Нужны ли демократии символы?

В истории любого государства существуют события и даты, составляющие его национальное достояние. Любая действительная "национальная идея" никогда не выуживается из глубин "коллективного бессознательного", а всегда собирается вокруг конкретных событий и связанных с ними переживаний, обрастающих со временем густой символической оболочкой. Дефицит реальных событий, которые кладутся в основу национальной идентичности, зачастую компенсируется мифотворчеством. Горько признавать, но новая Россия и в данном отношении проявила свою "самобытность" и склонность идти "особым путем". Имея в основе своей идентичности реальную августовскую революцию 1991 года, она сделала практически все, чтобы смикшировать символическое значение этих событий. И такой демонстративный отказ от собственной родословной тоже имеет символическое значение.

Власть, государственность, гражданственность - это не только и не столько абстрактные функции и голые технологии, но обязательно развитые символические системы, в поддержании которых заинтересованы и сама власть, и общество. Давно замечено, что на символическом уровне даже авторитарные и тоталитарные режимы используют мифологию, мало отличающуюся от мифологии развитых демократий. Апелляция во всех случаях идет к одним и тем же понятиям: "свобода и достоинство человека", "национальная гордость и независимость" и т.п.

Выдающийся русский мыслитель Павел Новгородцев подробно проанализировал идейно-политический парадокс, подмеченный им еще в начале прошлого века: используемый радикальными социалистами (в первую очередь большевиками) символический ряд был практически полностью заимствован из арсенала┘ либерализма. Новгородцев считал, что русские либералы обязаны, во-первых, развенчать псевдолиберальную демагогию социалистов, а во-вторых, полнее развить собственно либеральную идеологию.

Либералы начала прошлого века не выполнили завет Новгородцева, и большевизм победил в России под вполне буржуазно-демократическими лозунгами: "Власть трудящимся", "Земля крестьянам", "Мир народам" и проч. Разумеется, советский строй не обеспечил ни мира, ни народной власти, ни частной собственности - он и не собирался этого делать. Но - парадокс - российские коммунисты и сегодня паразитируют на лозунгах "человеческого достоинства" и "уважения прав личности". И, надо сказать, пользуются успехом, получая голоса на демократических выборах.

Реальные либерализация и демократизация становятся, таким образом, трудным процессом приведения в соответствие символических идей и реальных человеческих практик. И уж если коммунисты кладут в основу своей родословной идеи "свободы" и "человеческого достоинства", то государство, реально идущее по пути демократизации, просто обязано озаботиться формированием символического ряда событий и имен, определяющих его демократическую идентичность. Демократическая символика и риторика, как мы убедились, еще не гарантируют реальной демократии, но не бывает реальной демократии без развитой демократической символики.

Августовская революция 1991 года, чтобы там сейчас ни говорили оппоненты, породила небывалый для России социальный консенсус. Ельцинская команда имела огромный запас общественной легитимности, наголову переиграв и упертых коммуно-имперских ортодоксов и лукаво-непоследовательных коммуно-реформаторов. Ведь современная КПРФ - это не остатки ГКЧП. Нынешние наши коммунисты возросли на ошибках уже "послеавгустовского режима", и можно буквально по месяцам проследить, как и за счет чего коммуно-патриотическая идея возвращала свой, казалось бы, навсегда разрушенный в августе 1991-го потенциал.

Огромный удар по демократической символике нанес расстрел Белого дома в октябре 1993-го. Можно продолжать спорить о степени оправданности этого действа, но факт остается фактом: стрельба по Белому дому, который в августе 1991-го стал главным символом российской свободы, нанес более серьезный удар по российской демократической символике, чем даже возвращение советского гимна. И даже те, кто обоснованно доказывает вынужденность крайних мер в отношении группировки Хасбулатова-Руцкого ("дважды защитников Белого дома"), должны понимать масштаб знаковой трагедии и не выдавать нужду за добродетель.

Полная нечувствительность к идеологическим вопросам, в том числе к проблемам укрепления демократической символики, относится к числу главных ошибок "послеавгустовского режима". Как следствие, у нас до сих пор не произошло идейного развенчания коммунизма. А периодически возникающие предложения о "запрете КПРФ", "суде над коммунизмом" и т.п. я воспринимаю не иначе, как очередное свидетельство идейной беспомощности новорусской демократии. Не являюсь я, как некоторые ультралибералы, и сторонником немедленного выноса тела Ленина из Мавзолея. По одной простой причине: фактическое сохранение за главной библиотекой страны имени Ленина наносит демократической Москве куда больший символический вред. И, безусловно поддерживая идею восстановления в Москве памятника Александру II, я не могу понять, как это может соотноситься с сохранением в Москве наименований улиц, названных в честь цареубийц, - Халтурина, Кибальчича и т.д.

Не будет преувеличением сказать, что весь культурно-символический ландшафт современной России продолжает оставаться большевистским или полубольшевистским. Характер памятников, топонимика улиц, городов и даже целых областей (Ленинградская, Свердловская, Кировская) позволяет сделать вывод о том, что мы во многом продолжаем пребывать в старой, коммунистической истории. Частичная реабилитация некоторых фрагментов "некоммунистической истории" пошла по линии реабилитации царей и церквей. Именно в такой истории продолжают воспитываться новые поколения молодых россиян, которые воспринимают этот культурно-символический контекст как абсолютно чуждый. Однако другого они не знают.

Подобная ситуация определенным образом форматирует и российскую политику. В политической социологии одним из важных понятий является понятие "перетекания символического ресурса". Это означает, что политические предпочтения граждан определяются не только материальным интересом, но и самоидентификацией с определенным типом культурной традиции. В сегодняшней России этот "символический насос" отлично действует в отношении двух партий - "партии начальства" и "партии коммунистов". На бюрократическую партию власти работает история самодержавно-чиновной России, традиция русского холопства и ожидания от власти патерналистской заботы. Равным образом и за современных коммунистов тоже голосуют как за определенную историческую традицию. Голосуют не персонально за Зюганова, а за "символический ресурс", перешедший к нему по наследству от "героев революционного подполья", Ленина, Сталина, Брежнева, Андропова, от всей большевистской интерпретации истории.

И только современная российская демократия лишена серьезного, осмысленного культурно-символического background"а. Победа над ГКЧП в августе 1991-го давала уникальную возможность создать для новой России убедительную и честную "демократическую родословную". То, что этого в итоге не получилось, - драма не только тех, кого принято называть "демократами", а всей новой российской государственности.