Наима Нефляшева
Чечня, Грозный, 1990-е годы. Молитва стала для чеченцев частью повседневной жизни.
Фото Владимира Павленко (НГ-фото)
Современный Северный Кавказ – предельно мифологизированное пространство. В обыденном восприятии этого региона не принимается в расчет пережитый вместе со страной имперский, советский и постперестроечный опыт. Реальность заменяется набором методично сконструированных мифов о Кавказе как неком уникальном, почти что заповедном пространстве, где достойная репутация якобы составляет конкуренцию материальной состоятельности, ритуал способен преодолеть хаос и сохранить стабильный миропорядок, седовласые старцы вершат судьбы общин и джамаатов, а мужское и женское сосуществуют не в борьбе, но в единстве противоположностей.
Высшее проявление подобной подмены понятий – представление о неких незыблемых религиозных авторитетах, власть которых, влияя на логику индивидуального и общественного поведения, выполняет на Кавказе функции идеологических скреп.
Возрожденный суфизм
Существование традиционных для Северного Кавказа монотеистических религий – христианства (зона традиционного распространения – Ставропольский край, Ростовская область, Краснодарский край) и ислама (семь северокавказских республик) имеет разные вариации в каждом регионе.
Ислам на Северном Кавказе с востока на запад распадается на региональные традиции. Если в Дагестане, Чечне и Ингушетии он определяет образ жизни и поведенческие стереотипы, то на территории Центрального Кавказа исламский вектор взаимодействует с православным (осетины, моздокские кабардинцы), а на Западном Кавказе (адыги, карачаевцы, балкарцы, ногайцы) – с этническими морально-нравственными кодексами.
Возрождение ислама на Северном Кавказе во второй половине 80-х годов активизировало суфийскую традицию, представленную накшбандийским, кадирийским, шазилийским братствами (тарикатами). Она укоренилась среди народов Дагестана, чеченцев и ингушей с первой половины XIX века и не прерывалась даже в условиях жесткого давления в период государственного атеизма.
Суфизм – мистическое направление в исламе – предполагает особый индивидуальный путь познания Бога, в значительной степени основанный на медитативных практиках и трансовых техниках, которые суфий-неофит (мюрид) обязательно осваивает вместе со своим опытным и искушенным учителем (устазом, шейхом). Между учителем и учеником на всю жизнь складывается «связь сердец», скрепляющая суфийские братства как жестко организованные иерархичные структуры.
Членами этих братств на Северном Кавказе во все времена были известные политики, успешные бизнесмены и рафинированные интеллектуалы. Мюридами братства кадирийя были Джохар Дудаев и Ахмат Кадыров, последователем накшбанди был Доку Завгаев.
В Дагестане в настоящее время конкурируют несколько влиятельных шейхов, каждый из которых имеет колоссальный авторитет в регионе своего влияния и обладает завораживающей харизмой – это Саид-Афанди Чиркеевский, Арсланали-Афанди Гамзатов, Магомет-Мухтар Бабатов, Серажудин Исрафилов Хурикский, Магомет-Гаджи Гаджиев, Магомет Рабаданов, Магомет-Хабиб Ботлихский.
Наибольшее влияние на мусульманскую элиту Дагестана оказывает шейх Саид-Афанди. Фактически он является негласным экспертом многих властных инициатив в регионе, контролирует Духовное управление мусульман республики и духовное образование в Дагестане. В восприятии своих последователей Саид-Афанди, сам по себе символ суфийской традиции, ничем не уступает средневековым ученым, описанным известным швейцарским востоковедом Адамом Мецом: «Повсюду жители выходили ему навстречу вместе с женами и детьми, касались рукавов его одежды, чтобы обрести благодать, и уносили пыль его сандалий как лекарство».
Именно суфийские шейхи и их последователи первыми стали противостоять распространению салафитского движения на Северном Кавказе. Салафиты (неверно названные в массмедиа «ваххабитами») выступают за возвращение к кораническому монотеизму, в рамках которого невозможно существование некоего иного Знания, на которое претендуют местные шейхи с их чудесными историями, медитациями, святыми местами и сложными обрядами богопоминания.
Салафитский натиск
Вокруг идеи возвращения к истинному исламу салафитам удалось объединить людей с разными биографиями, уровнем образования и политическими предпочтениями.
Для интеллектуалов реформированный ислам стал возможностью мобилизовать людей, уставших от лжи и стагнации советского режима с его единомыслием и предельно ограниченными возможностями социальной реализации. Для людей с уголовным прошлым салафитские общины зачастую выполняли функции, с которыми не справлялось государство, были символом справедливого социального устройства, компенсировали их маргинальный общественный статус, становились новой семьей, давали ощущение социальной защищенности и востребованности.
Особое место в салафитских общинах Северного Кавказа занимают так называемые «молодые мусульмане». Это молодые люди, родившиеся в начале 70-х – середине 80-х годов, для которых утраченный советский политический и культурный опыт был удаленной во времени частью трагической истории их родственников, мало что значил и напрямую не задевал личных переживаний. Система высшего образования на Северном Кавказе была коррумпированной, выбор социальных стратегий – ограниченным. Салафизм оказался единственным путем к общественному признанию для молодежи.
Кроме того, салафитская община предлагала им принципиально иной круг социальных связей. Взамен привычных клановых взаимоотношений, замешанных на соперничестве семей и утомительных ритуальных обязательствах, молодежь получала новый единственно возможный «мир», основанный на подлинных чувствах взаимного уважения.
Специалисты выделяют три типологические разновидности салафизма, существовавшие на Северном Кавказе в 90-е годы: умеренную, радикальную и ультрарадикальную.
Умеренный салафизм в Дагестане был представлен последователями Ахмадкади Ахтаева, основателя первой в СССР религиозной исламской организации, умершего при загадочных обстоятельствах в 1998 году. Он был противником вооруженного джихада, придерживался гибкой позиции по ряду религиозно-правовых вопросов, ему удавалось гасить конфликтогенный потенциал, присутствующий во взаимоотношениях с Москвой. Вместе с тем Ахтаев последовательно отстаивал идею объединенного Кавказа как единственной возможности противостоять имперскому давлению со стороны России.
В Адыгее умеренный салафизм был представлен репатриантом из Косово, адыгом Рамаданом Цеем, в течение пяти лет направлявшим все свои усилия на распространение исламских знаний в его собственной салафитской версии. После депортации Цея в 2004 году в Турцию под предлогом нарушения паспортно-визового режима эта традиция в Адыгее угасла.
Радикальный ислам в Дагестане был представлен Багауддином Кебедовым, Аюбом Омаровым (Астраханским), лидером дагестанской общины в Астрахани, в Кабардино-Балкарии – Мусой Мукожевым, в Карачаево-Черкесии – Рамзаном Борлаковым (погиб в 2000 году во время второй чеченской войны), Ачимезом Гочияевым, их преемником Хизиром Салпагаровым, а также Вахтангом Алиевым, группа которого, известная как «банда убийц милиционеров», была ликвидирована в конце 2006 года.
Ультрарадикальные салафиты – бывшие лидеры Ичкерии Зелимхан Яндарбиев, Шамиль Басаев, Аслан Масхадов. Однако их в первую очередь интересовал политический проект построения в Чечне шариатского государства с перспективой объединения всего мусульманского Кавказа. Идеи салафийи использовались ими лишь в качестве инструмента.
С дагестанскими ультрарадикалами связывают ошеломившие весь Северный Кавказ убийства 50 представителей духовенства, проводивших последовательную «антиваххабитскую» линию.
Законодательный запрет ваххабизма в Дагестане и Чечне, ликвидация ваххабитских общин, мечетей и медресе, филиалов благотворительных фондов, поддерживающих ваххабизм на Северном Кавказе, изменили подход к проблеме, однако не снизили риски активизации радикальных салафитских идей не только на Восточном, но и на Западном и Центральном Кавказе с его неоформленными и рыхлыми исламскими традициями и институтами.
Что могут муфтияты?
На фоне колоссальных сдвигов, произошедших в исламском ландшафте Северного Кавказа, воплощением незыблемости исламской духовной традиции выглядит официальное духовенство, представленное в муфтиятах, или духовных управлениях.
Самостоятельное Духовное управление для мусульман Северного Кавказа с центром в Махачкале было создано советским режимом только в 1944 году, в начале 2000 года на Северном Кавказе оформилось восемь муфтиятов – духовных управлений Адыгеи и Краснодарского края, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Ставрополья, Северной Осетии, Дагестана, Ингушетии, Чечни.
Современные официальные мусульманские лидеры усердно демонстрируют лояльность федеральной и региональной власти, заседают в межрелигиозных советах, совершают показательные вояжи по регионам России и Ближнему Востоку, не сходят с экранов местных ТВ в дни мусульманских праздников, из года в год повторяя банальности и цитируя одни и те же коранические айяты.
Финансовые потоки от строительства мечетей и организации хаджа, а это сотни тысяч долларов ежегодно, стали одним из важнейших источников материального процветания чиновников из муфтиятов, особенно на северо-востоке региона.
Не все постсоветские муфтии обладают знаниями, достаточными для столь высокого поста, однако недостаток образования с успехом компенсируется их благочестием, степенностью, рассудительностью, способностью устанавливать коммуникации по всем правилам кавказского этикета, особенно регламентированным на территории Кабардино-Балкарии и Адыгеи. Это органично вписывает официальное мусульманское духовенство в кавказский «мужской» дискурс, что заранее дает им определенные авансы и дополнительный ресурс влияния. Их устойчивые выигрышные позиции – поддержка властей в борьбе с салафизмом, поощрение строительства мечетей, увеличение показателей числа мусульман, совершивших паломничество в святые земли Аравии, оказываются недостаточными для разрешения реальных проблем современной северокавказской уммы, а принятые решения носят не опережающий, а запаздывающий характер.
Казус Феофана
Духовные управления мусульман на Северном Кавказе даже не пытаются инициировать проекты, способные остановить радикализацию общины. В то же время Русская Православная Церковь становится в этом регионе силой, взявшей на себя ответственность за консолидацию общества. Приоритетная поддержка государства уже негласно сделала православие государственной религией, а РПЦ – главной российской конфессией. На Кавказе действуют 6 епархий РПЦ – Майкопская и Адыгейская, Ставропольская и Владикавказская, Элистинская и Калмыцкая, Екатеринодарская и Кубанская, Бакинско-Каспийская, Ростовская и Новочеркасская.
На Северном Кавказе имеется разветвленная, динамично развивающаяся сеть православного образования. Высшие учебные заведения – Ставропольская духовная семинария, Армавирский православно-социальный институт, филиал Московского Свято-Тихоновского гуманитарного университета в Ростове – определяют направление мышления в среде интеллектуальной православной молодежи. Сотни воскресных школ и учебные заведения с православным уклоном – лицеи, гимназии, казачьи школы – замыкают эту систему, подкрепленную лекциями по истории Православной Ццеркви в обычных школах, «снизу». Православная пресса, издающаяся тысячными тиражами, регулярные передачи на светских каналах региональных ТВ, существование собственных православных телеканалов (телеканал «Дон» Ростовской и Новочеркасской епархии), интернет-порталы, ежегодные конференции, православные фестивали и духовные чтения, грамотно отработанные пиар-технологии создают мощное коммуникативное пространство, в пределах которого обратная связь работает безупречно.
Демонстративно не поддерживая оппозиционные правительству политические партии и движения, РПЦ на Северном Кавказе удалось установить прочные и стабильные отношения с местными властями, что позволяет получать им значительные финансовые субсидии из бюджетных средств, городские здания без арендной платы, привлекать частный капитал в строительство приходских школ и т.д. В 1996 году Краснодарская епархия получила под здание епархиального управления двухэтажный особняк в центре Краснодара и 250 млн. руб., а в 2003 году ей же выделили 1,2 млн. руб. из краевого бюджета. Власти Ставрополья субсидировали строительство кафедрального собора в Ставрополе.
«Медовый месяц» власти с РПЦ находит логическое продолжение в участии представителей городских администраций в проектах самого разного характера. При этом конфессиональная и этнокультурная принадлежность власть предержащих не имеет никакого значения: в 2003 году Хазрет Совмен, будучи президентом Адыгеи, безвозмездно передал в распоряжение РПЦ территорию турбазы «Романтика», где прежде размещался один из крупнейших на Кавказе монастырских комплексов.
Православные епархии на Кавказе по негласной договоренности со своими извечными партнерами и конкурентами – официальными муфтиятами – сохраняют статус-кво и не предпринимают взаимных прозелитских акций. Многолетний штиль в их взаимоотношениях породил типологически новую фигуру – архиепископа Ставропольского и Владикавказского Феофана (Ашуркова), ректора Ставропольской духовной семинарии, с 2005 года – члена Общественной палаты РФ. С его появлением, похоже, заканчивается эпоха круглых столов и взаимных реверансов и начинается отчет качественно другого времени.
В отличие от своего предшественника, покойного митрополита Гедеона (Докукина), отношения которого с мусульманами всегда отличались корректностью и подчеркнутым уважением, новый епископ демонстрирует новый тип поведения. Очевидно, что именно Феофан «позволил» своему подчиненному – благочинному православных церквей Северной Осетии протоиерею Владимиру Самойленко под благовидным предлогом уклониться от встречи с муфтием Равилем Гайнутдином во время его пребывания во Владикавказе в рамках «Миссии мира по республикам Северного Кавказа» (март 2007 года). Феофан последовательно, энергично и настойчиво продвигает идею преподавания ОПК в школах Северного Кавказа. Именно при его активном участии проект лоббируется в Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Карачаево-Черкессии. Архиепископ также выступает за возведение на месте печально известной бесланской школы комплекса, включающего в себя православный храм. При этом хорошо известно, что в бесланской школе из 364 погибших 178 человек были мусульманами, они были воспитаны как мусульмане, похоронены как мусульмане и всегда будут поминаться как мусульмане.
На современном Северном Кавказе ни один духовный полюс ни имеет явных преимуществ и безусловной силы притяжения. Каждый из них замкнут в собственных политических интересах и целях, в каждом из них заложено, пусть и с известными ограничениями, конфликтное начало. В этих условиях только государственная власть на Северном Кавказе, обладающая колоссальным административным ресурсом и способностью мобилизовать интеллектуальные ресурсы, способна создать комплексную программу, которая не допустит разрастания противостояния на религиозном поле.
Дарья Гармоненко