Александр Аничкин
Большая парижская мечеть – духовный центр алжирской общины, самого крупного во Франции землячества мусульман.
Фото с сайта www.wikipedia.org
По различным вопросам, связанным с исламом во Франции, самая цитируемая личность – Далиль Бубакёр, ректор (настоятель) Большой парижской мечети. На него ссылаются политики, к нему обращаются за комментариями журналисты, к его словам прислушиваются миллионы французов. Он представляет лицо умеренного ислама.
Кто он и как оказался в этой роли?
Когда начинаешь вникать в детали внутренних взаимоотношений среди самих мусульман, в их споры между собой и с немусульманами как в самой Франции, так и вне страны – становится понятным, в какой сложной, далекой от черно-белого толкования ситуации они сейчас оказались. Сразу оговорюсь, что неверно смотреть на местную мусульманскую общину как на нечто целостное, монолитно-единое.
Мусульманское политбюро
Большая парижская мечеть, так же как и старинные мусульманские центры России, – это не что-то новоявленное, а давнишний религиозно-культурный центр. Она была учреждена в 1926 году как дань памяти стрелкам французской армии из колоний в Африке, где преобладает мусульманское население.
Далиль Бубакёр – сын предыдущего ректора парижской мечети Хамзы Бубакёра. Далиль родился в Алжире и переехал с родителями во Францию в 1957 году в разгар антиколониальной войны. Вначале он получил медицинское образование во Франции и стал практикующим врачом. Затем, собираясь идти по стопам отца, прошел курс религиозного обучения в каирском университете Аль-Азхар и в исламском университете Зитуна в Тунисе – двух крупнейших центрах мусульманской мысли и подготовки имамов на Арабском Востоке.
В 1980-е годы он уже возглавляет ряд мусульманских организаций Франции. Ректором Большой парижской мечети он стал в 1992 году. Примерно в то же время французский политический истеблишмент вплотную занялся интеграцией мусульман в стране. Вот тогда на Бубакёра, уже известного высказываниями о толерантности и миролюбии ислама, пал выбор как на представителя мусульманского сообщества. Его стали приглашать в консультативные и рабочие группы по вопросам культуры и религии.
В начале нулевых годов перед ним возникает новая планка. Будущий президент республики, а тогда еще министр внутренних дел Николя Саркози вынашивает идею создать нечто вроде «мусульманского политбюро». Французским властям не хватало одной центральной организации, с которой они могли бы вести переговоры по мусульманскому вопросу и на мнение которой можно было бы ссылаться, когда приходится принимать непопулярные решения. Не то чтобы понадобился этакий ручной ислам. Тут было скорее другое, здравое зерно, попытка найти возможности диалога, казалось бы, с вполне осязаемым, но в то же время аморфным сообществом. Так в 2003 году родился Французский совет по делам мусульманского культа (CFCM). Его первым главой стал Далиль Бубакёр.
Но прежде чем разобраться с тем, что случилось дальше с этим деятелем, нужно сказать несколько слов о французских мусульманах.
Алжирцы и их место в умме
Как считается, во Франции самая большая из европейских стран численность мусульманского населения. Часто приводится цифра в 6 млн., то есть примерно 10% населения континентальной Франции, не считая заморских департаментов. Эта оценка содержится, например, в «Книге фактов» ЦРУ США и наиболее часто указывается в мировой англоязычной прессе. Один из французских исследователей, Жан-Поль Гуревич, оценивает численность мусульман в 7 млн. человек. А в публикациях крайне правой партии «Национальный фронт» утверждается, что она доходит даже до 8 млн.
Цифры внушительные, в определенном контексте пугающие, но все же они вводят в заблуждение.
Начнем с того, что властям Франции еще с 1872 года по закону запрещено собирать информацию об этнической или религиозной принадлежности граждан. Это нарушило бы сразу два основополагающих принципа республики. Во-первых, «эгалитэ» – равноправие всех перед законом. Если ты французский гражданин – ты француз. И, во-вторых, еще один святой принцип – лаицизма, то есть строгого отделения религии от государства, – закрепленный в законе 1905 года.
Тем не менее объективные оценки существуют. По результатам исследования национального статистического института Insee (2010 год), лишь 2,1 млн. человек причисляли себя к мусульманской вере, то есть в той или иной мере соблюдали традиции и обряды ислама.
По оценке Министерства внутренних дел, картина выглядит так: примерно 1,5 млн. человек соблюдают в той или иной мере требования веры, еще 1,5 млн. человек идентифицируют себя с исламом скорее в культурно-историческом смысле и соблюдают установления Рамадана. И еще 1,1 млн. признают свое мусульманское происхождение, но не имеют серьезных религиозных или культурных связей с исламом. Все это в сумме дает цифру в 4,1 млн. человек.
Если верить анализу внутренней разведки Франции Renseignements generaux (RG), число строго практикующих мусульман, то есть тех, кто регулярно посещает мечеть, соблюдает все религиозные праздники, правила и обряды, составляет всего около 200 тыс. человек. Из них, опять же по оценкам RG, примерно 2 тыс. подвержены радикальным исламистским взглядам, не переводя, впрочем, их в сферу практических действий против государства. Радикалов же не более нескольких десятков.
Почему такой разброс в цифрах? Дело в том, что в мусульман нередко записывают по географическому принципу – по стране происхождения. Причем это может делаться даже в отношении второго или третьего поколения бывших иммигрантов. То есть тех, кто родился, вырос и получил светское образование во Франции и уже утратил какие-либо реальные связи со страной предков.
Поэтому не стоит, наверное, принимать за чистую монету утверждения об исламизации Франции и вообще Европы. К тому же религиозность мусульман не выше общефранцузской, да и общеевропейской. Богослужения более-менее регулярно посещает не более четверти населения. Да и соотношение в числе культовых зданий говорит о многом. Христианских церквей во Франции свыше 40 тыс., не считая часовень и других небольших культовых помещений, мечетей – немногим более 2 тыс. На одну мечеть приходится, таким образом, более 20 христианских храмов.
И еще одно обстоятельство надо учитывать, чтобы понять французский ислам. Большинство мусульман происходят из стран Магриба – арабской Северо-Западной Африки с сильным влиянием французской культуры. Выходцы из Алжира (1,5 млн. человек), Марокко (1 млн.) и Туниса (350 тыс.) составляют подавляющее большинство мусульман Франции – примерно две трети. Далее идет довольно многочисленная община выходцев из Турции (315 тыс.) и потом – из «черной Африки» (250 тыс.). Выходцы из мусульманских стран Ближнего Востока составляют относительно небольшое сообщество (100 тыс.), столько же из других стран Азии, в основном из Пакистана и Бангладеш.
Первое поколение иммигрантов обычно держится своего землячества, селится поблизости друг от друга, и если и сохраняет религиозность, то ходит в земляческие мечети. Поэтому во Франции образовалось несколько мусульманских организаций. Они группируются вокруг мечетей, которые входят в федерации по земляческому принципу.
Крупнейшая из них – алжирская с центром в Большой мечети Парижа и ее Институте имамов. Этим, а не только его умеренностью, объясняется выбор Бубакёра на роль представителя французских мусульман.
Кстати, умеренность Бубакёра не означает, что он во всем поддерживает власти. Например, он выступал против визита во Францию писателя Салмана Рушди, автора «Сатанинских стихов». И визит не состоялся. Отстаивая умеренность, он в то же время возражает против идеи пересмотра догматов веры, приведения их в соответствие с современностью.
И все же позиция Далиля Бубакёра по ключевым конфликтным ситуациям последнего времени дала плоды, которые иначе как благотворными трудно назвать. В 2003 году разгорелись споры о запрете на ношение в школах хиджабов – мусульманских платков для девочек, так же как и другой явной религиозной символики, включая христианскую и иудейскую. Бубакёр выступил в поддержку нового закона. «Мы считаем, что мусульмане должны прийти к современной форме ислама во имя принципов республики», – говорил он тогда. Новый закон вошел в действие при поддержке большинства самих мусульман. А единичные конфликтные случаи коснулись не только девочек-мусульманок, но и мальчиков-сикхов с их мини-тюрбанами. Так же плавно прошло два года назад принятие закона о полном запрете на ношение паранджи и никаба в общественных местах. Бубакёр тогда разъяснял, что ношение паранджи не является предписанием ислама.
Когда летом 2005 года по стране прокатилась волна беспорядков в банльё – рабочих пригородах крупных французских городов, правая пресса и политики поначалу попытались обнаружить «мусульманский след». Действительно, эти предместья населены в большинстве своем молодежью – детьми иммигрантов. Но благодаря настойчивым призывам Бубакёра, социально-экономический, а не религиозно-этнический мотив беспорядков вышел на первый план. Французы в массе своей, какие бы расовые предрассудки они ни сохраняли, стали связывать беспорядки в банльё именно с экономикой.
 Сразу и не поймешь, что перед нами мусульманский лидер. Фото Reuters |
Удар по интеграции
Минувший год был особенно богат потрясениями, потребовавшими точной реакции от мусульманских лидеров. В марте страну потрясла серия убийств, совершенных «тулузским стрелком» Мухаммедом Мера. Он застрелил троих французских солдат, ранее служивших в Афганистане, а затем троих маленьких детей – учеников еврейской школы и их учителя-раввина.
Далиль Бубакёр и лидеры других мусульманских организаций выразили возмущение этими преступлениями, но настаивали на том, что злодеяния Мера ни в коей мере не отражают настроений мусульман. Казалось бы, во Франции должна была произойти вспышка антиисламских чувств. Но этого не случилось.
Французов шокировало другое: как могло столько ненависти накопиться у молодого человека, родившегося и выросшего в стране и получившего образование в школьной системе с давней гуманистической традицией? В фокусе внимания самих мусульман оказалась роль имамов. Дело в том, что во Франции готовят лишь единицы духовных наставников мусульман. Большинство приезжают из-за границы. Треть из них вообще не говорит по-французски, еще треть слабо владеет языком, который для мусульман-французов стал или единственным родным, или намного более близким, чем арабский. Между тем намаз совершается и проповеди произносятся на арабском. Отсюда малое влияние имамов на молодежь.
Этот вопрос может показаться второстепенным, но на самом деле он – один из ключевых. Еще и потому, что он связан с финансированием мусульманских организаций и самих мечетей. Поддержки со стороны французского государства они не имеют. Алжирские организации финансирует правительство Алжира, марокканские – король Марокко. Есть менее крупные организации, финансируемые странами Персидского залива и связанные с «Братьями-мусульманами».
Как эту проблему будут разрешать и будет ли она вообще разрешаться, неясно. Зато ясно, что Далиль Бубакёр, выступая за лояльный, умеренный ислам, в то же время сопротивляется его модернизации, или, как он говорит, интеграции.
И вот тут надо вернуться к истории отношений Бубакёра с властью. Николя Саркози, проталкивая сначала идею создания Совета по делам мусульманского культа, рассчитывал, видимо, набрать очки как политик, которому удалось разрешить исламскую проблему. Но очень скоро стало очевидно, что его активность не привлекает к правящей партии UMP новых избирателей-мусульман, а традиционных правых толкает в сторону Национального фронта Ле Пен.
Правительство перестало поддерживать Бубакёра. На выборах нового главы Совета в 2008 году победил Мухаммед Муссауи, главе мусульманской организации, связанной с Марокко. Впрочем, это ненамного уменьшило авторитет Бубакёра, как и влияние алжирской фракции. Зато стало одним из последних гвоздей в гроб президентства Саркози.
Во время президентской предвыборной кампании Бубакёр резко возражал против политических проповедей в мечетях. «Каждый гражданин, каких бы религиозных взглядов он ни придерживался, должен быть свободен выражать свои убеждения и свои политические выборы демократическим образом, – подчеркивал он. – Но в любом случае мусульманскому сообществу Франции повредит, если религиозные институты мусульман начнут вторгаться в предвыборные дебаты. Это распахнет двери подъему ислама политического». Опасения его понятны. В первую очередь они продиктованы внутриполитическими соображениями. «Мусульманская карта» – оружие крайне правых. Национальный фронт Марин Ле Пен указывает на мусульман как на «пятую колонну» во Франции, угрожающую ее культурной идентичности. Эту партию поддерживают до четверти избирателей. В таких условиях сохранение политической нейтральности в мечетях – это доказательство французскости мусульман, соблюдения ими того принципа, что духовное, религиозное должно оставаться в сфере частной жизни.
И еще, конечно, настойчивое противодействие втягиванию мусульман в политические дискуссии – это реакция на арабскую весну. Как бы ни были офранцужены выходцы из арабских стран, их не оставили равнодушными потрясения прошедшего года.
Арабская весна в Париже
Во Франции арабские революции совпали со своей маленькой революцией – впервые почти за четверть века власть вернулась к левым. Здесь как раз и проявилась ограниченность умеренного ислама Бубакёра. В самом деле, как можно оставаться в стороне от политики, когда исламский вопрос оказался одним из центральных в предвыборных дискуссиях?
Саркози, чувствуя, что теряет голоса прежде всего за счет успешной кампании Национального фронта, сам дал сильный крен вправо. А отстаивать право мусульман на то, чтобы быть равноправными гражданами, пришлось левым, причем в первую очередь Левому фронту во главе с коммунистами. Итог президентской кампании оказался вполне закономерным: 93% мусульман проголосовали за кандидата-социалиста Франсуа Олланда.
Умеренных мусульманских лидеров, прежде всего самого Бубакёра, все больше стали упрекать за сотрудничество с властями. Причем для большинства мусульман важнее здесь не сугубо религиозные вопросы, а социально-экономические. Молодежная безработица в два раза выше среди мусульман, чем в среднем по стране. У выпускника с мусульманской фамилией в два с половиной раза меньше шансов получить приглашение на собеседование при поиске работы, чем у молодого человека с европейскими корнями. Как показывают опросы, больше половины мусульман-французов на первое место среди вопросов, которые их волнуют, ставят именно безработицу.
Взять страсти вокруг американской киносамоделки «Невинность мусульман». Они вообще прошли мимо страны. Даже несмотря на то, что практически одновременно популярный сатирический журнал Charlie Hebdo вышел с карикатурами, изображавшими Пророка Мухаммеда. Бубакёр назвал эту публикацию провокацией, французские власти приняли особые меры безопасности в стране и за границей. Год назад, когда журнал опубликовал схожие рисунки, редакцию журнала подожгли. Но на этот раз обошлось. То ли сказалась смена политической власти в стране, то ли имамы лучше поработали с верующими.
И все же за конфликтными ситуациями и дискуссиями встает более общий вопрос: есть ли место исламу в светской республике? Мнения расходятся. Разброс в целом по французскому обществу, понятно, широкий, от принципиального неприятия французского ислама ультраправыми, включая христиан-ортодоксов, до защитников идей мультикультурности, каких, кстати, здесь немного.
Вопрос даже не в умеренном или радикальном исламе, а в том, что комплекс недоверия все равно существует. Причем с обеих сторон. Многим французам христианской традиции мусульманские массы представляются чем-то чуждым, враждебным, угрожающим поглотить или в корне изменить социальное и культурное поле Франции. У многих мусульман, в свою очередь, сохраняется подозрение, что в них, в большинстве своем родившихся и выросших во Франции, впитавших ее культуру и традиции, по-прежнему не хотят видеть полноценных граждан.
Это не значит, что среди самих мусульман нет понимания того, как трудно найти ответ на вопрос «кто мы». Немало сейчас тех, кто считает, что без разрыва с арабскими корнями ислам во Франции обречен на то, чтобы остаться чужеродным явлением. Они внимательно прислушиваются к идеям швейцарского религиозного мыслителя Тарика Рамадана. Его идея интеграции мусульман Европы, создания евроислама, отличающегося от ислама арабского, находит среди многих молодых мусульман поддержку. Даже при том, что лидеры старшего поколения, такие как Бубакёр, встречают эту концепцию в штыки.
«Некоторые французские мусульмане пытались перерезать связь с арабскостью и произносить пятничные проповеди на французском языке, – говорит президент Координационного центра против расизма и исламофобии Абдельазиз Шаамби. – Но дело в том, что имамов в самой Франции по-прежнему готовят крайне мало. Как только кто-то пытается критиковать ответственных лиц нашего сообщества, тут же слышит – «фитна!» (ересь, смута), «ты попадешь в ад!». Вот и весь ответ».
С точки зрения Шаамби, французским мусульманам рано или поздно придется признать необходимость «адаптации ислама в контекст страны». Это касается в первую очередь сугубо практических решений, от которых имамы, незнакомые с реалиями повседневной жизни, приходят в тупик. «В Лионе мы, например, приняли фетвы (наставления), позволяющие мусульманам общаться, сидеть за одним столом с теми, кто употребляет алкоголь или курит, но сохранять при этом дистанцию». Возможно, именно за такими малыми делами лежит будущее настоящей, а не декларируемой интеграции ислама в европейскую культуру.
Но есть и оценки ситуации в мусульманском мире, которые идут гораздо дальше. Французский философ Абденнур Бидар, например, призывает к радикальной самокритике. К сожалению, говорит он, «исламская культура не способна к самокритике. C какой-то паранойей она отвергает как кощунство любую попытку обсуждения ее догматов. Коран, Пророк, Рамадан, халяль – как только возникают вопросы по этим тотемам ислама, то даже перед взрослыми образованными людьми, вполне готовыми к дискуссиям по любому другому вопросу, сразу встает стена неприятия».
Смогут ли мусульмане и их лидеры найти ключ к сотворению ислама с французским лицом, по-прежнему неясно. Но Далиль Бубакёр и другие лидеры французской уммы ищут пути к этой цели.
