Модерн и постмодерн в российской политике

ОСНОВНЫЕ задачи, стоящие перед современной Россией и ее новой властью, в обобщенном виде можно сформулировать следующим образом: строительство России как национального государства и формирование российской идентичности (дискуссия о гимне и государственной символике - яркое свидетельство недостроенности первого и переходного характера второго), восстановление субъектности и эффективности государственной власти, создание нормально функционирующей экономики, борьба с массовой нищетой, вхождение России в глобальный мир на приемлемых для нее условиях. Легко заметить, что за исключением последней, все эти задачи характерны для эпохи политического модерна, то есть относятся к числу уже давно решенных в передовых странах Запада и Востока, на которые Россия равняется; худо-бедно, но эти задачи были решены и в Советском Союзе. России не просто приходится браться за них вторично, специфика в том, что задачи модерна она вынуждена решать в постмодернистский период, вступив в него вслед за Западом. Наложение двух политических эпох не только вызывает политическое, социокультурное и психологическое напряжение там, где они взаимопроникают и пересекаются, но и чрезвычайно затрудняет понимание современной российской политики. Политический класс страны продолжает ломать голову над тем, что представляет собой ее новая власть и какие цели она ставит (см. на сей счет весьма показательную дискуссию, опубликованную в "НГ-сценариях" от 15 ноября с.г.).

Зримым воплощением переплетения политических эпох служит команда президента Путина, которая включает представителей силовых ведомств, либеральных технократов, политических технологов. Если корни двух первых групп уходят в эпоху модерна, то третья - технологи - является типичным продуктом и воплощением игрового духа постмодерна. Однако общим для всех этих групп является свойственная именно постмодерну принципиальная внеидеологичность. Государственнические настроения силовой корпорации, разделяемые и президентом, вряд ли можно считать идеологией. Скорее это условие выживания силовиков как корпорации (без государства их нет, как нет и государства без них), во-первых, и, во-вторых, sine qua nоn любой политики в России: без восстановления базовых функций государства страна и общество обречены на дальнейшую деградацию.

Нынешних либеральных технократов отличает от своих предшественников (и самих себя) начала 90-х отсутствие романтизма и идеологического пафоса. Действительным стержнем их политики является прагматический групповой и индивидуальный интерес - сохранение властных позиций и захваченной собственности, а не глобальный проект либерального переустройства России. Апелляции к либеральным ценностям и идеям предназначены исключительно для публики, но внутри самой этой группы в расчет не принимаются. Позицию лидеров СПС по отношению к президенту трудно охарактеризовать иначе чем оппортунистическую.

Наконец, для "людей постмодерна" - политтехнологов (точнее, политических провокаторов) - существует лишь политическая игра, автономная от общественных интересов, и самоценная власть, свободная от любого трансцендентного начала (Бога, исторической необходимости, общечеловеческого блага и т.д.), выраженного в религии или идеологии.

Именно в духе постмодерна и кроется разгадка неуловимости идеологического профиля Владимира Путина. На первом месте для него стоит политическая эффективность, а идеологическая идентичность не имеет значения: важно, чтобы кошка ловила мышей. Внеидеологичностью и прагматизмом объясняется обескураживающий многих наблюдателей перечень собеседников Путина - идеологических антиподов, с каждым из которых ему удалось найти общий язык. Представители различных политических сил надеются, что Путин втайне придерживается "их" веры и будет проводить "их" политику. Но бессмысленно классифицировать президента как левого или правого, либерального консерватора или просвещенного патриота. Он - все это одновременно, поскольку ничто из этого не является для него точкой опоры. (Отсюда, возможно, и прорывающийся в некоторых поступках и словах Путина глубинный скепсис и даже цинизм человека, пережившего драматическое крушение ценностей и идеалов.) Греющее души русских националистов, настораживающее Запад и романтических либералов государственничество Путина - не более чем донельзя прагматичный взгляд на вещи: государство атрофировалось, его надо реанимировать, чтобы проводить в России хоть какую-то внятную политику.

Вопрос: какую? Многие критики и сторонники президента ставят ему в укор отсутствие стратегии. Правда, не всегда понятно, что имеется под этим в виду. Если глобальный проект, так его нет и вряд ли он появится. Такого рода проекты, предполагающие идеологическую санкцию и метаисторические цели, ушли в прошлое с эпохой модерна. Внеидеологичная власть не способна подобный проект выдвинуть, а испытывающее идиосинкразию к идеологической политике общество не готово его принять и поддержать. Наконец, в ситуации постмодерна вообще затруднительно формулировать конечные цели политики, поскольку эти цели корректируются и видоизменяются в процессе их достижения и взаимодействия множества политических и социальных субъектов.

Тем не менее в действиях Путина прослеживается определенная логика. Первые его шаги направлены на реанимацию государства, а именно: подчинение бюрократии, восстановление управляемости страны, ослабление автономных от государства центров силы. Как уже отмечалось, в данном случае речь идет о решении задачи эпохи модерна. Движение в этом направлении не было идеологически аранжировано, если не считать отдельных президентских инвектив в адрес олигархов, и не встретило по большому счету серьезного сопротивления. Необходимость восстановления субъектности государства самоочевидна для общества и элит.

На этом пути властью использовались технологии и методы, относящиеся к модерну и даже предмодерну. В первую очередь это такие крупные технологии, как иерархизация (введение института представителей президента в округах и перекройка политико-административного пространства) и унификация (готовящаяся реформа партийно-политической системы) политики. Общее административное давление на автономные политические субъекты - губернаторов и президентов национальных автономий, масс-медиа, олигархов - сопровождалось проведением особо грубых показательных акций ("казус Руцкого", "дела" Гусинского и Березовского), направленных на то, чтобы оживить страхи, глубоко засевшие в российском обществе еще с советских времен. "Старые" технологии были дополнены (правда, не совсем успешно) "современной" виртуальной политикой.

К настоящему времени политико-административная вертикаль отчасти восстановлена, обеспечена политическая лояльность региональных лидеров, ряда телевизионных каналов и печатных СМИ по отношению к президенту, основные партии поддерживают новую власть, промышленно-финансовые тузы избегают вмешательства в политику, наиболее влиятельные и непримиримые критики Путина фактически выдавлены в эмиграцию. Цена этой лояльности, однако, невелика - не исключено, что она продержится лишь до первого масштабного кризиса.

Вместе с тем возможность использования технологий модерна и предмодерна в постмодернистскую эпоху исторически ограничена. Поэтому если отечественная политика не ставит себе целью консервацию России, то от них рано или поздно придется отказываться как от основных технологий. Уже сейчас можно прогнозировать возникновение конфликтных полей, связанных с наложением политических эпох. Президент Путин, судя по его заявлениям, отдает себе отчет в том, что у страны нет альтернативы интеграции в глобальное сообщество. Экономические, политические и социокультурные императивы глобализации, усложнение и дифференциация российской политической и социальной ткани неизбежно вступят в противоречие с устаревшими политическими технологиями и преимущественно административным стилем политики.

В постмодернистском обществе крупные политические и социальные формы не имеют приоритета перед малыми, более того, именно небольшие группы все чаще выступают источниками политических, социальных и культурных инноваций. Разнообразие (и даже маргинальность) является источником силы, а не слабости: малое прекрасно! В России же власть стремится к упрощению и унификации политики.

Власть пытается избавиться от шантажа со стороны масс-медиа, но способна ли она создать условия для полноценного диалога с обществом?

Историческое время жизни "старой" политики в России может быть продлено в случае экономических неудач и провалов. Конфликт же между модерном и постмодерном, вероятно, станет вызревать по мере экономических успехов. Подобный кризис, несмотря на всю его потенциальную тяжесть и остроту, может служить утешением - это будет кризис роста и развития.