Омбудсмен уполномочен заявить...

Владимир Лукин: «Важно не допустить вмешательства государства в дела убеждений и веры миллионов граждан под предлогом борьбы с экстремизмом».
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Тема свободы совести в России продолжает оставаться актуальной. Православные считают, что отсутствие в школе «Основ православной культуры» нарушает их права, представители мусульманских и протестантских организаций жалуются на дискриминацию со стороны властей, религиозные сочинения вносятся в списки экстремистской литературы и запрещаются к распространению. Об этих и других проблемах, так или иначе касающихся прав верующих и свободы совести в нашей стране, «НГР» побеседовали с уполномоченным по правам человека в РФ (омбудсменом) Владимиром Лукиным.

– В конце прошлого года исполнилось 10 лет с момента принятия Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях». В чем, на ваш взгляд, достоинства и недостатки этого закона? В какой мере его положения выполняются в России?

– Действительно, десять лет для федерального закона достаточный срок, чтобы определиться с его положительными и отрицательными сторонами. В целом закон достойно прошел испытание временем, он привнес и обеспечивает стабильность в тех отношениях, что принято у нас характеризовать как государственно-церковные. Он позволяет религиозным объединениям, отдельному человеку и гражданину пользоваться свободой мировоззренческого выбора и убеждений.

В этом легко убедиться, если обратиться к статистике действующих и вновь регистрируемых местных религиозных объединений: она постоянно увеличивается, как и число монастырей, миссий, духовных учебных заведений, религиозных средств массовой информации. Об этом же говорит и тот факт, что за прошедшие годы в текст закона были внесены лишь небольшие изменения, связанные с принятием иных нормативно-правовых актов, косвенно касавшихся и религиозных объединений. И даже если обратиться к высказываниям представителей различных религиозных объединений, то легко заметить, что если претензии и высказываются, то не в адрес сущностного содержания закона, а в связи с трактовкой его отдельных норм или скорее их применением на местах.

Правда, у меня есть соображения касательно совершенствования этого акта. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что преамбула закона носит скорее идеологический характер, нежели правовой, выбивается из общего контекста правового документа и в силу этого создает предпосылки к весьма вольному толкованию принципиальных вопросов, относящихся к свободе совести и изложенных в Конституции РФ. Например, о понимании светскости государства и государственной школы, равенства граждан и религиозных объединений перед законом, полноты религиозных свобод для человека, пределов возможного вмешательства государства во внутреннюю жизнь религиозных объединений и т.д.

Мне думается, всего этого можно было бы избежать, если бы государство продекларировало понимание той части своей внутренней политики, которая касается государственно-конфессиональных отношений, в некоем рамочном документе, который мог бы носить разные наименования – Декларация, Концепция. Общество, таким образом, получило бы не просто сухие юридические нормы и положения, но и ознакомилось бы с тем, как в целом государство видит эту сложную и деликатную проблему. Исчез бы момент различного толкования норм, возникло бы ощущение преемственности лучшего из российской истории, более отчетливо обозначился бы вектор возможных изменений и притирки к международным нормам и положениям. И, что очень важно, общество имело бы возможность контролировать сам процесс реализации «хороших идей» в обычной жизни граждан и создаваемых ими мировоззренческих объединений.

Должен, на мой взгляд, найти место в законе и вопрос о статусе государственной религиоведческой экспертизы применительно к проблемам регистрации (перерегистрации), приостановления деятельности и ликвидации объединений, а также к тем множащимся случаям разрешения спорных ситуаций, которые возникают между религиозными объединениями и правоохранительными органами или рассматриваются в судах, особенно по проблемам применения противоэкстремистского законодательства.

– Госдепартамент США ежегодно публикует доклад о соблюдении свободы совести в мире. Россию в этом докладе систематически подвергают критике. Как вы считаете, следует ли российским властям принимать эту критику к сведению или она тенденциозна и не заслуживает внимания?

– В последнем таком докладе Россия наряду с Саудовской Аравией, Пакистаном, Ираном причислена к разряду государств, требующих «особого внимания». Этот доклад вызвал у нас шквал ответной нелестной критики в адрес США и обвинений чуть ли не во вмешательстве в «наши внутренние дела».

Между тем обнаружение и обличение несовершенств у других отнюдь не свидетельствует о собственном совершенстве. Не хочется напоминать, но приходится, что проблема прав человека давно перестала быть прерогативой только национальных государств и Россия «подписалась» под этой позицией. Более того, нередко мы и сами обращаем внимание других государств на имеющиеся, с нашей точки зрения, нарушения прав человека, требуем их устранения и это воспринимается (хотя и не во всех случаях) ими как должное.

Относительно ситуации в России в докладе за 2007 год не все характеризуется отрицательно. Признаются в качестве неоспоримых те факты, что большинство населения имеет возможность и пользуется религиозной свободой, что федеральное правительство создает необходимые правовые и иные условия для нормального функционирования законно действующих религиозных объединений. Отмечается улучшение положения некоторых «религиозных меньшинств» (католиков, мормонов, евангельских христиан, Свидетелей Иеговы).

Да, действительно, в тексте присутствуют указания и на случаи нарушения органами власти и местного самоуправления прав тех или иных религиозных объединений или конкретных лиц. В немалой степени это не кем-то выдуманные, а реальные факты, с которыми следует считаться, тем более что информация о некоторых из них присутствует и в российской прессе, и в высказываниях религиозных деятелей и правозащитников, и в почте, поступающей ко мне.

К сожалению, в России нет государственного федерального ведомства или общероссийской общественной организации, которые бы в масштабах всей страны осуществляли мониторинг нарушений прав граждан в сфере свободы совести, отслеживали весьма противоречивые процессы, происходящие в этой области, и давали бы нам объективную информацию. Отсюда разноголосица мнений, подчас противоречивых и взаимоисключающих, как о религиозной ситуации в целом, так и о соблюдении прав граждан в сфере свободы совести.

– Страсбургский суд по правам человека уже не раз признавал незаконным отказ некоторым религиозным организациям в регистрации в России. Почему в нашей стране решения суда де-факто игнорируются?

– В прошлом, 2007 году Европейским судом по правам человека принято три положительных решения: по жалобе объединения Свидетелей Иеговы в Челябинске на препятствия со стороны органов власти к проведению религиозных собраний; по жалобе Сайентологической Церкви города Москвы на отказ в перерегистрации данной организации; по жалобе церкви евангельских христиан «Благодать Христова» (город Чехов, Московская область) на действия органов местной администрации, ограничивающие деятельность религиозной организации. Во всех этих случаях суд признал Россию «нарушительницей» ст. 11 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (свобода собраний и ассоциаций) и ст. 9 Конвенции (свобода мысли, совести и религии). Вынесенные решения являются обязательными для исполнения Российской Федерацией.

Мы уже научились выплачивать определенные судом денежные компенсации «жертвам» произвола со стороны должностных лиц. Теперь пора научиться исполнять его решения по существу, прежде всего отработать правовой механизм их реализации. Думаю, это в значительной степени забота уполномоченного РФ при Европейском суде по правам человека.

– Считаете ли вы необходимым преподавание религии в российских школах? В какой форме это должно происходить: в виде «Основ религиозной культуры» или в виде «Истории мировых религий»?

– Применительно к общеобразовательным государственным (муниципальным) школам правильнее говорить не о «преподавании религии», а о включении в школьные предметы (или в один предмет) религиоведческих научных знаний, призванных информировать учащихся об истории и современном состоянии мировых и иных религий, как в России, так и за ее пределами. Проблема «обучения религии» является прерогативой семьи, которая, безусловно, может и должна опираться на поддержку религиозных объединений. Тем более что в рамках действующего законодательства о свободе совести им, а также духовным учебным заведениям предоставлены самые широкие права и возможности осуществлять за пределами общеобразовательной школы конфессионально ориентированное обучение, рассчитанное на различные возрастные категории верующих, а также детей и подростков.

Практика последних двух-трех лет, когда некоторые из субъектов РФ включили предмет «Основы православной культуры» в число обязательных предметов для общеобразовательных государственных (муниципальных) школ в рамках регионального образовательного стандарта и тем самым вольно или невольно допустили отступление от конституционных принципов, выявила вполне определенно несоответствие такого курса правовым нормам Российского государства и недовольство части общества таким отступлением от принципа светскости государства. Оценку этим действиям я неоднократно публично высказывал, в том числе и на страницах своих Ежегодных и Специальных докладов, посвященных положению с правами человека и гражданина в России.

В настоящее время ситуация меняется, что свидетельствует о стремлении государства не допустить каких-либо отступлений от принципов светскости государственного (муниципального) образования в России. Как известно, после внесения изменений в Федеральный закон «Об образовании» устанавливается единый федеральный общеобразовательный стандарт, включающий раздел «Духовно-нравственная культура». В нем предусматривается несколько учебных предметов по истории и культуре мировых и российских религий и философско-мировоззренческий курс этики. Предмет этот будет входить в школьную программу, но ученики вправе будут выбрать один из них. Работа по созданию стандарта и программ курсов, которая возложена на Министерство образования и Российскую академию образования, должна завершиться к осени 2009 года. Естественно, что преподавать эти предметы должны учителя, имеющие необходимую подготовку, и опираться курс должен на объективные научные знания. Насколько мне известно, ряд централизованных религиозных организаций и иные общественные объединения внесли свои предложения по содержанию курсов.

Борьба за толерантное общество в некоторых социально-религиозных группах воспринимается как ущемление их прав. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

– Вы высказались критически о судебном решении признать экстремистскими сочинения турецкого богослова Саида Нурси. Не могли бы вы подробнее осветить вашу позицию для читателей «НГ-религий»?

– Год назад ко мне обращался председатель Совета муфтиев России муфтий Равиль Гайнутдин в связи с рассмотрением в Коптевском районном суде города Москвы заявлений Прокуратуры Республики Татарстан о признании 14 книг и брошюр Саида Нурси в качестве экстремистской литературы.

Я внимательно ознакомился с этими книгами, а также с многочисленными отзывами, заключениями и экспертизами, поступившими от авторитетных мусульманских и светских образовательных учреждений, богословов, ученых, судебных экспертов, политических, религиозных и общественных деятелей из России и ряда зарубежных стран. В них отдается дань уважения личности и религиозно-просветительной деятельности Саида Нурси, который по праву входит в число виднейших знатоков и толкователей Корана и чьи труды массовыми тиражами печатаются во многих странах мира, в том числе и в России. Одновременно отвергаются как безосновательные, надуманные и провокационные намерения отнести его книги к «экстремистской литературе», а автора обвинить в разжигании межрелигиозной вражды и в пропаганде религиозного превосходства мусульман.

По моему мнению, труды Саида Нурси, в том числе и представленные в суд 14 его книг и брошюр, являются религиозно-назидательной литературой. В их основе – разъяснение и толкование смысла и содержания сакральных обязанностей мусульманина перед Аллахом, изложенных в Коране, призыв воспитать в себе внутреннюю религиозную убежденность и веру в спасительные принципы ислама. В них нет какого-либо противопоставления граждан по признаку их мировоззренческого выбора, а тем более – призывов к религиозной вражде и нетерпимости. Речь идет исключительно о религиозно-мировоззренческих ценностях и убеждениях и о необходимости для верующего человека понимать их, сохранять и отстаивать.

Эту позицию, используя предоставленные мне законом полномочия, я изложил в письме в Коптевский районный суд города Москвы. К сожалению, судебное решение о признании 14 книг и брошюр Саида Нурси в качестве экстремистской литературы состоялось. В соответствии с ним отныне не допускается их издание и распространение. Безусловно, такое решение не могло не отразиться на самочувствии многомиллионной мусульманской общины. Насколько мне известно, адвокаты, представлявшие культурно-образовательный фонд «Нуру бади», который и издавал эту литературу, обратились в Европейский суд по правам человека, так что нас ожидает его вердикт.

Судебное решение принято, и мы все обязаны его исполнять. Но недоуменные вопросы остаются. Например, почему из всего многообразия экспертиз и отзывов суд принял единственное отрицательное по своим выводам заключение комплексной социально-психологической и психолингвистической экспертизы, проведенной сотрудниками Института языкознания РАН и Института психологии РАН, в котором просто отсутствует религиоведческий подход к оценке трудов Саида Нурси? Или, если светский суд признает за собой право выносить вердикт относительно содержания канонической и религиозно-апологетической литературы, то есть вторгаясь в собственно религиозную жизнь мусульманской уммы, то как быть с конституционным принципом «отделения Церкви от государства»? Не получится ли так, что, сегодня запрещая толкование Корана, завтра светская власть потребует запрещения Корана под предлогом наличия в нем «социально-психологической и психолингвистической опасности» для современного российского общества? И не захочется ли затем поискать «экстремизм» в многочисленных толкованиях Библии, а потом и в самой Библии?

– Совсем недавно, 10 апреля 2008 года, Верховный суд на закрытом заседании запретил деятельность на территории России «международной религиозной организации «Нурджулар», не объяснив ни мотивов проведения закрытого слушания, ни мотивов своего решения. Вместе с тем, как отмечалось в средствах массовой информации, на территории России не зафиксировано ни одного факта экстремизма со стороны данной организации.

– Да, я знаком с этой информацией. Поскольку исковое заявление о запрете подавала Генпрокуратура, то можно предположить, что она располагает бесспорными сведениями о наличии в России такой организации и деятельности входящих в нее членов, а также о фактах нарушения ими российского законодательства. Насколько мне известно, Духовные управления мусульман и ведущие исламоведы в России не располагают информацией об этом движении в России. На основании материалов по «делу Саида Нурси» можно заключить, что Генеральная прокуратура рассматривает в качестве членов «секты» «Нурджулар» (терминология прокуратуры) последователей творчества Саида Нурси, то есть тех верующих-мусульман, которые собираются для чтения и изучения богословско-религиозной литературы, совершения религиозных обрядов, что никак не может быть отнесено к нарушению законодательства о свободе совести.

Мы здесь вновь упираемся в проблему несовпадения представлений власти и религиозных организаций о «правильности–неправильности» религиозных истин и действий, вытекающих из них.

На мой взгляд, очень важно, чтобы под предлогом борьбы с экстремизмом не допустить вмешательства в дела убеждений и веры миллионов граждан, которое может спровоцировать реальные массовые нарушения их прав на свободу вероисповедания и социально-религиозные конфликты в нашей стране. Мы не должны забывать уроков российской и советской истории и, скажу более – обязаны избегать повторения практики запретов и гонений в отношении инаковерующих и инакомыслящих, свойственных недемократическим, тоталитарным государствам.

– Очень часто мы встречаемся с тем, что та или иная религиозная организация, обращаясь к государству с какими-либо просьбами или даже требованиями, ссылается на то, что действует от имени «большинства верующих россиян». Как вы считаете, насколько оправдан такой подход и должно ли государство следовать ему?

– Мне думается, мы должны исходить из того, что право мировоззренческого выбора и стремление жить и действовать согласно этому выбору есть неотъемлемое личное право каждого человека и гражданина. Светское демократическое государство обязано признавать, уважать и защищать этот выбор. Учитывая, что Конституция РФ обеспечивает равенство граждан во всех сферах государственной и общественной жизни вне зависимости от их мировоззренческих убеждений, государственная политика в сфере свободы совести не может и не должна подстраиваться под предпочтения, интересы или ожидания того или иного мировоззренческого «большинства» или «меньшинства».

Государство в силу «отделенности» от него религиозных объединений не вправе вторгаться во внутреннюю жизнь религиозных сообществ – как путем внесения разного рода запретов и ограничений, не имеющих законного обоснования, так и в части оказания какой-либо прямой поддержки религиозным объединениям в их стремлении распространять присущие им мировоззренческие взгляды, в том числе и через культовую деятельность. Поле сотрудничества государства и религиозных объединений носит скорее характер гражданско-правовой, нежели религиозно-мировоззренческий. А потому их совместные усилия сосредотачиваются и ориентируются на обеспечении конкретных прав граждан – социальных, информационно-образовательных, культурных, экономических и т.д.

– В некоторых странах атеисты обладают тем же статусом, что и представители религиозных организаций. Не следует ли перенести эту практику на российскую почву?

– Не думаю, что подобного рода практика имеет какой-либо смысл и несет в себе какой-либо положительный заряд применительно к светскому государству и секулярному обществу. Скорее наоборот, о чем свидетельствует история всех конфессиональных государств в Европе, да и за ее пределами, строго ранжировавших граждан или подданных по признакам мировоззренческого порядка. Прискорбными примерами того же плана насыщена история Российской империи, где государство осознавало себя «партнером» лишь государственной Церкви; а в советский период особенно подчеркивались безрелигиозный характер общества и ценность «научно-атеистического мировоззрения», от чего один шаг до прямых ограничений в деятельности религиозных организаций.

Повторюсь, светское государство видит перед собой гражданина, выстраивает всю систему своих действий, взаимоотношений и взаимодействий с ним и обществом на основе права, а не на основе «общности религиозных взглядов». Убеждения составляют неприкасаемую сферу каждой личности, и государство, а также и общественные объединения, в том числе и религиозные, не вправе вторгаться в нее, диктовать, что хорошо, а что плохо.

– В таком случае позвольте спросить еще об одном термине, который активно используется и который даже предлагают ввести в законодательство о свободе совести. Я имею в виду термин «секта» и такие производные от него, как «тоталитарная секта» или «деструктивные культы».

– Напомню, что еще в 1998 году Судебная палата по информационным спорам при президенте РФ, рассматривая жалобу религиозной организации на применение СМИ термина «секта», признала неоправданное его использование фактом нарушения журналистской этики, поскольку «в законодательстве Российской Федерации не существует такого понятия, как «секта». В то же время данный термин в силу сложившихся в обществе представлений несет безусловно негативную смысловую нагрузку, и, употребляя его, журналисты могут оскорбить чувства верующих».

Что же до государственных и муниципальных служащих, то, согласно федеральным законам «О государственной гражданской службе в Российской Федерации» и «Об основах муниципальной службы в Российской Федерации», им прямо запрещено своими действиями формировать заведомо отрицательное (или иное) отношение к той или иной религиозной организации и они должны в своих словах и поступках демонстрировать нейтральную, равноудаленную позицию в отношении всех законно действующих религиозных объединений. Каждое из религиозных объединений имеет только ему свойственное самоназвание, и чиновник обязан и по закону, и по совести во взаимоотношениях с ними пользоваться им.

Таким образом, официальная позиция, переписка и деятельность государства в сфере правообеспечения принципов свободы совести должны быть свободны от несвойственных и не закрепленных в нормативно-правовых документах терминов и понятий. Применительно же к сфере религиоведения и богословия, культуры и истории возможен и используется свойственный им терминологический язык. Правда, и тут надо бы соблюдать простую истину: не навреди, не привноси в общение с собеседником того, что может спровоцировать непонимание и конфликт. Как утверждала Екатерина Великая, «кто говорит что хочет, услышит чего и не хочет».

– В последние годы государство уделяет много внимания действиям по предотвращению или борьбе с проявлениями экстремизма. Но почему-то при чтении официальных заявлений силовых ведомств, правоохранительных органов складывается впечатление, что поиск источника этих противоправных действий все более сосредотачивается в религиозной сфере: будь то отдельные религиозные учения или религиозные (околорелигиозные) организации. Нет ли опасности возвращения к временам 60-х годов, когда власть столь жестко боролась с проявлениями «религиозного экстремизма», на деле же бывшего стремлением верующих отстоять свои права на религиозную свободу?

– Не вызывает сомнения сам факт необходимости проверок правоохранительными органами деятельности религиозных объединений, как и вообще всех иных общественных объединений, зарегистрированных на территории России, в целях предотвращения возможных нарушений с их стороны законодательства о противодействии экстремистской деятельности. Но помня при этом, что, как следует из Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», в число основных принципов противодействия экстремистской деятельности входят: признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина, законность, приоритет мер предупреждения экстремистской деятельности. Если судить по поступающим ко мне обращениям религиозных объединений, бывает так, что принципы эти подменяются стремлением отчитаться, зафиксировать свое – наравне с другими государственными ведомствами – активное рвение в поисках «экстремизма и экстремистов» на просторах России.

Почему-то представляется, что именно среди религиозных организаций и должны они насчитываться десятками и сотнями. Такие факты, пусть они и единичны, затрагивают не единицы, а сотни и тысячи российских граждан. Это не может не вызывать тревоги. Тем более что при рассмотрении материалов и документов, представленных верующими, вскрывается недостаточный уровень правовой и, что особенно важно, религиоведческой грамотности сотрудников правоохранительных органов. Так, например, некоторые религиозные организации неправомерно относятся к «иностранным религиозным организациям» или к «филиалам» зарубежных религиозных организаций, тогда как они зарегистрированы в соответствии со ст. 11 Федерального закона РФ «О свободе совести и о религиозных объединениях» как российские религиозные организации, созданные и действующие на территории России, а их учредителями и руководителями являются российские граждане.

Вопреки процедуре, установленной Федеральным законом «О противодействии экстремистской деятельности», согласно которой материалы могут быть признаны или отнесены к экстремистским или содержащим признаки экстремизма только в порядке административного судопроизводства, к такого рода материалам относят вероучительную и религиозно-апологетическую литературу, распространяемую религиозными объединениями. При этом в качестве «научно обоснованной экспертизы» рассматривают зачастую путаные частные мнения экспертов, не имеющих никакой религиоведческой подготовки, опирающихся не на научно-религиоведческую литературу, а на конфессионально-обличительные издания, «сектоведческие» справочники. Содержащиеся в представляемых экспертизах утверждения о деятельности религиозных объединений, якобы наносящей ущерб нравственному, психическому и физическому здоровью их членов и других граждан, часто голословны и не подкрепляются доказательствами совершения этими организациями конкретных правонарушений.

Как мне представляется, деструктивность (то есть нарушение действующего законодательства о свободе совести) подобных действий очевидна, как и очевидны ее последствия: разобщение в обществе по мировоззренческим предпочтениям, религиозная рознь и неприязнь, нарушение прав граждан и общественных объединений.

– Может, дело во многом объясняется отсутствием в российском обществе толерантности? Не об этом ли свидетельствует судебный процесс по делу о скандальной выставке в Сахаровском центре?

– С толерантностью у нас в стране полный порядок лишь в одном аспекте: полнейшая толерантность по отношению к собственной нетолерантности. Этим в области политики страдают как некоторые представители властных структур, так и представители оппозиции.

Часто такая псевдотолерантность у нас проявляется и в вопросах, связанных со свободой совести. Там, где следует с уважением относиться как к вере одних граждан, так и к творчеству других.

Скажу откровенно, некоторые экспонаты упомянутой вами выставки мне очень не понравились. Скажу больше, мне не кажется, что такое действо органически вписывается в контекст сахаровской традиции с ее уважением к чувствам верующих. В равной мере не нравится мне и организованная некоторыми «околоправославными активистами» истерическая кампания вокруг этого эпизода.

Пользуясь случаем, хотел бы обратиться к тем людям, которые чувствуют себя задетыми: преследование Церкви, равно как преследование именем Церкви и от имени Церкви – болезни очень близкие. Я бы сказал, это разновидности одной и той же болезни. Ее имя – нетерпимость. Эту болезнь следует изживать вместе. Прощение гонителей – одна из самых мощных, сущностных идей христианства. Что может сравниться по величию и благородству с просьбой Елизаветы Федоровны о прощении террориста Каляева, убившего ее мужа? Этим ли нам гордиться или примерами мелкого и жестокого сведения счетов?

Я за то, чтобы в нашей стране было как можно меньше судебных тяжб по вопросам свободы совести и совести свободы, а больше было бы диалога и компромиссов на основе диалога. И, конечно же, взаимного прощения, «христианского», как у нас часто говорили.