий поворот России на Запад был осуществлен не Владимиром Путиным в 2002 году, а Михаилом Горбачевым в конце 1980-х. Однако, принимая лидера Северной Кореи Ким Чен Ира, разрабатывая новые экономические соглашения с Ираком, сохраняя в силе контракты в области гражданской ядерной энергетики с Ираном - словом, демонстрируя отсутствие страха сотрудничать с тремя странами, причисленными американским госдепом к "оси зла", Путин показал, что Россия не намерена равняться на Вашингтон.

Среди экспертов, однако, преобладает мнение, что существует "до" и "после" 11 сентября. Такая позиция объясняется тем фактом, что в стратегическом плане доминирующее мнение во многом обусловлено взглядом США. С этой точки зрения - и ни с какой иной, - было и "до", и "после".

11 сентября 2001 года американцы действительно обнаружили, что, несмотря на свою сверхмощь, несмотря на стратегическое господство в мире, примеров которому не знала история, несмотря на тот факт, что 37% мировых расходов на оборону приходится именно на долю США, их смогли поразить в символическое сердце экономической и военной мощи, на их территории! Легко понять, что американцы способны воспринимать шок 11 сентября 2001 года как исторический перелом. Это также верно и для тех, кто отождествляет себя с США. Но речь вовсе не идет о тенденции, неоспоримой в планетарном масштабе. Что касается европейца, мыслящего европейскими категориями, или азиата, африканца, латиноамериканца (в Чили, к примеру, дата 11 сентября ассоциируется не с 2001-м, а с 1973 годом), араба... и т.д. - их мир в общем и целом остался прежним.

Теракты 11 сентября могли бы действительно повлиять на ход событий в мире, если бы американцы извлекли из случившегося вывод: односторонний подход заведет в тупик даже супердержаву. То, что происходило непосредственно после 11 сентября, подавало на это какие-то надежды: предпринимая ответные шаги, США старались учитывать мнение европейцев и арабов, пытались избежать ловушки глобального столкновения цивилизаций. Казалось, что они также пересмотрели свое отношение к ООН, международному праву и в целом к внешнему миру. Война в Афганистане была начата с крайним политическим благоразумием. Вашингтон позаботился о создании как можно более широкой коалиции. Это крупное объединение вокруг США между тем отвечало не военным, а стратегическим интересам. Важно было продемонстрировать, что речь идет не о войне между США и мусульманским миром или даже афганским режимом, а о войне, которую Америка ведет против терроризма и ради остального мира. Для поддержания такой коалиции следовало воздерживаться от массированных бомбардировок всей территории Афганистана и уж тем более не распространять кампанию на другие страны. Таким образом, военные операции были подчинены этой политической цели, которой в итоге удалось достичь.

Впрочем, надежда, которую подавала умеренная реакция американцев сразу после терактов, угасла после боевых действий в Афганистане. Уверенные в своей победе в этой стране, американцы вновь стали практиковать односторонний подход, сходный с тем, что был до 11 сентября, порой даже в обостренной форме. Как только страх рассеялся, они снова осознали, что теракты не ослабили их, а, напротив, научили без труда противостоять такой форме агрессии. Американцы восприняли свою победу в Афганистане как настоящий триумф. Это отношение подкрепило их уверенность в том, что они всегда смогут навязывать свою точку зрения.

Начиная с декабря 2001 года США вновь захотели диктовать миру условия в одностороннем порядке. "Те, кто не с нами, - против нас", - заявлял Джордж Буш. В этом разрезе США спокойно готовят военную операцию против Ирака - опять-таки во имя борьбы с терроризмом. Хотя режим Саддама Хусейна вряд ли можно оправдывать, американские спецслужбы сами признают, что не располагают данными, доказывающими причастность Ирака к совершенным против США терактам. Европейские и арабские страны опасаются, как бы военная интервенция в Ирак без поиска соответствующего политического решения еще больше не дестабилизировала ситуацию на Ближнем и Среднем Востоке и не нанесла мощный удар по международному праву.