Культ личности Шамиля и его последствия

Идеологической точкой отсчета трагических событий на Северном Кавказе стал "парад суверенитетов" в начале 90-х годов, спровоцировавший очередное "переосмысление" национально-освободительной борьбы горцев Дагестана и Чечни под руководством имама Шамиля. Мятеж генерала Дудаева, возомнившего себя новым имамом, вновь обнажил кровавую саблю сепаратизма.

Что принес чеченскому народу дудаевский имамат - общеизвестно. "Разоренье и страх - для аулов, укрытых дымами. Ярмо непосильного гнета. Черный занавес лжи, униженье, и голод, и страх. Для посевов - пожары, бесправье и тьму для народа. Для змеиных притонов - гнездовья в чеченских лесах". Это строки из стихотворения "Имам" великого дагестанского поэта Расула Гамзатова.

Как ни парадоксально, но в 1997 году, в канун 200-летия со дня рождения Шамиля, при правительстве РФ была создана государственная комиссия по празднованию этого "юбилея". Помпезные мероприятия прошли не только в Москве и Дагестане, но и в Чеченской Республике Ичкерия. Увы, но эта дата не стала поводом для осмысления трагедии 1991-1996 годов: фанфары заглушили печальный стон погребального колокола по сотням тысяч наших сограждан, принесенным на алтарь возвращенной из небытия эпохи Шамиля.

Ход предстоящих в Чечне и Дагестане "реформ" был пророчески предсказан в докладе "Имам Шамиль - реформатор" тогдашним депутатом Госдумы Надиршахом Хачилаевым, открывшим научно-практическую конференцию "Шамиль и Кавказская война. История и современность". Как бы подытоживая в качестве председателя Союза мусульман России вольнодумные брожения и устремления радикальных групп в Дагестане и Чечне, Хачилаев предупредил: "Чаша терпения переполнена. Есть пример для подражания - шариатское государство, построенное имамом Шамилем. Оно было намного совершеннее и действеннее. Во главе государственного управления стояла шура - совет, судебная власть, построенная на шариате". И далее: "Никакое стремление к роскоши и богатству не принесет нашим народам ни удовлетворения, ни счастья. Любое успокоение и смирение перед режимом, любая деспотия для нас неприемлемы. Вот в этом я вижу сегодня дань уважения памяти великого имама. В этом заключается продолжение его пути".

Сегодня мы не можем не признать, что федеральные и местные чиновники вольно или невольно немало потрудились для создания языческого культа Шамиля, объективно породившего реакционных последователей и трагические последствия. Воистину, сон разума рождает чудовищ, пожирающих своих создателей.

Как бы то ни было, но политическое благословение на создание культа личности Шамиля - отца северокавказского сепаратизма и экстремизма - стало дополнительным морально-политическим импульсом ичкерийским последователям имама в деле реставрации "рая под тенью сабель", навязанного народам Дагестана и Чеченского края в XIX веке. Именно в октябре 1997 года на свет появился ичкерийский вариант так называемого межгосударственного договора с Россией, по сути, означавший разрыв так называемых хасавюртовских договоренностей. Затем последовало создание шуры, внесудебные казни, тотальное попрание цивилизованных принципов организации государственной и общественной жизни, волна похищений людей с целью выкупа, грабежи и убийства.

Нетрудно предположить волну негодования и возможной критики: ведь Шамиль по инерции все еще является для многих "священной коровой". Почему-то именно в Чечне и Дагестане, где особенно любят кичиться своими свободолюбивыми традициями, наиболее ревностно охраняются лукавые идеологические клише относительно тех или иных событий или исторических персонажей.

Дело не в том, сознательно или несознательно отстаивал и проводил Шамиль политику, гибельную для народов Дагестана и Чечни. Дело в другом. Здесь, в регионе жесточайшего столкновения с Россией агрессивных устремлений Англии, Турции и Ирана объективно не мог появиться независимый (не засланный) лидер, ведущий борьбу за так называемую свободу горцев Северного Кавказа. В этом контексте лидер этого движения объективно был поставлен перед дилеммой: война до победного конца (до последнего чеченца) или почетный плен.

Если мы становимся на позицию тех, кто относит себя к продолжателям дел имама Шамиля, тогда нам следовало бы аплодировать вторжению в Дагестан в 1999 году реставраторов шариатского государства, по действующему образу построенного движением "Талибан". Эти ревностные последователи имама по понятным причинам не сочли себя связанными его клятвой на верность России: Шамиль присягал монархическому режиму - царскому дому Романовых, а не СССР, РСФСР и тем более не Российской Федерации.

Что же до реформаторского наследия Шамиля, то государственное строительство было для него неизбежным злом. Для создания базы для всевластия и удержания власти над чеченцами в своих руках требовалась идеология войны, якобы ниспосланная свыше, и аппарат насилия, доводивший идеологию "войны с неверными" посредством каленого железа до "отступников" и неплательщиков налогов.

Конечно, отношение к Шамилю часто менялось вместе с "линией партии". В XIX веке оно определялось пониманием задач, связанных с завершением более чем полувековых военных действий на Северном Кавказе. Например, комплекс мер, предпринятых царской администрацией в рамках реализации условий почетного пленения Шамиля, был нацелен как на политико-психологическую адаптацию и смирение горцев, так и на снятие проблемы враждебного отношения к людям, воевавшим с Россией несколько десятилетий. По сути, таким образом был преодолен комплекс побежденного народа - выполнено важнейшее условие полноценного включения горцев в Российскую империю. Сегодня каждый человек вправе иметь любое мнение относительно этого исторического персонажа. Но при этом надо четко отдавать себе отчет: культивирование вождей так называемой национально-освободительной борьбы народов Северного Кавказа - прямой путь к катастрофе.

В этом смысле грозным предупреждением являются гамзатовские строки:

Сегодня Дагестан тяжело болен. Теракт в Каспийске стал очередным злодеянием тех, кто хочет ввергнуть гордые народы Дагестана в средневековое варварство и экстремистское мракобесие. Как бы то ни было, но вновь возникшие угрозы и вызовы национальной безопасности обязывают нас к честной оценке исторических корней современной идеологии и практики терроризма и экстремизма на Северном Кавказе.