Кавказский перелом

В 1999 год Россия входила в условиях абсолютного отсутствия каких-либо перспектив политического урегулирования ситуации на Северном Кавказе, где ключевую роль все последние годы, естественно, играла Чечня. Еще с весны начала готовиться так и не состоявшаяся встреча президентов России и Чечни Бориса Ельцина и Аслана Масхадова. Последний безучастно взирал на постоянные смены российского правительства и каждый раз заявлял о готовности встретиться с очередным премьер-министром. Еще в прошлом году Масхадов получал обещания поддержки от Сергея Кириенко, в этом - от Евгения Примакова и Сергея Степашина. Российская сторона, в свою очередь, постоянно требовала от чеченского президента навести порядок в своей республике, делая это условием для "конструктивного сотрудничества". В ответ Масхадов однажды сгоряча даже предложил своим "партнерам" сначала навести порядок в Москве.

Внутри самой Чечни обстановка для Масхадова складывалась так же безысходно. И эту неопределенность президент сам усиливал своими же беспомощными и экстравагантными решениями. Чего стоит только введение шариатского правления, увольнение вице-президента Вахи Арсанова, который с этим до сих пор не согласен, и роспуск парламента. Фактически получилось так, что законная власть сама разрушила пусть даже видимость государственности в Чечне и ввергла республику в полную анархию. Результатом этого стало противостояние с "непримиримыми полевыми командирами" и фактический государственный переворот в Чечне, о чем "НГ" писала летом этого года. Эта оценка ситуации не вызвала никакой официальной реакции ни в Грозном, ни в Москве, что послужило косвенным свидетельством истинности нашего предположения.

Ситуация требовала какой-то развязки. Но политические меры урегулирования абсолютно не просматривались, а силовые исключались большинством общественности, сохраняющей синдром поражения и страха перед чеченскими военно-преступными группировками. Этот синдром в полной мере проявился как раз в тот момент, когда настала долгожданная развязка: отряды террористов, или, как их тогда называли, исламских экстремистов, вторглись на территорию Дагестана, захватив часть Ботлихского района. В те дни большинство оценок в прессе и общественно-политических кругах сводились к потере для России не только Дагестана, но и всего Северного Кавказа. Об этом в день своего увольнения с поста премьер-министра сказал и Сергей Степашин, который еще накануне был готов взять на себя ответственность за наведение порядка в Дагестане.

Из всех средств массовой информации в те дни только "НГ" утверждала, что никакие "исламские экстремисты" не смогут отторгнуть Дагестан от России. Более того, в то время как большинство СМИ с увлечением описывали "провозглашение независимого исламского государства" и передавали заявления "амира" Басаева, "НГ" писала, что единственно возможным вариантом развития ситуации после подавления агрессии будет продолжение операции на территории Чечни. А ведь еще не начинались боевые действия в Кадарской зоне и не было агрессии в Новолакский район. Очевидно, Россия боялась повторения чеченских событий 1994-1996 годов, но требования подавить преступность от этого не становились слабее. Опасения новой кровопролитной войны в полной мере проявились и в первые дни ввода войск в Чечню, когда военных буквально забрасывали вопросами типа "а правда ли, что передовые части уже пересекли административную границу". Военные действовали молча и решительно, с каждым своим шагом ставя общественность перед свершившимся фактом.

Кстати, отличительной особенностью событий этого года стала безупречная информационная поддержка силовых действий и создание соответствующего пропагандистского фона. И это при том, что военные пресс-службы никогда не выделялись яркими творческими способностями. Одновременно был разрушен миф о всемогуществе идеологического ведомства Мовлади Удугова. Такими беспомощными его информационные структуры еще не выглядели никогда. Собственно говоря, в той войне Удугову ничего особенного делать не приходилось. Все его "дарование" заключалось в том, чтобы просто рассказывать о реальных событиях. Сейчас же его мешанина из "чеченских моджахедов" и "уголовно-террористических российских банд" даже не вызывает любопытства, не говоря уже о том, что Удугов стал грубо фальсифицировать факты.

Но всеобщая поддержка действий армии не должна скрывать негативных тенденций в силовой операции. Прежде всего это касается цены победы. Уже сейчас очевидно, что число жертв, даже по официальным данным, вполне соизмеримо с потерями в той, "ошибочной", войне.

Еще одним неутешительным выводом из кавказских событий уходящего года стало то, что выборы в Госдуму все-таки прошли в условиях войны. Теперь, что бы политическое руководство страны ни говорило о своем искреннем намерении подавить терроризм, война стала неотъемлемой частью российской политики. Это, в свою очередь, не может быть опорой здорового государственного устройства. Тем не менее успехи или неудачи на фронтах отныне будут основным показателем общественно-политического климата, в том числе и в предвыборной президентской кампании.

Между тем нет абсолютно никакой ясности, что будет с Чечней после того, как авиация и артиллерия завершат свою работу? Кто будет представлять в республике власть? В этом смысле самой большой проблемой для Москвы остается фигура Аслана Масхадова. Что бы ни говорилось на официальном уровне, федеральный Центр не отказывается от контактов с ним, против чего, кстати, выступает генералитет. Но даже если Масхадов в ближайшее время и станет партнером Москвы, то ему придется принять целый ряд неприятных для него условий. Пока же российское руководство пытается найти в Чечне альтернативные фигуры, и наиболее перспективным с точки зрения влиятельности в республике остается муфтий Чечни Ахмад-Хаджи Кадыров.

В то же время в начале операции в Чечне Москва разумно не пыталась выдвинуть собственных ставленников, понимая, что в этом случае любые политические меры превратятся в фарс. Сейчас же наблюдается тенденция пересмотра этой позиции, что выражается, например, в активной поддержке Бислана Гантамирова, чье влияние в Чечне явно переоценивается.

Нельзя также не заметить, что нынешняя чеченская кампания стала хорошим толчком для развития своего рода "политического бизнеса", конечной целью которого, видимо, является установление контроля над федеральными средствами, которые будут поступать в Чечню. Еще не закончена антитеррористическая операция, еще льется кровь, а российские сторонники в Чечне уже начали выяснять друг с другом отношения. Так, руководитель Госсовета Чечни Малик Сайдуллаев наблюдает "раздрай и борьбу за место" между Бисланом Гантамировым и Ахмадом-Хаджи Кадыровым. Сайдуллаев считает, что "разумным и целесообразным" было бы назначение президентом РФ исполняющего обязанности главы Чечни до проведения выборов. Естественно, он готов возглавить временную администрацию республики на переходный период. Что касается Гантамирова, то и он, еще не овладев Грозным, уже вступил с российским полпредом в Чечне Николаем Кошманом в дискуссию о целесообразности восстановления столицы. Как нетрудно догадаться, бывший мэр мечтает восстановить свой город.

Еще одной отличительной особенностью уходящего года стала беспрецедентная критика действий России на Северном Кавказе со стороны стран Запада. Лицемерная позиция наших "партнеров" очевидна хотя бы потому, что в прошлую войну они молча взирали на, выражаясь словами Бориса Ельцина, "ошибочки". Специально для критиков активных действий Москвы "НГ" приводит хронику террора на Северном Кавказе за все три года чеченской "независимости", начиная от подписания Хасавюртовских соглашений, в которой не последнее место занимают преступления против иностранцев. Это, конечно, далеко не полный перечень террора, жертвами которого стали сотни людей, но даже беглый просмотр хроники не оставляет сомнений - альтернативы применению силы у Москвы не оставалось.