А в ком рассудок уцелеет?

ПРОШЛО почти два столетия (без четверти века) с тех пор, как пушкинский Мефистофель с изумлением отозвался о новой науке. Сейчас, когда мы вошли в полосу катастроф и потрясений, хочется спросить: что сегодня с психологией в России? Разумеется, это академическая дисциплина, имеющая своих корифеев и свои традиции. Но, увы! Психология так и не стала оселком общественного сознания. Трагедия, которая произошла с подводной лодкой "Курск", пожар в Останкино вызвали шквал нравственных, политических и организационных оценок. Невостребованной оказалась только психология. Этот ракурс событий остался без экспертизы.

Между тем мы получили настоящую психологическую фантасмагорию, в которой множество феноменов, - взрыв массовых чувств, публичное переживание смерти, эффект психического онемения, неуклюжие попытки сублимировать охвативший нас ужас. И тут оказалось, что не только политики и общественные деятели, но и все мы игнорируем хрупкость и сложность человеческой психики, не располагаем азами знаний о ней. При каждой новой трагедии события развиваются по однотипной схеме. Поразительно, что при этом показывают даже действия психиатров. Но круг заклятья не разорван...

Когда случается катастрофа, разумеется, трудно ожидать от людей адекватного отношения. Но ведь пора научиться хоть как-то ориентироваться в экстремальных ситуациях. Иначе - в ком рассудок уцелеет? Прежде всего нужны специальные усилия, чтобы избежать скопления людей, захваченных одним и тем же потрясением. Это хорошо известно до времен Лебона. Однако люди, принимающие разного рода решения, порою просто содействуют разрастанию психического кошмара.

Что заставило внезапно осиротевших людей рвануть в Североморск? Какая сила тянет зевак к Останкино? Отсутствие ясной и спокойной информации. Представьте себе, если бы "Скорая помощь", вызванная к истекающему кровью больному, время от времени истерично восклицала: "кажется, жив", "нет, уже умер", "надежда есть", "никаких шансов". Не надо обрушивать на людей множество безумных версий. Журналистам, ясное дело, не прикажешь. Но ведь есть назначенное государством ответственное лицо. Если оно рождает недоверие из-за манеры держаться, выражать эмоции, нести достоверную информацию, надо немедленно менять этого человека.

У психиатров есть такое понятие - "индукция". Когда люди собираются вместе, энергия распада взаимно подхлестывается и непомерно разрастается. Никто из ответственных чиновников даже не попытался остановить этот поток. Более того, некоторые политиканы даже стали публично бичевать правительство за то, что оно не помогало родственникам прибыть к месту катастрофы. Почему не остановили эту невольную концентрацию ужаса и отчаяния? Разве никому не известно, какие фантомы рождаются в коллективной душе? Что могли увидеть близкие в морской пучине? Но наш подход "устаканился" еще с ранних времен. К месту событий подбросили шприцы и активно воспользовались ими...

Когда экран рвал наше сердце возможностью спасения экипажа, особенно мучительно было осознавать, что наши политики, что уж говорить о военачальниках, принимающие то или иное решение, видят перед глазами не живую особь, а некий макет с примитивными инстинктами. Дико и несуразно, когда должностные лица с огромным усердием начинают втолковывать людям, еще не успевшим до конца впустить в себя трагедию, что их близких уже нет в живых. Чиновники изо всех сил настаивают на этом, вразумляют непонятливых, даже испытывают публичное раздражение...

Кому неясно, что безмерное горе принято встречать в кругу близких? Можно устроить скорбное застолье, можно пойти в церковь, можно оросить слезами родное плечо. Но собрать несчастных людей в одном месте, настаивать, не предъявляя тел, на том, что смерть уже реальность, объявлять траур, а потом говорить о разнице во времени. Отменить траур невозможно, потому что во Владивостоке уже скорбят. На месте ли наша крыша?

Если в доме покойник, никто из пришедших на погребальную церемонию не станет вопить о том, что собирается оказать осиротевшим материальную помощь. Это говорится обычно вскользь, все понимают, что никакая щедрость не возместит утраты. На наших экранах беспрерывно толковали о бескорыстии правительства, называли размеры вознаграждений. Неужели неясно, что вызывает дополнительный взрыв горечи. Ведь в нашей стране полно обездоленных, осиротевших. Есть опасность, что чиновники сейчас начнут сооружать столы с едой, но не подумают о смятенных душах...

Еще одна заскорузлая тенденция. Мы издавна учились немедленно, сей же час превращать трагедию в героику. Не дав людям выплакаться, мы уже несем ордена, толкуем о морском братстве. А вот и адмирал, не справившийся с эмоциями, произносит несуразное: "Воспитывайте своих сыновей!" Это как скрежет рвущейся обшивки.

Трагедия показала, как много у нас плакальщиков и вопленниц. Сколько же обнаружилось провокаторов, которые на одних связках, без реальных эмоций, пытались сорвать коросты и окропить их солью! Конечно, нужно делать выводы из того, что произошло. Но ведь надо проявить и сдержанность. Нельзя же по любому поводу поднимать "ярость масс". Осознает ли, к примеру, режиссер Говорухин, недавний участник президентского марафона, чем может обернуться его предложение В.В. Путину сложить с себя полномочия командующего Вооруженными силами страны?

Психологические последствия любого социального кошмара всегда сильнее самого события. Их дальнодействие нельзя оставить без внимания. Конечно, это страшно, когда из рукотворных сооружений человека вырывается поток всепоражающих частиц, когда гигантская башня охвачена дымом, когда безмолвствует морская глубь. Но ужас настигает нас позже, когда мы видим всеведущие глаза младенца, изуродованного смертоносной стихией, когда боимся сорвать ягоду с куста, поднять упавший плод, когда, по слову поэта, подводная лодка уходит в наше подсознание...

Психическое онемение, которое испытывают люди, со временем заменяется осознанием глубины трагедии. Вот когда всепостижение катастрофы пронизывает все наше существо. После убийства Кеннеди массу людей нельзя было оторвать от экранов телевизоров, пока передавались все детали убийства и траурных церемоний. Через несколько дней, когда телестудии вернулись к своим рутинным программам, многие испытали чувство странной пустоты...

Разумеется, психологические ресурсы человека огромны. Люди могут долго пребывать в межпланетном пространстве. Они способны обживать океанские глубины. Человек подолгу живет без воды и пищи, выдерживает зной и холод. Но сегодня, можно полагать, мы живем на пределе наших возможностей. Люди утратили чувство защищенности. Они боятся ночевать в своей квартире, избегают общения с врачом, милиционером, погружаются в глубокую депрессию.

Чтобы спасти наши души, нужна продуманная и скоординированная программа. Нельзя поручать это дело дилетантам или людям, которые случайно оказались под рукой. Надо создавать сеть консультационных пунктов, выпускать необходимую литературу, заняться массовым психологическим просвещением чиновников и всего общества.