Сергей Лузянин НАЧАЛО тысячелетия принесло миру новые вызовы - глобальный терроризм, ослабление ООН, других международных организаций, призванных обеспечивать мир и порядок. Роль и ответственность ведущих держав в этой обстановке неизмеримо возрастает. США, Россия, Китай и другие государства, при всех особенностях их современных взаимоотношений и исторического прошлого, могут и должны совместно искать адекватные ответы на новые вызовы и угрозы.
США и Великобритания сегодня выступают инициаторами передела Центрально-Азиатского региона - традиционной зоны ответственности России, Пакистана, Китая и собственно азиатских стран СНГ. Первые три остаются пока в тени разворачивающейся драмы. Причем у каждой из них есть свои "внутренние" (Чечня, Cиньцзян-Уйгурский автономный район КНР и др.) причины не ввязываться в конфликты на территории третьих стран. Тактически эта позиция объяснима и понятна, а вот стратегически, с учетом грядущих геополитических изменений на центральноазиатском и евро-азиатском пространстве, вряд ли.
Пакистан - тема отдельного разговора. Задача главы государства Мушаррафа - любым способом удержать власть. Это не только его внутреннее дело, но и дело всего мирового сообщества, заинтересованного в сохранении хоть какой-то стабильности в этом ядерном субрегионе. Что касается России и Китая, то речь, на наш взгляд, сегодня не может идти о силовом подключении к англо-американской операции, а скорее о более активной политике с использованием дипломатических, экономических, институциональных ресурсов, включая ресурсы спецслужб.
Подобная активность может проявляться как на глобальном, так и на региональном уровнях. Сегодня уже очевидно, что для России и Китая настало время для радикального обновления концепции Договора о коллективной безопасности СНГ и, соответственно, стратегии Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Пока мы видим только "индивидуальные импровизации" Узбекистана - нового члена ШОС, происходящие под покровительством США.
Говоря об особенностях политики КНР в отношении разгорающегося конфликта в Центральной Азии, многие эксперты оценивают ее как достаточно сдержанную и осторожную. Что лежит в основе такой политики и какова ее специфика в афганском сюжете? Можно ли говорить о начале кардинальной эволюции политики Китая в отношении талибов и Пакистана после взрывов в Нью-Йорке и начала антитеррористических действий США ?
Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо более внимательно посмотреть на логику развития китайско-афганских отношений накануне 11 сентября 2001 г.
3 февраля 1999 г. в Кабуле состоялись официальные переговоры представителей китайского МИД и исламского движения "Талибан" о перспективах возобновления отношений КНР и талибского правительства. В ходе переговоров китайские дипломаты продемонстрировали желание восстановить связи с Афганистаном, прерванные в апреле 1993 г. после захвата Кабула отрядами моджахедов. По тогдашним оценкам зарубежных экспертов, визит китайских представителей можно было оценивать как дипломатическую победу "Талибана", который через китайское посредничество планировал получить от Китая не только экономическую и инвестиционную помощь, но и заручиться политической поддержкой Пекина по выводу режима из международной изоляции через Совет Безопасности и другие институты ООН.
В 1999 г. Кабул, Ашхабад и Исламабад рассматривали и неполитические варианты урегулирования конфликта. В частности, возможность строительства ветки газопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан с выходом на порт Карачи, которая, по замыслу авторов проекта, могла бы теоретически связать воюющие стороны в Афганистане общими экономическими интересами. Пекин тогда положительно отнесся к этой инициативе, тем более что имел достаточно высокий уровень двусторонних отношений с каждой из сторон данного проекта.
4 ноября 1999 г. Китай голосует за резолюцию ООН о введении экономических санкций против движения "Талибан". Подобный шаг сами китайские представители объясняли неприятием терроризма и его проявления "в любых формах". Некоторые западные аналитики связывали этот шаг Пекина с участившимся проникновением в конце 1999 г. на территорию Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР уйгуров с талибских баз на территории Афганистана. Были претензии у Пекина в этом плане и к Пакистану, также имевшему прямое отношение к подготовке уйгурских боевиков на своей территории.
Любопытно, что в этот же период, 23 ноября 1999 г., в японской "Иомиури" было напечатано письменное интервью лидера талибов Мохаммада Омара, в котором говорилось об отказе выдать Усаму бен Ладена международному сообществу, несмотря на введение санкций ООН. Тогда, за полтора года до трагических событий в США, заявление Омара было воспринято как достаточно обычное и вряд ли было подвергнуто тщательному анализу со стороны спецслужб. Сегодня, анализируя этот текст, можно обратить внимание на три любопытных момента, имеющих, на наш взгляд, либо прямое, либо косвенное отношение к известным трагическим событиям.
Во-первых, М.Омар открыто сообщил о том, что в ближайшее время лидер Северного альянса Ахмад Шах Масуд "будет уничтожен". Во-вторых, в интервью есть скрытые угрозы в адрес ООН, которая, как отметил Омар, использует "антигуманные акции". В-третьих, в интервью упоминается о западных авиакомпаниях, хотя и в другом событийном контексте - как констатация запрета ООН на пролет самолетов над территорией Афганистана. Так или иначе, но из этого текста от 23 ноября 1999 г. вытекала информация о подготовке убийства лидера Северного альянса и, косвенно, информация о теракте с использованием гражданских самолетов. Возможно, что в контексте данного интервью рассматривался тот или иной вариант атаки на здание ООН.
В конце декабря 1999 г. Пекин в неофициальном порядке посетила высокопоставленная делегация талибов. Последние в ходе переговоров зондировали возможность содействия Китая в отмене санкций ООН. Визит длился три дня, но не принес талибским представителям желанного результата. Китайская сторона уклонилась от немедленного ответа. Вскоре, 16-18 января 2000 г., данная проблема обсуждалась в Пекине китайскими представителями с главой исполнительной власти Пакистана П.Мушаррафом. Детали переговоров остались в недрах китайского и пакистанского МИД.
3 апреля 2000 г. министр обороны КНР Чи Хаотянь сделал важное заявление в Пекине по афганскому вопросу. Он призвал противоборствующие стороны прекратить вооруженные действия и начать переговоры о формировании коалиционного правительства. В ряде интервью зарубежным СМИ он сказал, что Пекин поддерживает контакты с движением "Талибан", равно как и с его противниками, отметив ведущую роль ООН в политическом урегулировании афганской проблемы.
Перечень событий 1999-2000 гг. не дает полного ответа на поставленные вопросы. Тем не менее можно предположить, что, во-первых, Пекин на данном этапе в отличие от России и США был значительно (качественно) ближе к талибам во всех отношениях (и на политическом уровне, и на уровне взаимодействия спецслужб); во-вторых, можно сказать, что интенсивность китайско-талибских контактов отражала рост озабоченности китайского руководства перед угрозой терроризма, масштабы и размер которого Пекин в тот момент до конца предвидеть не мог.
Внутренняя логика китайско-талибских отношений накануне 11 сентября была достаточно противоречива и отражала скрытую борьбу в китайском руководстве сторонников сближения с режимом и его противников. Последние настаивали на более активном включении Китая в противодействие движению "Талибан" с использованием общих санкций ООН. Борьба мнений в китайском руководстве, естественно, не выходила на официальный уровень МИД КНР, который четко выдерживал в этот период линию на равноудаленность от противоборствующих сторон, мирное урегулирование конфликта и общее осуждение терроризма.
В настоящее время официальная позиция КНР претерпела некоторые изменения. Китай, как известно, сохраняет строгое невмешательство в конфликт. Одновременно Пекин поддержал борьбу против терроризма в любых его формах и проявлениях и готов оказать реальную помощь в этой борьбе на уровне гуманитарных акций, деятельности спецслужб и др. Причем свой внутренний "фронт" борьбы против уйгурских террористов в Синьцзяне он рассматривает как вклад в общую борьбу. Основной акцент в противоборстве терроризму делается на необходимости использования мировым сообществом международно-правовых институтов - в первую очередь ООН и его Совета Безопасности.
Антиталибскую операцию Китай оценивает как необходимую акцию, но через призму желательной локализации ударов (т.е. нераспространения на другие регионы) и недопустимости жертв среди мирного населения. Можно предположить, что возможное расширение зоны американских ударов с включением в нее ряда арабских стран вызовет отрицательную реакцию Китая. Тем более что Арабский Восток остается традиционным союзником Пекина. Поскольку вопрос о предоставлении Китаем воздушного коридора для пролета американских самолетов не стоял, то Пекин ограничился закрытием китайско-афганской границы в районе Ваханского коридора (небольшого 40-километрового горного участка).
Накануне американских бомбардировок в заявлениях представителей китайского МИДа, правда, прозвучали нотки некоторой озабоченности относительно политики США. В частности, было сказано, что американская администрация должна отказаться от политики "двойных стандартов" в отношении Китая и официально поддержать Пекин в его борьбе против синьцзянских террористов, а также сепаратистов Тибета и Тайваня. Последний сюжет особенно встревожил Тайбэй. Власти острова даже призвали население и армию к усилению бдительности и укреплению боеспособности.
Политика "двойных стандартов", о которой упоминал Пекин, актуальна и для России. При всех заявлениях американской администрации о необходимости активного подключения России к антитеррористическим операциям, чеченский вопрос США предлагают решать больше "политическими методами" с соблюдением прав человека. В данной ситуации было бы целесообразно принять на каком-либо серьезном международном форуме общую декларацию с осуждением терроризма как единого явления для всех стран и регионов, подписанную участниками данного форума. Пока речь идет об избирательном подходе, с осуждением конкретных террористических актов.
На сегодняшний день можно констатировать полное совпадение российской и китайской позиций по проблеме Афганистана. И Москва, и Пекин считают, что Афганистан должен стать нейтральным, неприсоединившимся и мирным по отношению к соседям государством. Будущее афганское правительство должно быть коалиционным и представлять интересы всех этнических групп, включая пуштунов, но без представителей движения "Талибан".
В Пекине не без сожаления, но достаточно мудро оценивают процесс сближения России с НАТО. Президент Владимир Путин в Брюсселе говорил о возможности создания "переходных" структур в системе НАТО-Россия. Российско-китайский договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 г. не противоречит данной тенденции. Более того, этот договор может органично вписаться в новую систему безопасности Запад-Россия-СНГ-АТР, необходимость создания которой сегодня очевидна.
Пока не ясны контуры, формат, структура и состав участников этой системы. Однако сама идея создания "Евразийской оси безопасности" от Балкан до Индонезии может оказаться чрезвычайно конструктивной и полезной для мирового сообщества, в которой США, Россия и Китай играли бы ключевую роль. В этой связи новое звучание может получить диалог по проблемам ПРО и НПРО, расширению НАТО и другим острым моментам.
Актуальность создания новой глобальной системы безопасности, на наш взгляд, связана с известной "линией разлома", которая де-факто на отдельных участках системы Запад-Восток уже существует. Дело здесь не в "конфликте цивилизаций", а скорее в ослаблении созданных после Второй мировой войны международных институтов, которые до 1991 г. были адекватны биполярным и иным вызовам. После распада двухполюсной системы, по большому счету, они выполнили свои задачи, и сегодня объективно не работают. Это не значит, что нужно "отменять" ООН, но это означает, что на повестке дня мирового сообщества стоит вопрос о радикальном институциональном и концептуальном ее обновлении.
Глобализация порождает не только позитивные интеграционные процессы, но и негативные явления - более "качественный" глобальный терроризм, ресурсно-экологические проблемы, полюса бедности и нищеты в мире. Выступления исламских фундаменталистов от талибского варианта до еще не апробированных индонезийских и филиппинских моделей - это начало вызовов. В повестке дня для XXI века, видимо, уже стоит вопрос и о терроризме антиглобалистов, находящихся на стадии "вызревания" структур.
Современные вызовы не обусловлены, на наш взгляд, борьбой "бедных стран против богатых", это скорее сопутствующий фактор. Настоящие и будущие угрозы - результат внутренней рефлексии богатых и "средних" регионов и их элит (различной цивилизационной принадлежности) на будущие позиции в мире. По каким законам и под воздействием каких внутренних пружин будет происходить этот передел, до конца не знает никто. Отсюда спекуляции в СМИ и среди "экспертов" по поводу "заговора тайного мирового правительства", козней других мистических сил. Ясно одно - геополитический передел в системе Запад-Восток не будет проходить по схемам и канонам ХХ века: блоковые системы, коалиции и мировые войны. Это новая, еще не до конца осмысленная человечеством угроза, решать которую придется сообща.
Евразийская ось безопасности теоретически может начинаться в Европе и, проходя через Ближний, Средний Восток и Центральную Азию, выйти на просторы АТР. Россия и Китай, имея уже наработанные структуры (ДКБ СНГ, ШОС), могли бы стать своеобразным мостиком и ключевым элементом, соединяющим эту глобальную систему безопасности.
Шанхайский саммит стран АТЭС проходил под общим лозунгом осуждения терроризма и борьбы с ним. События последних месяцев внесли серьезные изменения в повестку дня саммита. Кроме традиционных вопросов экономической интеграции, были поставлены для обсуждения проблемы экономической безопасности, борьбы с терроризмом. В частности, получили поддержку большинства стран АТЭС идеи проведения согласованной политики по блокированию финансовых потоков и счетов террористических организаций; противодействию террористам в сфере телекоммуникаций и энергетике. К сожалению, полного единства нет и здесь. Ряд государств - Индонезия и Малайзия - отрицательно высказались по поводу ударов США и Великобритании по Афганистану, сохранив свое особое мнение по проблеме осуждения терроризма.
Доклад Владимира Путина на саммите "Роль и задачи России в Азиатско-Тихоокеанском регионе в ХХI веке" обозначил значение российского компонента в системе АТР в новых условиях противодействия глобальным вызовам и угрозам. Россия после долгой паузы всерьез поворачивается к Восточной Азии в плане торговли, обмена технологиями, инвестиционного сотрудничества. В связи с возможным расширением "зоны" антитеррористических ударов со стороны США за счет некоторых нефтедобывающих арабских стран, такие государства, как Китай и Япония, сегодня всерьез говорят о срочной разработке новой стратегии энергетической безопасности, создании резервных нефтяных фондов. В этой связи роль России как крупнейшего поставщика энергоносителей также неизмеримо возрастает. Реализация крупных газо- и нефтепроектов из Сибири в Китай и страны Северо-Восточной Азии, а также транзитных транспортных проектов приобретает реальный и практический смысл. nАЧАЛО тысячелетия принесло миру новые вызовы - глобальный терроризм, ослабление ООН, других международных организаций, призванных обеспечивать мир и порядок. Роль и ответственность ведущих держав в этой обстановке неизмеримо возрастает. США, Россия, Китай и другие государства, при всех особенностях их современных взаимоотношений и исторического прошлого, могут и должны совместно искать адекватные ответы на новые вызовы и угрозы.
США и Великобритания сегодня выступают инициаторами передела Центрально-Азиатского региона - традиционной зоны ответственности России, Пакистана, Китая и собственно азиатских стран СНГ. Первые три остаются пока в тени разворачивающейся драмы. Причем у каждой из них есть свои "внутренние" (Чечня, Cиньцзян-Уйгурский автономный район КНР и др.) причины не ввязываться в конфликты на территории третьих стран. Тактически эта позиция объяснима и понятна, а вот стратегически, с учетом грядущих геополитических изменений на центральноазиатском и евро-азиатском пространстве, вряд ли.
Пакистан - тема отдельного разговора. Задача главы государства Мушаррафа - любым способом удержать власть. Это не только его внутреннее дело, но и дело всего мирового сообщества, заинтересованного в сохранении хоть какой-то стабильности в этом ядерном субрегионе. Что касается России и Китая, то речь, на наш взгляд, сегодня не может идти о силовом подключении к англо-американской операции, а скорее о более активной политике с использованием дипломатических, экономических, институциональных ресурсов, включая ресурсы спецслужб.
Подобная активность может проявляться как на глобальном, так и на региональном уровнях. Сегодня уже очевидно, что для России и Китая настало время для радикального обновления концепции Договора о коллективной безопасности СНГ и, соответственно, стратегии Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Пока мы видим только "индивидуальные импровизации" Узбекистана - нового члена ШОС, происходящие под покровительством США.
Говоря об особенностях политики КНР в отношении разгорающегося конфликта в Центральной Азии, многие эксперты оценивают ее как достаточно сдержанную и осторожную. Что лежит в основе такой политики и какова ее специфика в афганском сюжете? Можно ли говорить о начале кардинальной эволюции политики Китая в отношении талибов и Пакистана после взрывов в Нью-Йорке и начала антитеррористических действий США ?
Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо более внимательно посмотреть на логику развития китайско-афганских отношений накануне 11 сентября 2001 г.
3 февраля 1999 г. в Кабуле состоялись официальные переговоры представителей китайского МИД и исламского движения "Талибан" о перспективах возобновления отношений КНР и талибского правительства. В ходе переговоров китайские дипломаты продемонстрировали желание восстановить связи с Афганистаном, прерванные в апреле 1993 г. после захвата Кабула отрядами моджахедов. По тогдашним оценкам зарубежных экспертов, визит китайских представителей можно было оценивать как дипломатическую победу "Талибана", который через китайское посредничество планировал получить от Китая не только экономическую и инвестиционную помощь, но и заручиться политической поддержкой Пекина по выводу режима из международной изоляции через Совет Безопасности и другие институты ООН.
В 1999 г. Кабул, Ашхабад и Исламабад рассматривали и неполитические варианты урегулирования конфликта. В частности, возможность строительства ветки газопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан с выходом на порт Карачи, которая, по замыслу авторов проекта, могла бы теоретически связать воюющие стороны в Афганистане общими экономическими интересами. Пекин тогда положительно отнесся к этой инициативе, тем более что имел достаточно высокий уровень двусторонних отношений с каждой из сторон данного проекта.
4 ноября 1999 г. Китай голосует за резолюцию ООН о введении экономических санкций против движения "Талибан". Подобный шаг сами китайские представители объясняли неприятием терроризма и его проявления "в любых формах". Некоторые западные аналитики связывали этот шаг Пекина с участившимся проникновением в конце 1999 г. на территорию Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР уйгуров с талибских баз на территории Афганистана. Были претензии у Пекина в этом плане и к Пакистану, также имевшему прямое отношение к подготовке уйгурских боевиков на своей территории.
Любопытно, что в этот же период, 23 ноября 1999 г., в японской "Иомиури" было напечатано письменное интервью лидера талибов Мохаммада Омара, в котором говорилось об отказе выдать Усаму бен Ладена международному сообществу, несмотря на введение санкций ООН. Тогда, за полтора года до трагических событий в США, заявление Омара было воспринято как достаточно обычное и вряд ли было подвергнуто тщательному анализу со стороны спецслужб. Сегодня, анализируя этот текст, можно обратить внимание на три любопытных момента, имеющих, на наш взгляд, либо прямое, либо косвенное отношение к известным трагическим событиям.
Во-первых, М.Омар открыто сообщил о том, что в ближайшее время лидер Северного альянса Ахмад Шах Масуд "будет уничтожен". Во-вторых, в интервью есть скрытые угрозы в адрес ООН, которая, как отметил Омар, использует "антигуманные акции". В-третьих, в интервью упоминается о западных авиакомпаниях, хотя и в другом событийном контексте - как констатация запрета ООН на пролет самолетов над территорией Афганистана. Так или иначе, но из этого текста от 23 ноября 1999 г. вытекала информация о подготовке убийства лидера Северного альянса и, косвенно, информация о теракте с использованием гражданских самолетов. Возможно, что в контексте данного интервью рассматривался тот или иной вариант атаки на здание ООН.
В конце декабря 1999 г. Пекин в неофициальном порядке посетила высокопоставленная делегация талибов. Последние в ходе переговоров зондировали возможность содействия Китая в отмене санкций ООН. Визит длился три дня, но не принес талибским представителям желанного результата. Китайская сторона уклонилась от немедленного ответа. Вскоре, 16-18 января 2000 г., данная проблема обсуждалась в Пекине китайскими представителями с главой исполнительной власти Пакистана П.Мушаррафом. Детали переговоров остались в недрах китайского и пакистанского МИД.
3 апреля 2000 г. министр обороны КНР Чи Хаотянь сделал важное заявление в Пекине по афганскому вопросу. Он призвал противоборствующие стороны прекратить вооруженные действия и начать переговоры о формировании коалиционного правительства. В ряде интервью зарубежным СМИ он сказал, что Пекин поддерживает контакты с движением "Талибан", равно как и с его противниками, отметив ведущую роль ООН в политическом урегулировании афганской проблемы.
Перечень событий 1999-2000 гг. не дает полного ответа на поставленные вопросы. Тем не менее можно предположить, что, во-первых, Пекин на данном этапе в отличие от России и США был значительно (качественно) ближе к талибам во всех отношениях (и на политическом уровне, и на уровне взаимодействия спецслужб); во-вторых, можно сказать, что интенсивность китайско-талибских контактов отражала рост озабоченности китайского руководства перед угрозой терроризма, масштабы и размер которого Пекин в тот момент до конца предвидеть не мог.
Внутренняя логика китайско-талибских отношений накануне 11 сентября была достаточно противоречива и отражала скрытую борьбу в китайском руководстве сторонников сближения с режимом и его противников. Последние настаивали на более активном включении Китая в противодействие движению "Талибан" с использованием общих санкций ООН. Борьба мнений в китайском руководстве, естественно, не выходила на официальный уровень МИД КНР, который четко выдерживал в этот период линию на равноудаленность от противоборствующих сторон, мирное урегулирование конфликта и общее осуждение терроризма.
В настоящее время официальная позиция КНР претерпела некоторые изменения. Китай, как известно, сохраняет строгое невмешательство в конфликт. Одновременно Пекин поддержал борьбу против терроризма в любых его формах и проявлениях и готов оказать реальную помощь в этой борьбе на уровне гуманитарных акций, деятельности спецслужб и др. Причем свой внутренний "фронт" борьбы против уйгурских террористов в Синьцзяне он рассматривает как вклад в общую борьбу. Основной акцент в противоборстве терроризму делается на необходимости использования мировым сообществом международно-правовых институтов - в первую очередь ООН и его Совета Безопасности.
Антиталибскую операцию Китай оценивает как необходимую акцию, но через призму желательной локализации ударов (т.е. нераспространения на другие регионы) и недопустимости жертв среди мирного населения. Можно предположить, что возможное расширение зоны американских ударов с включением в нее ряда арабских стран вызовет отрицательную реакцию Китая. Тем более что Арабский Восток остается традиционным союзником Пекина. Поскольку вопрос о предоставлении Китаем воздушного коридора для пролета американских самолетов не стоял, то Пекин ограничился закрытием китайско-афганской границы в районе Ваханского коридора (небольшого 40-километрового горного участка).
Накануне американских бомбардировок в заявлениях представителей китайского МИДа, правда, прозвучали нотки некоторой озабоченности относительно политики США. В частности, было сказано, что американская администрация должна отказаться от политики "двойных стандартов" в отношении Китая и официально поддержать Пекин в его борьбе против синьцзянских террористов, а также сепаратистов Тибета и Тайваня. Последний сюжет особенно встревожил Тайбэй. Власти острова даже призвали население и армию к усилению бдительности и укреплению боеспособности.
Политика "двойных стандартов", о которой упоминал Пекин, актуальна и для России. При всех заявлениях американской администрации о необходимости активного подключения России к антитеррористическим операциям, чеченский вопрос США предлагают решать больше "политическими методами" с соблюдением прав человека. В данной ситуации было бы целесообразно принять на каком-либо серьезном международном форуме общую декларацию с осуждением терроризма как единого явления для всех стран и регионов, подписанную участниками данного форума. Пока речь идет об избирательном подходе, с осуждением конкретных террористических актов.
На сегодняшний день можно констатировать полное совпадение российской и китайской позиций по проблеме Афганистана. И Москва, и Пекин считают, что Афганистан должен стать нейтральным, неприсоединившимся и мирным по отношению к соседям государством. Будущее афганское правительство должно быть коалиционным и представлять интересы всех этнических групп, включая пуштунов, но без представителей движения "Талибан".
В Пекине не без сожаления, но достаточно мудро оценивают процесс сближения России с НАТО. Президент Владимир Путин в Брюсселе говорил о возможности создания "переходных" структур в системе НАТО-Россия. Российско-китайский договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве от 16 июля 2001 г. не противоречит данной тенденции. Более того, этот договор может органично вписаться в новую систему безопасности Запад-Россия-СНГ-АТР, необходимость создания которой сегодня очевидна.
Пока не ясны контуры, формат, структура и состав участников этой системы. Однако сама идея создания "Евразийской оси безопасности" от Балкан до Индонезии может оказаться чрезвычайно конструктивной и полезной для мирового сообщества, в которой США, Россия и Китай играли бы ключевую роль. В этой связи новое звучание может получить диалог по проблемам ПРО и НПРО, расширению НАТО и другим острым моментам.
Актуальность создания новой глобальной системы безопасности, на наш взгляд, связана с известной "линией разлома", которая де-факто на отдельных участках системы Запад-Восток уже существует. Дело здесь не в "конфликте цивилизаций", а скорее в ослаблении созданных после Второй мировой войны международных институтов, которые до 1991 г. были адекватны биполярным и иным вызовам. После распада двухполюсной системы, по большому счету, они выполнили свои задачи, и сегодня объективно не работают. Это не значит, что нужно "отменять" ООН, но это означает, что на повестке дня мирового сообщества стоит вопрос о радикальном институциональном и концептуальном ее обновлении.
Глобализация порождает не только позитивные интеграционные процессы, но и негативные явления - более "качественный" глобальный терроризм, ресурсно-экологические проблемы, полюса бедности и нищеты в мире. Выступления исламских фундаменталистов от талибского варианта до еще не апробированных индонезийских и филиппинских моделей - это начало вызовов. В повестке дня для XXI века, видимо, уже стоит вопрос и о терроризме антиглобалистов, находящихся на стадии "вызревания" структур.
Современные вызовы не обусловлены, на наш взгляд, борьбой "бедных стран против богатых", это скорее сопутствующий фактор. Настоящие и будущие угрозы - результат внутренней рефлексии богатых и "средних" регионов и их элит (различной цивилизационной принадлежности) на будущие позиции в мире. По каким законам и под воздействием каких внутренних пружин будет происходить этот передел, до конца не знает никто. Отсюда спекуляции в СМИ и среди "экспертов" по поводу "заговора тайного мирового правительства", козней других мистических сил. Ясно одно - геополитический передел в системе Запад-Восток не будет проходить по схемам и канонам ХХ века: блоковые системы, коалиции и мировые войны. Это новая, еще не до конца осмысленная человечеством угроза, решать которую придется сообща.
Евразийская ось безопасности теоретически может начинаться в Европе и, проходя через Ближний, Средний Восток и Центральную Азию, выйти на просторы АТР. Россия и Китай, имея уже наработанные структуры (ДКБ СНГ, ШОС), могли бы стать своеобразным мостиком и ключевым элементом, соединяющим эту глобальную систему безопасности.
Шанхайский саммит стран АТЭС проходил под общим лозунгом осуждения терроризма и борьбы с ним. События последних месяцев внесли серьезные изменения в повестку дня саммита. Кроме традиционных вопросов экономической интеграции, были поставлены для обсуждения проблемы экономической безопасности, борьбы с терроризмом. В частности, получили поддержку большинства стран АТЭС идеи проведения согласованной политики по блокированию финансовых потоков и счетов террористических организаций; противодействию террористам в сфере телекоммуникаций и энергетике. К сожалению, полного единства нет и здесь. Ряд государств - Индонезия и Малайзия - отрицательно высказались по поводу ударов США и Великобритании по Афганистану, сохранив свое особое мнение по проблеме осуждения терроризма.
Доклад Владимира Путина на саммите "Роль и задачи России в Азиатско-Тихоокеанском регионе в ХХI веке" обозначил значение российского компонента в системе АТР в новых условиях противодействия глобальным вызовам и угрозам. Россия после долгой паузы всерьез поворачивается к Восточной Азии в плане торговли, обмена технологиями, инвестиционного сотрудничества. В связи с возможным расширением "зоны" антитеррористических ударов со стороны США за счет некоторых нефтедобывающих арабских стран, такие государства, как Китай и Япония, сегодня всерьез говорят о срочной разработке новой стратегии энергетической безопасности, создании резервных нефтяных фондов. В этой связи роль России как крупнейшего поставщика энергоносителей также неизмеримо возрастает. Реализация крупных газо- и нефтепроектов из Сибири в Китай и страны Северо-Восточной Азии, а также транзитных транспортных проектов приобретает реальный и практический смысл.
