Анна Закатнова
-ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ, с момента утверждения вас в должности генпрокурора активность вашего ведомства существенно возросла. Более того, в течение прошлого года родилось и выросло новое громкое дело "НТВ-Гусинского", которое переросло в политическое. Был ли политический заказ?
- Что касается моего прихода к руководству Генпрокуратурой и активизации работы, я считаю это естественным. Когда новый человек приходит, он всегда хочет, чтобы началась активная работа, дела рассматривались объективно. Тем более что я вырос в прокуратуре, в другом ведомстве я не работал, так что душа болит за будущее нашего ведомства. А кроме субъективных факторов, есть и объективные: наше государство вошло в новую фазу развития, пришло новое руководство страны, которое негативно относится к допущенным ранее нарушениям, в том числе и чиновниками высокого ранга. Поэтому активизация работы прокуратуры отражает эту новую фазу развития страны.
Что касается "дела Гусинского", которое сегодня тиражируется средствами массовой информации, - это не единственное дело, которым сегодня занимаются органы прокуратуры. Я уже говорил, что только по взяткам и злоупотреблениям служебным положением мы в 2000 году отправили почти 8 тысяч дел в суды различных инстанций, не только из Москвы, но и на периферии. Небольшой 6-тысячный отряд следователей прокуратуры закончил в прошлом году 125 тысяч уголовных дел. Это очень хорошие показатели, хотя у нас еще непочатый край работы. Сегодня нагрузка на наших следователей очень высокая. Но, соответственно, к нам и лучше отношение в обществе. Единственное, о чем просят люди, так это о том, чтобы мы не останавливались.
В деле Гусинского, я считаю, никакой политики нет. И ни в одном из дел, которые расследуются прокуратурой, у нас вообще нет политической направленности. Есть статьи Уголовного кодекса, которые, по нашему мнению, нарушены. Политического состава нет, и мы занимаемся только той уголовщиной, что есть в деле, и не больше.
- В связи с расследованием другого громкого дела, дела "Меркаты трейдинг" - "Мабетекса" - Павла Бородина, стали поговаривать, что швейцарская прокуратура фактически вынуждает вас вернуться к уже закрытому делу?
- У СМИ получается небольшая накладка, когда говорят вроде об одном и том же деле, тогда как это совершенно разные уголовные дела. Мы не расследовали дело "Мерката трейдинг" - им занимаются наши швейцарские коллеги, прокуратура же расследовала дело "Мабетекс". Их часто путают и некоторые ошибочно полагают, что вроде бы у швейцарской стороны что-то есть, а российская прокуратура не использует данные, добытые швейцарскими коллегами. Это не совсем так. Мы действительно расследовали уголовное дело по "Мабетексу", следователь принял окончательное решение по этому делу, об этом доложено общественности на пресс-конференции. Руслан Тамаев (замначальника Управления по расследованию особо важных дел. - "НГ") разложил по полочкам все, что связано с этим делом, и с принятым решением согласился надзирающий прокурор. Вот если со стороны швейцарских коллег поступят дополнительные данные, свидетельствующие о вновь открытых обстоятельствах по этому делу, мы, конечно, возобновим его, но пока у нас ничего нет.
Прокуратура выполняет следственные поручения швейцарских коллег по делу "Меркаты". В частности, недавно мы отправили ответы на последнее следственное поручение следователю Дево в Швейцарию. И у нас сегодня нет недопонимания в этом вопросе. Они нам тоже помогали и выполняли следственные поручения по вопросам, которые нас интересуют по Швейцарии. Так, мы сейчас расследуем дело "Аэрофлота", и они в соответствии с нашими требованиями направляют нам документы. У нас есть взаимопонимание с швейцарцами, но хотелось бы большего.
- Скажите, а как обстоит дело с расследованием по фактам хищения и нецелевого использования средств в компании "Аэрофлот"?
- В настоящее время у нас четверо обвиняемых. Мы активизируем следственные действия, как только один из обвиняемых выздоровеет. Я думаю, что по делу "Аэрофлота" нам надо быстрее принимать решения и передавать в суд дела тех, кого мы считаем виновными, а суд уж пусть определяет окончательную степень вины. Прокуратура планирует сделать это в течение полутора-двух месяцев.
- В прошлом году неоднократно представители вашего ведомства выступали с заявлениями об открытии дел против олигархов или пересмотре итогов залоговых аукционов. Даже на первой встрече олигархов с президентом представители крупного бизнеса жаловались, что Генпрокуратуру используют для сведения счетов друг с другом...
- Прокуратура никогда не была и не будет ни экономической, ни политической, ни какой другой дубиной. Прокуратура всегда занимала и будет занимать то место, которое ей определено законом. Закон четко отрегулировал наши права и обязанности, поэтому и речи о том, что на нас было оказано какое-то политическое давление, не может быть. Другое дело, когда мы не согласны с приватизационными аукционами. Но еще раз повторяю, что вопрос об отмене тех или иных аукционов, той или иной формы приватизации - это прерогатива суда, прокуратура может соглашаться или нет, но окончательную точку поставит суд и только суд. В данном вопросе господа олигархи могут защитить свои интересы в суде. У нас нет такой задачи - вести борьбу со всеми олигархами. Есть факты, которые мы расследуем. И если мы не согласны с решением о приватизации того или иного объекта, то ставим вопрос об отмене итогов приватизации объекта в суде общей юрисдикции либо в арбитражном суде.
- А как же, например, "Норильский никель" и Тюменская нефтяная компания?
- Дело по ТНК прекращено. В отношении Альфреда Коха и Владимира Потанина уголовное дело по "Норильскому никелю" прекращено на основании пункта 4 статьи 5 УПК ввиду объявления амнистии в честь 55-летия Победы.
- В связи с расследованием этих громких дел ваши следователи утверждают, что подвергаются беспрецедентному давлению. Не кажется ли вам, что предлагаемый депутатами Госдумы институт специальных прокуроров, ведущих громкие дела, мог бы частично снять напряжение?
- Вы знаете, что у любого обвиняемого, который проходит по уголовному делу, будь это изнасилование, убийство или корыстное преступление, обязательно есть форма защиты. Поэтому все зависит от того, кому предъявлено обвинение. Если это лицо - владелец СМИ, то форма защиты - это зачастую полив грязью и запугивание работников прокуратуры при помощи печати и эфира. Если есть факты грубого вмешательства в личную жизнь следователей и прокуроров, мы должны защищать их. С другой стороны, прокуратура за 70 лет советской власти настолько законсервировалась, что мы и сами в какой-то степени виноваты: слишком редко используем СМИ, чтобы изложить свою позицию.
С другой стороны, я не сторонник того, чтобы прокурор или следователь часто появлялся на экранах телевидения и на страницах газеты. Я считаю, что место, где прокуроры должны отстаивать свои позиции, - это суд. А когда мы начинаем препирательства с адвокатами до рассмотрения дела в суде, от этого в первую очередь страдают дело и те люди, которые проходят по этому делу. Ведь зачастую можно опорочить человека еще до приговора суда, и мы должны жалеть подследственных. Вообще, я думаю, что нормативный акт, который придумывают депутаты, никогда не оградит следователей и прокуроров от тех своеобразных форм самозащиты, которые неправомерно выбирают те или иные наши клиенты.
- Были ли вы готовы к тем нападкам, которые обрушили на вас СМИ?
- Вы знаете, застраховаться от всех подлостей, на которые способны люди, невозможно. Разумеется, всем сотрудникам прокуратуры и членам их семей надо быть морально готовыми и к нападкам, и давлению на них. Это очень гадко. Нам остается только обращаться в суд для отстаивания своего честного имени. Хотя пока суд рассмотрит, СМИ будут бесконечно тиражировать свои домыслы. А кто услышит судебное решение? Тем не менее я иду в суд, выигрываю суды.
- По одному из новых законопроектов предлагается подчинить вас напрямую президенту. Как вы считаете, встраивание генпрокурора в систему исполнительной власти будет ли по-прежнему гарантировать его независимость?
- Вносят несколько предложений, в том числе и создание новой формы власти. Сейчас есть судебная, исполнительная и законодательная ветви власти, но функционирование нашего общества свидетельствует о том, что появилась и новая власть - президентская. Если президентская власть будет отделена от исполнительной и генпрокурора переподчинят именно президентской власти, здесь есть предмет для рассмотрения. Если же ставить вопрос просто механического переподчинения прокуратуры исполнительной власти, я считаю такую постановку вопроса неправильной, это противоречит существующему законодательству. Это мое мнение, хотя в этом мнении меня поддерживают большинство сотрудников. Конечно, прокуроры - законопослушные люди, и если законодатели решат именно так, мы подчинимся новому законодательству. Важно, чтобы в этом вопросе не спешили и все решали взвешенно.
- То есть вы хотите сказать, что не входите ни в одну из властных группировок?
- Я в команде прокуроров. Есть у нас свои симпатии и антипатии, но наша основная задача - стоять на страже закона. Мы и стоим. А отнести себя к какой-то группировке - это неправильно. Я себя к "московской группировке" не отношу, потому что приехал сюда из региона и не подвержен московским влияниям.
- Тем не менее на Всероссийском совещании прокуроров вы говорили об одной из самых модных идей в московской политике - о необходимости внесения изменений в Конституцию, что именно вы имели в виду?
- В первую очередь Конституция - это высший закон нашего государства, но, как любой закон, он может и должен подвергаться изменениям. И я не говорю о том, что мы не должны уважать и соблюдать Конституцию. Во всех развитых странах мира Конституция подвергается изменениям, но это должны быть очень взвешенные изменения. Что же касается конкретно прокуратуры, то, я считаю, в Основном законе достаточно расписаны роль и место прокуратуры в правоохранительной системе. Но если будет вестись работа (а я думаю, что будет) по подготовке изменений, то главу о прокуратуре надо написать более внятно.
- Говорят, вы были одним из участников встречи, в результате которой Путин отозвал поправки в УПК, подготовленные его администрацией?
- Это слухи. Мне приходится часто бывать у президента, связывать это с каким-то ультиматумом - выдумки и вздор. Я думаю, что вопрос об изменениях законодательства, о судебной реформе - это право и прерогатива законодателей и президента. Повлиять на решения депутатов Госдумы, членов Совета Федерации, президента мы можем, только представляя свое видение проблемы. Ни о каком давлении на президента не может быть и речи.
- То есть отзыв поправок на ваше сотрудничество с Дмитрием Козаком не повлиял? Между вами нет трений, связанных с его несостоявшимся назначением на вашу должность или деятельностью рабочей группы по подготовке судебной реформы?
- Нет, нет, с Дмитрием Николаевичем у нас нормальные, рабочие отношения. Нет у нас никакого личного неприятия. Он сейчас занимается изменениями в области судебно-правовой реформы, и мы часто консультируемся.
- На ваше ведомство фактически возложен контроль за деятельностью МВД и судебной системы, как именно можно было бы его улучшить?
- За прошедший год выявлено очень много фактов укрытия преступлений от учета в системе МВД. Формы укрытия очень разнообразны: это и вынесение постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, и просто непринятие заявлений граждан. Я требую от прокуроров усиления прокурорского надзора в данном вопросе, чтобы гражданин, приходящий за защитой в прокуратуру, милицию и ФСБ, получал ее. Государственные органы не вправе необоснованно отталкивать человека, и тем более - не рассматривать его заявление о правонарушении. При этом я говорил и еще раз подчеркиваю, что данный факт правонарушения свидетельствует о недостаточном прокурорском надзоре. Я также знаю мнение руководства МВД и Владимира Рушайло, который категорически не принимает от своих следователей оправданий, связанных с необоснованным отказом в регистрации или в возбуждении уголовного дела на основании жалобы граждан. Мы с ним союзники - мы оба выступаем категорически против всякого укрытия преступлений. Другое дело, что не все у нас получается.
А надзор за судебной системой нашим законодательством не предусмотрен. Мы выступаем как представители государства, как одна из сторон процесса, мы имеем свои полномочия в ходе судебного заседания. Если мы не согласны с приговором суда, мы имеем право его опротестовать. Правда, те нарушения, которые совершаются судебными работниками и заставляют прокуратуру ставить вопрос об их ответственности, свидетельствуют о том, что не все нормально в судебной системе. Но я бы не сказал, что судьи совершают больше преступлений, чем другие сотрудники правоохранительных органов. Вместе с тем вмешательство в судебную деятельность недопустимо. В теории кое-что можно было бы упростить и привлекать судей к уголовной ответственности, но такие случаи не носят, к счастью, массового характера. Пусть в семье не без урода, но гарантии неприкосновенности судьям должны быть сохранены.
- Помимо ведомственных задач у вас есть еще и личная - вам фактически предстоит реабилитировать должность генпрокурора...
- Да, вы верно подметили тенденцию, которая существует на протяжении уже почти десяти лет. Генпрокуроры не уходили сами. Очень сложный вопрос, но я уверен, что история все расставит на свои места. В отношении себя я иллюзий не испытываю и чувствую давление со стороны тех преступных сообществ, деятельность которых мы сейчас расследуем. Я этого ожидал и планировал. Не может быть все гладко у генпрокурора России, особенно в период перемен.
