Останкинская башня сгорела от стыда

КОГДА воскресным вечером, включив свои телевизоры, москвичи увидели вместо привычной картинки "снег" по всем каналам, многие подумали, что в стране произошел очередной переворот. И если бы он действительно произошел, никто бы не удивился. Когда стало известно, что горит Останкинская телебашня, тысячи зевак отправились к месту происшествия, чтобы быть свидетелями столь захватывающего зрелища. На другой день иностранная пресса написала, что русские опять удивили весь мир - в то время как пожарные, рискуя своей жизнью, пытались предотвратить страшный пожар и уже было известно, что, возможно, погибли люди, любопытствующая толпа напоминала карнавал: пили пиво, танцевали и шутливо спорили о том, рухнет башня или не рухнет и в какую сторону упадет. Нечто подобное было в 93-м, когда расстреливали Белый дом. Можно подумать, что их зеваки сильно отличаются от наших. Народу всегда не хватает хлеба и зрелищ.

Пожар в Останкино - это не только техногенная катастрофа, от которой, как уверяют сегодня высокопоставленные чиновники, не застраховано ни одно государство. И это не только большая экономическая прореха - по предварительным прикидкам, на восстановление телебашни потребуются сотни миллионов рублей из федеральной казны, "не запланированные" уже сделанными расчетами правительства по бюджету-2001. Это прежде всего потеря политическая, убытки от которой можно подсчитать уже сегодня, независимо от того, как быстро и какими способами удастся полностью восстановить телевещание. Сгоревшая телебашня в очередной раз наглядно продемонстрировала слабость и уязвимость государства, в какой бы области оно ни претендовало на свой монополизм, и слабость частных структур, которые, несмотря на свою самостоятельность, на самом деле почти полностью зависят от государства.

"Гигантский шприц для идеологических инъекций", который власть всегда использовала как мощное пропагандистское оружие, оказался колоссом на глиняных ногах. Парадоксально, но факт: телевизионная война между государственным и частным телевидением, начатая еще в период парламентских и президентских выборов и не прекращавшаяся с той поры ни на минуту, велась из одного "останкинского окопа". По сути дела, это была "борьба нанайских мальчиков", где нет и не может быть ни победителя, ни побежденного.

Особенно резкий период обострения "военных действий" пришелся на время трагедии в Баренцевом море: НТВ, стараясь отомстить Путину за свою "поруганную честь", действительно не гнушалось никакими методами, чтобы восстановить общественное мнение против власти вообще и президента в частности. Лояльное к Кремлю ОРТ (на 49% тоже частное), также не удержалось от эмоциональных нападок, предоставив свой эфир вдовам подводников, заявившим, что "государственное телевидение врет". (По этому поводу известный кремлевский политтехнолог Глеб Павловский позже высказался, что "с березовским ОРТ надо серьезно разобраться".) О том, что "телевидение врет", что оно "манипулирует общественным мнением", заявил в Видяево даже сам Владимир Путин на встрече с родственниками погибшего экипажа. Конечно, он не имел в виду государственный телеканал РТР, который, получив монопольное право освещать эту трагедию в прямом телеэфире, разумеется, ничуть не искажал истину, а только, по признанию тележурналиста Аркадия Мамонтова, "может быть, что-то не договаривал". Но разве это что-то меняет? Каждый хотел услышать то, что он услышал: главный враг власти, а стало быть, государства - СМИ, а конкретно - телевидение.

И вот останкинский "идеологический шприц" сгорел. Возможно, он сгорел даже не от короткого замыкания, а от стыда. Но от этого никто не выиграл, потому что на "шприце" сидели все - и "недруги" нынешнего режима власти, и его "проводники". Только у "недругов" в отличие от "проводников" все же были свои тылы в виде альтернативной технической оснащенности, потому что они хорошо помнят главное правило бизнеса - никогда не полагайся на государство и не клади яйца в одну корзину. А государство, делая огромную идеологическую ставку именно на телевидение, не только не удосужилось подстраховать себя на случай форс-мажорных обстоятельств, но и давно перестало вкладывать в телевидение деньги. Останкинская башня, как дочернее предприятие ВГТРК, давным-давно недополучала средства из госбюджета ни на содержание, ни на профилактику, и поэтому сдавали в аренду чуть ли не каждый сантиметр ее площадей и устаревшей техники, работая с 30-процентной перегрузкой. Как выразился министр печати Михаил Лесин, "если бы у государственных каналов было бы столько денег, сколько у частных...". Денег никогда не бывает много. Они всегда куда-то уходят. Скажем, на финансирование идеологических войн. Поэтому вывод первый, который должны сделать владельцы всех телеканалов: прежде чем "мочить" кого-то: подумай, а не "замочишь" ли ты случайно и самого себя?

Однако околотелевизионное идеологическое сражение продолжается и сейчас. Останкинское пепелище никого не успокоило и не примирило. Поначалу в роли победителя находилось НТВ, снисходительно предложив государственным "погорельцам" свои услуги. "На период кризиса все это делается бесплатно",- особо подчеркивал Евгений Киселев, явно гордясь тем, что можно рекламировать не только свое техническое преимущество, но и корпоративную солидарность. Это очень раздражало федерального министра Михаила Лесина, который сначала только намекал на то, что НТВ нечестно пользуется своей монополией, делая прибыль на несчастье (НТВ действительно за один только день продало "тарелок" в 40 раз больше, чем обычно), а потом и вовсе заявил, что "НТВ-плюс" и ТНТ максимально используют ситуацию беды в собственных политических, финансовых и других интересах". До этого министр уже успел поссориться с московскими властями по поводу их монополии на столичные кабельные сети. Конечно, Михаил Лесин не может олицетворять все государство, а тем более нынешнюю власть, но как-то так выходит само собой, что только он и борется сегодня за государственные интересы. (Правда, по информации "НГ" из достоверных источников, именно Лесин, предчувствуя передел собственности на НТВ, возможно, и сам не против в нем поучаствовать.) Министр сделал многое, в первую очередь выполнил распоряжение президента - восстановить государственное телевещание в максимально короткие сроки и публично признал, что в "телевизионном обществе есть серьезные проблемы". Проблемы оказались вовсе не техническими, а моральными. "В восстановлении вещания нет неразрешимых вопросов, - заявил Лесин, - есть вопросы этического характера: каждая сторона пытается поставить друг друга в неловкое положение". Очередную неловкость опять-таки спровоцировал Киселев, посетовавший, что государство не заинтересовано в возобновлении вещания НТВ, потому что "если раньше во всем был виноват Чубайс, то теперь - НТВ". Однако в среду вечером вышли в эфир сначала РТР и ОРТ, а потом ТВ-6 и НТВ. (Правда, вещание НТВ на Ленинградскую область прекратилось - передатчик забрали в Москву.) Вывод второй - специально для зрителей: все каналы равны, но если кто-то думает, что некоторые равнее других, пусть думает.

Вопреки пессимистическим прогнозам внезапно потухшие телеэкраны не стали социальной трагедией. Почти треть жителей столицы сказали, что никакой проблемы здесь нет. Не было всплеска преступности, но не было и наплыва москвичей в театры, концертные залы и библиотеки. Рост тиражей наблюдался лишь у таблоидов и печатных изданий с тинейджерским уклоном, которые в какой-то степени сродни телевидению, потому что тоже являются "жвачкой для глаз". И хотя телевизионный тайм-аут длился не так уж много времени, чтобы можно было сделать какие-то заключения, напрашивается вывод третий: если вдруг сгорят все типографии и газеты не выйдут, количество телезрителей не увеличится, а вот нагрузка на телефонную сеть возрастет многократно.

Самую большую моральную потерю понес Кремль - о Владимире Путине почти забыли. Потому что его никто не видел на телеэкране, а на радио и в газетах шел разговор только о телевидении. Лишившись информационной поддержки, власть почувствовала себя настолько неуютно, что почти все свои совещания проводила в еще более закрытом режиме, чем раньше. Впрочем, не исключено, что многие сделали для себя еще один печальный вывод: после каждой новой трагедии быстрее и легче забывается старая.