Западный бизнес хочет сильного государства в России

	Александр Лившиц. Фото Владимира Павленко (НГ-фото)

- Моих собеседников можно было бы разделить на четыре основные группы. Первая - это видные политики, министры иностранных дел и финансов, главы центральных банков, а также руководители крупнейших международных организаций - и.о. главы МВФ Стэнли Фишер, председатель Европейской комиссии Романо Проди, генеральный секретарь исключительно важной, но пока еще мало известной в России Организации экономического содружества и развития (ОЭСР) Дональд Джонстон, руководители Европейского инвестиционного банка в Люксембурге. Ко второй группе относятся руководители крупнейших компаний и банков, а также представители больших объединений предпринимателей. В Мюнхене, например, у меня состоялась встреча с девятью первыми лицами мира бизнеса, некоторые из них специально приехали туда.

Третья группа - это аналитики неправительственных организаций и крупнейших компаний и банков мира. Консультации в ними заняли у меня примерно 50% времени. Это особый жанр, который я бы назвал смесью допроса с диктатом. То есть я приезжаю, закрываются двери, все достают блокноты, и в течение нескольких часов мы говорим о России. Я считаю это чрезвычайно важной работой, о которой практически ничего нельзя говорить, поскольку то, о чем они меня спрашивали, принято считать конфиденциальной информацией. Но, как вы понимаете, такие беседы оказывают определенное влияние на выработку стратегии и этих компаний, и правительственных структур. Наконец, у меня состоялись встречи с журналистами, представителями общественности и различных ассоциаций, занимающихся отношениями с Россией, с сотнями мелких и средних предпринимателей.

- Само собой разумеется, разъяснение того, что сейчас происходит в России, какой у нас парламент, как и.о. президента взаимодействует с этим парламентом, что делают олигархи и т.д., происходило с утра до ночи на всех уровнях и на всех встречах без изъятия. Должен вам сказать, что отношение к Владимиру Путину везде позитивное. Вопросов "Who is Putin?", как в Давосе, теперь не возникает вообще.

Я не любитель бить в литавры до срока, но должен констатировать, что изменение отношения к России есть. В последний раз я был в Америке в декабре прошлого года, в Европе - в августе. Мне есть с чем сравнивать. Стало чуть получше. Правда, в разных странах в неравной степени. В Европе это пока мало ощутимо. Когда я слышал в Европе разговоры о Чечне и необходимости учитывать общественное мнение, у меня было чувство, что я в Вашингтоне, но в декабре. В конце февраля в Вашингтоне этого уже не было. Я уж не говорю о Японии: у них были взрывы в метро, они все это понимают и вообще эту тему не трогают. За Атлантикой, в Америке и Канаде, после изнурительных трехчасовых консультаций, когда уже вся работа была сделана, я слышал: "Да, кстати, а что у вас с Чечней?". При этом блокнот закрывался и убирался в портфель. Очевидно, просто нужно было "отметиться". В Европе по-другому. Тем не менее тема Чечни уходит на периферию, она все менее дебатируется. А проблема Европы, вероятно, состоит в том, что сегодня в ней нет лидера, такого лидера, каким был де Голль, каким был Коль.

- Для крупных компаний принципиально ничего страшного не происходит. Они не нуждаются в господдержке ни со стороны своих правительств, ни, говоря по большому счету, со стороны российского правительства. Они справляются сами. Если же возникают конфликтные ситуации - это бывает не так часто, - когда они по каким-то причинам не могут сами справиться, то они обращаются за поддержкой в госструктуры России и к своим премьерам напрямую. В отношениях с такими партнерами дела обстоят максимально благополучно. Они, конечно, сетуют на налоги, еще на что-то... Не те, кто начал, особенно в нефтегазовом секторе, будут и дальше вкладывать, и за них можно больше не беспокоиться. Однако сказанное относится только к самым крупным компаниям.

У остальных же общий настрой я бы выразил так: у всех хорошие ожидания, все признают достижение политической стабильности. Это не вызывает вопросов ни на каком уровне. Но отсюда вовсе не следует массированный приток капиталовложений в Россию. Как в математике: это условие необходимое, но совершенно не достаточное. Универсальную формулу мы выработали вместе с немцами: "Нам нравится российская экономика, но нам меньше нравится все остальное". Все остальное называется слабым государством.

Что такое слабое государство? На основании сотен проведенных консультаций я могу сказать, что в первую очередь нам, видимо, придется менять саму философию госрегулирования. Дело в том, что идеология госрегулирования - приходится это признать - построена у нас на презумпции виновности предпринимателя. Предполагается, что предприниматель - существо изначально жуликоватое. И на этом строится все - законы, постановления, указы. Исходят из того, что этот парень хочет украсть. Иностранцы говорят: как вы относитесь к своим предпринимателям - это не наше дело, это ваше дело. Но дело в том, что я, немец, я, англичанин, прихожу на рынок не для того, чтобы украсть, а для того, чтобы делать бизнес. А правила одинаковые для всех! Иными словами: конечно, можно создать правила дорожного движения в расчете, что каждый, кто садится за руль, имеет одну задачу - задавить максимальное количество пешеходов. Это можно сделать. Давить людей не будут, но и ездить тоже! Это требует очень глубокого осмысления.

Я не убежден, что нужно продолжать тотальное недоверие к собственным предпринимателям. Но уж по отношению к иностранцам этого делать никак нельзя, это их только отталкивает. Они хотят большей предсказуемости, прежде всего по тем решениям, которые принимают региональные власти и исполнительная власть. На самом деле у них нет резко негативного отношения к федеральным налоговым законам. Естественно, они считают, что эти законы могли бы быть получше, но в принципе эта тема их не возбуждает. Зато их не может не трогать свобода регионов с бесконечным изменением налогов. И решения по платежам, которые вправе устанавливать правительство, скажем экспортные и импортные пошлины. Они готовы их платить, но они хотят заранее знать хотя бы общий подход. Если пошлины меняются раз в год - это одно, если они меняются каждый день, тогда им сложнее планировать бизнес. Короче говоря, им нужна элементарная предсказуемость. Они, например, хотят лучшей работы региональных арбитражных судов. Они, конечно, хотят федерального законодательства о земле. И они хотят реорганизации Консультативного совета по иностранным инвестициям. Им нравится, что этот орган существует, но им не нравится, каков он. На этот счет я имею поручения от и.о. президента Владимира Путина - провести соответствующие консультации. Мы должны сделать этот совет не таким, как это нам удобно, а так, как им надо. Потому что этот совет предназначен не для удовлетворения нашего собственного самодовольства, а для того, чтобы помочь им.

- Как я уже говорил, ситуация не везде ровная. Одни страны лидируют. Это относится в первую очередь к Японии и частично - к США и Канаде. Европа в целом здесь отстает. Развитая система - я имею в виду структуры типа САЧЕ (итальянское Управление по страхованию экспортных кредитов. - С.С.) или "Гермеса" - замерла и в марте 2000 года находится точно в таком же состоянии, как в августе 1998 года. Все функции по изменению этой ситуации переданы странами мира (и не только Евросоюза) в ОЭСР. В Париже я вел в этой организации довольно интенсивные переговоры. Ситуация примерно ясна. Возможно, летом ОЭСР будет пересчитывать рейтинг по своим моделям, и это не может не дать благоприятный результат для России. Но это не значит, что после таких расчетов они начинают интересоваться мнением главных стран - просто мнением: "Ну так как, будем или нет?" Вот это "будем или нет" и было предметом моих весьма оживленных переговоров во всех странах.

В принципе настрой позитивный - и по этому поводу, и по всем остальным. Они ждут, что будет в ближайшие три с половиной месяца, поскольку выборы президента России и саммит на Окинаве разделяют как раз 3 с половиной месяца. Этот период будет в значительной мере показательным. Как мне представляется, любой позитивный сигнал из России будет встречать адекватную реакцию. Может быть, она будет распределена по времени, а может быть, она вырвется "пучком" на Окинаве. Нам все равно, лишь бы она была.

Еще одна европейская тема - это расширение мандата Европейского инвестиционного банка в Люксембурге. Это крупнейший банк с уставным капиталом 100 миллиардов евро, финансирующий только трансевропейские проекты. Но, естественно, когда мы обсуждаем проект железной дороги из Парижа на Восток, абсолютно бессмысленно делать железнодорожный тупик на польско-российской границе. "Осторожно, двери закрываются. Следующей станции нет". Все это прекрасно понимают. Наша позиция состоит в том, что диктовать все должна элементарная экономическая эффективность. Да, Россия не является членом Евросоюза. Да, она не состоит в кандидатах на вступление в эту организацию. Ну, а как вы себе представляете ситуацию с газопроводами? Мы их построим. "Газпром" вместе со своими контрагентами в Европе найдет деньги и выстроит все это, реконструирует и отремонтирует. Но это будет дольше, будет дорого, и это будет невыгодно вам самим.

В Люксембурге в Европейском инвестиционном банке это признают - позиция позитивная. В Брюсселе в Еврокомиссии это признают - позиция позитивная. Вопрос тот же: "А как страны?" С этими странами в каждой столице я вел переговоры и добивался по крайней мере готовности к пересмотру прежних решений, а точнее, к выработке новых решений, скажем, по расширению мандата того же инвестиционного банка, с тем чтобы после президентских выборов этот процесс начал движение.

- В МВФ у меня была хорошая встреча со Стэнли Фишером. Кстати, это произошло в тот день, когда он впервые вышел на работу в качестве действующего директора-распорядителя МВФ, и первым его собеседником был представитель России. Я сказал, что это, наверное, символично. Он согласился. Я спросил: "Настолько символично, чтобы вы вышли и сказали что-нибудь в телекамеру ОРТ?". Он сказал: "Настолько". И пошел, и сказал, в частности, о том, что одобряет соглашение с Лондонским клубом, одобряет макроэкономическую ситуацию, и о том, что МВФ находится в ожидании структурных реформ, после начала которых бесспорно поддержит эти реформы, в том числе и траншами кредита.

Что касается кандидатуры Келлера, то мы его прекрасно знаем, а он, в свою очередь, прекрасно знает Россию, потому что Россия - это 22% кредитного портфеля ЕБРР. По большому счету, перемены в руководстве МВФ не так уж важны. Фонд ведет себя по отношению к России с жесткостью, равной 100%. Жесткости в размере 101% быть не может. Любой руководитель будет вести себя так же жестко или чуть лучше. Хуже быть не может, а поэтому нам все равно. Вот, собственно, и вся логика.

- Ничего особенно не изменилось. Линия ясна: вы обещали, вы подписали (подписывали это Примаков и Геращенко), так выполняйте. Возможно, еще вернемся к этому вопросу, возможно, что-то откорректируем - все же почти год уже прошел. Отношение, честное слово, просто доброжелательное. И делать из МВФ пугало, как это у нас умеют, совершенно не нужно. Они ничего особенного от нас не хотят. Они хотят от нас того, что мы хотим сами от себя.

Шансы на получение транша МВФ тоже те же самые. Не выборы их интересуют. Они приняли определенную линию. Линия эта называется "Никаких поблажек". Многие меня будут ругать, но линия эта очень нужна нам самим. От этих бесконечных поблажек в конце концов произошло 17 августа. Больше они этого не хотят и правильно делают. Мне нравится, что ситуация полностью прозрачна. Понятно, что делать, понятно, какие пункты можно откорректировать, а на изменение каких пунктов они никогда не пойдут. Тумана нет никакого. Мяч сейчас на нашей стороне поля. Несколько шагов вполне могут перебросить его на их сторону.

- Я вообще не считаю это принципиальным вопросом. Вот в России наблюдается прилив спроса на ценные бумаги: чисто портфельные, спекулятивные операции. Такой прилив спроса может быть вызван только спросом иностранцев - такой у нас рынок. Значит, спрос есть, значит, ожидания президентских выборов позитивные. Люди покупают недооцененные акции в расчете на то, что после выборов их цена будет выше и они их перепродадут и заработают на этом. Конечно, мы заинтересованы в значительно большей степени в прямых инвестициях, но, повторяю, отношение крупных компаний положительное, отношение мелких и средних предпринимателей выжидательное, и то, как мы будем себя вести, все и решит.

- Здесь ситуация такая. Даже когда яблоко созрело, оно само в рот не попадает. Нужны были действия правительства, для того чтобы использовать нефтяные цены и импортозамещение. С этим все согласны. Но прямо скажем, что использованы два главных фактора роста прошлого года: девальвация - импортозамещение и динамика нефтяных цен. Машина, которая едет на двух колесах, называется велосипед. На велосипеде ехать можно, но у него есть три дефекта. Во-первых, он едет медленно. Во-вторых, он неустойчив. И, в-третьих, все, что сыплется с неба, попадает прямо на голову - любая неожиданность, и ты ничем не прикрыт. Отсюда следует, что нужны по крайней мере еще два колеса, а лучше три. Но не больше, потому что это уже будет БТР. Что это за новые колеса?

Принципиально важно, что ни на одной встрече с западными предпринимателями тезис об укреплении государства не вызывал ни тени сомнения, они его на ура встречали. Они хотят сильного государства. Под сильным государством и мы, и наши собеседники подразумеваем эффективное государство. Не такое, которое всюду лезет, но такое, которое умеет защитить инвесторов, которое предсказуемо и т.д. Вот третье колесо. Четвертое колесо - это инвестиционный климат. Колесо номер пять - это структурная реформа. Три этих нововведения позволят нам продвигаться дальше. Никаких иллюзий на этот счет у меня нет. Нельзя дальше ехать на велосипеде, потому что оба колеса уже спускают - можно упасть.

В то же время я хочу подтвердить, что в Европе я продолжил консультации со специалистами по нефтяному рынку. Я их проводил в Вашингтоне, в нефтяной столице Америки - Хьюстоне, в Лондоне и в Париже. Первое, что я у них спрашивал: "Ну, и что будет дальше?" Их оценки следующие. Во-первых, вряд ли будет американская интервенция со стратегическими запасами. (Наши журналисты тут недавно писали: "Американцы обманули Лившица". Никто меня не обманывал!) Клинтон никаких решений на сей счет не принял. Этого и не будет, потому что у американцев есть другие методы смягчения давления нефтяных цен. Кроме того, эти меры могут быть приняты только в чрезвычайной ситуации. Колоссальной американской экономике эта цена как слону дробина. Если президент США пойдет на чрезвычайные меры по размораживанию запасов, его спросят: "А что собственно происходит? У нас что, война?" Мои собеседники подтвердили, что это маловероятно, по крайней мере сейчас. Если цена уйдет за 35 долларов за баррель, то, конечно, все может быть. Но таких прогнозов я не слышал. Полагают, что она уйдет вниз за 30, но немного. Называются цифры 25-26 долларов за баррель на 2000 год. Для нас это, естественно, хуже, чем 30, но это не катастрофа. Это судьба всех нефтедобывающих стран. Значит, придется где-то экономить, придется искать другие доходы. Другое дело, что, по их долгосрочным прогнозам, 2001 год будет хуже по ценам на нефть. Тем более осуществление тех трех мер, о которых я говорил, становится просто вопросом выживания. К дальнейшему понижению цен на нефть надо быть готовым. Поэтому нам и нужны структурная реформа, привлечение инвестиций и укрепление власти.