Анатолий Кучерена С принятием Государственной Думой поправок к законопроектам "О статусе судей", "О судебной системе" и "О Конституционном суде", а также нового Уголовно-процессуального кодекса приходится порой слышать "странное и чудовищное" утверждение о том, что судебная реформа в России уже состоялась.
Не вполне, впрочем, понятно, каким образом установление возрастных и иных ограничений пребывания судей в должности, а также новый порядок привлечения судей к дисциплинарной, административной и уголовной ответственности смогут сами по себе сказаться на качестве отправления правосудия. Ведь для хорошего судьи нет проблем ни возраста (он сам уйдет, когда почувствует, что исчерпал свой потенциал), ни тем более административной или уголовной ответственности. Судья, совершающий уголовно наказуемое деяние, - такой же нонсенс, как врач-отравитель. Согласитесь, было бы странно, если бы реформа системы здравоохранения свелась к проблеме привлечения врачей к дисциплинарной, административной и уголовной ответственности!
В очередной раз, к великому сожалению, мы подходим к важнейшей из всех реформ - судебной - "без божества, без вдохновения", топя ее в обсуждении разного рода технических деталей, по большому счету не столь уж и судьбоносных.
В принципе можно, наверное, согласиться с разработчиком концепции судебной реформы, заместителем руководителя администрации президента Дмитрием Козаком, который утверждает, что "реформа должна проводиться не в интересах 20 тысяч судей, а в интересах 140 миллионов граждан, которым эти 20 тысяч судей призваны служить. Независимость судей не является самоцелью, она служит для независимого правосудия". Хотя и в интересах судей - тоже! Точнее, в интересах превращения судей в общественно значимых, образцовых фигур, чья деятельность сообщает чувство независимости и собственного достоинства и всем другим государственным служащим.
Не стал бы, впрочем, оставлять без внимания и мнение заместителя председателя Конституционного суда РФ Тамары Морщаковой, которая полагает, что "судья один противостоит правоохранительным органам. Ясно, что он им не нравится. Если мы хотим получить в лице судьи человека, который способен выносить оправдательные приговоры, а не идти на поводу у обвинителя, у дознавателя, просто у милиционера на улице, мы должны освободить его от влияния этих лиц - и это совершенно понятно. Независимость судьи - это не цель, но устранение независимости судьи лишает нас возможности достигнуть цели справедливого правосудия".
Добавил бы лишь от себя, что правоохранительным органам, а точнее, присущему части их представителей обвинительному уклону, противостоит в суде прежде всего адвокат, а вот судья нередко идет на поводу у следствия. Будет ли это положение преодолено вместе с новыми правилами привлечения судей к дисциплинарной, административной и уголовной ответственности - для меня большой вопрос.
На мой взгляд, привлечение судей к уголовной ответственности по представлению генерального прокурора при наличии соответствующего заключения трех членов Верховного суда и квалификационной коллегии судей было бы оправдано, если бы Генеральная прокуратура исполняла исключительно функции надзорного органа за соблюдением закона и не брала на себя функции обвинения. Иначе прокуратура как бы встает над судьями, возвышается над ними в глазах всего общества. А судья смотрит на генерального прокурора снизу вверх - не ровен час, как говорится.
Но вот еще одно положение из выступления Дмитрия Козака. "Мы не должны, - говорит он, - возлагать на судью больше надежд, чем он может оправдать. Судья такой же гражданин, как и мы с вами, он тоже подвержен слабостям и искушениям. Мы не должны писать законы и устанавливать правила, рассчитанные на граждан-героев. Судья тоже не герой".
Конечно, было бы прекрасно, если бы отправление любой должности лишь в минимальной степени зависело от личных качеств человека, ее занимающего. Но позволю себе поставить вопрос в несколько иной плоскости. Судебная реформа 60-х годов XIX века только потому и оказалась столь блестящей, что она выдвинула на общественную сцену таких судебных деятелей, чье служение современники уподобляли подвигу. Она выдвинула судей - не только блистательных профессионалов, но и людей безупречных в нравственном отношении.
Но разве в наши времена человек, безукоризненный в соблюдении нравственных стандартов, в том числе в повседневной жизни, - это не герой? Во времена, когда порок и преступление неизменно идут рука об руку?
В США, например, законы далеко не безупречны. В них масса архаичных пережитков, они очень неоднородны в разных штатах. Но там, как правило, безупречна фигура судьи. Он практически всегда - уважаемый человек в городе, при встрече с ним граждане снимают шляпу. Он безукоризнен во всем: в одежде, манере обращения с людьми, даже в личной жизни. Он, как правило, живое воплощение того, что можно назвать гражданской доблестью. Много ли таких судей встречаем мы в наших залах судебных заседаний?
Очень опасаюсь, как бы за громокипящими спорами относительно разного рода частных новаций не утратить нам основных целей судебной реформы, которые были в общем плане сформулированы в Послании президента Путина Федеральному собранию. Они заключаются в том, чтобы судья в своей деятельности не руководствовался никакими частными, корпоративными или даже якобы государственными интересами, но только служением закону, праву.
Такой подход требует в наших условиях настоящего героизма. Но ведь недаром говорили в былое время, что героем может стать любой. Важно лишь, чтобы этот героизм был востребован обществом. На данный момент мы столь же далеки от такого положения дел, как и десять лет назад, когда впервые заговорили о судебной реформе. Судебная реформа, увы, не востребована общественным сознанием, общество все еще равнодушно к ней, ничего не ждет от нее. А это симптом очень и очень тревожный.
