Павел Круг. Согласно данным социологической службы РОМИР, опубликованным 6 апреля этого года, 75% россиян поддерживают идею запрета на распространение в СМИ сведений о расовой, этнической и религиозной принадлежности предполагаемых преступников. Но при этом 42% считают, что это вряд ли поможет избавиться от расизма, национализма и религиозного экстремизма. В то же время 21% опрошенных заявили о том, что хотят знать подобные сведения о подозреваемых.
Данные опроса как нельзя более актуальны. В июне этого года Госдума обсудит поправки в Закон «О средствах массовой информации», запрещающие журналистам распространять сведения о расовой, этнической и религиозной принадлежности «лиц, совершивших правонарушение, подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений». Соответствующий законопроект был внесен в нижнюю палату парламента Московской городской Думой 15 марта. Его вдохновителем стал председатель столичного парламента Владимир Платонов. По его мнению, эта инициатива поможет снизить градус ксенофобии в обществе. Согласно Конституции, только сам гражданин волен указывать или не указывать свою принадлежность к той или иной расе, этносу и свое отношение к религии. Поправка имеет высокие шансы на прохождение. В частности, свое согласие с предложением уже выразил спикер Госдумы Борис Грызлов. Между тем в Общественной палате РФ заявили о том, что проведут собственную экспертизу законопроекта. Рабочую группу по экспертизе возглавил тележурналист Николай Сванидзе.
Упоминание национальной или религиозной принадлежности человека в негативном контексте действительно бросает тень на всю этническую или религиозную группу, к которой он принадлежит. Указание своей идентичности – нормальная практика в другой ситуации – сразу приобретает определенный смысл в контексте этнорелигиозного конфликта, участники которого делят весь мир на «своих» и «чужих». Собственно «боязнь чужих» – это и есть буквальный перевод слова «ксенофобия».
Всплески ксенофобских настроений следуют непосредственно за преступлениями, провоцирующими этнорелигиозную вражду. Средства массовой информации ненамеренно играют роль «маховика», раскручивающего спираль недоверия и вражды. Например, после терактов 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке исламофобские настроения усилились по всему миру. В России такими «черными датами» стали захваты заложников в Москве 23 октября 2002 г. и в Беслане 1 сентября 2004 г. Во всех этих случаях как мусульманское духовенство, так и официальные представители власти заявляли о том, что «террористы не имеют национальности» и «не могут быть мусульманами». «Недопустимо осуждать ислам за то, что какой-то мусульманин совершает преступления, – заявил в недавнем интервью «НГР» глава Совета муфтиев Равиль Гайнутдин. – Ведь в обществе нет практики осуждать другие религии, представители которых нарушают закон. Исламофобия возникает, когда политики и СМИ пытаются навязать обществу мнение о «правильности» какой-то одной религии и «чужеродности» остальных».
Многочисленные проявления антисемитизма также находят отражение в средствах массовой информации. Самым громким случаем стало нападение на московскую синагогу на ул. Большая Бронная 11 января 2006 г. Поправка, запрещающая упоминать этническую и религиозную принадлежность только лишь преступника, но не его жертвы, вряд ли приведет к снижению антисемитских настроений. Законодателям остается запретить и то и другое – но не граничит ли это с абсурдом?
Ответственность журналиста, освещающего этнорелигиозный конфликт, крайне высока. Об этом говорится во всех кодексах профессиональной журналистской этики. Но речь идет все же о моральной, а не об уголовной ответственности. Межрелигиозные и межэтнические конфликты – особый случай, когда без подробной информации о мотивах злодеяний невозможно понять смысла происходящего. Однако вынести вердикт о том, было ли преступление совершено на почве межрелигиозной или межнациональной вражды, может только суд.
Российские правозащитники не сходятся во мнениях, нужно ли принимать поправки в закон о СМИ. Глава правозащитного центра общества «Мемориал» Олег Орлов считает, что «благими намерениями вымощена дорога в ад»: если «антиксенофобскую» поправку «начнут исполнять буквально, то общество будет лишено возможности понимать ситуацию в стране». Со своей стороны, руководитель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева полагает, что «нам всем надо привыкать к тому, что мы – россияне, независимо от национальности и вероисповедания».
В специальных исследованиях, посвященных ксенофобии, явление, с которым предлагают бороться авторы поправок в закон о СМИ, называется «язык вражды» (калька с английского «hate speech»). Правда, зачастую его использование носит ненамеренный характер, и оскорбленная сторона – например, религиозная организация – остается удовлетворенной принесенными извинениями.
Препятствовать распространению «языка вражды» на государственном уровне в России стали чуть более ста лет назад. До революции государство интересовалось исключительно вероисповеданием своих подданных. Веротерпимость была высочайше дарована жителям Российской империи тремя актами – указом от 12 декабря 1904 г. «О предначертаниях к государственному устройству», указом от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» и, наконец, манифестом 17 октября 1905 г. «О свободе вероисповедания». После этого старообрядцев на официальном языке перестали называть «раскольниками», буддистов – «идолопоклонниками», мусульман – «магометанами». Однако сама графа «вероисповедание» в паспортах подданных царской России вовсе не была отменена и просуществовала вплоть до гибели империи.
В Советском Союзе интернационализм был провозглашен частью государственной идеологии. Но этничность вовсе не искоренялась, наоборот, она была краеугольным камнем советской национальной политики. В частности, с возрождением паспортной системы в 1932 г. в основной документ попала графа «национальность». В некоторых случаях этничность даже насаждалась искусственно, как, например, в отношении коренных малочисленных народов Сибири. Для развития национальных культур народов, не имевших письменности, специально создавались алфавиты. Традиционная религия при этом не учитывалась.
Пресловутая «пятая графа» была отменена спустя шесть лет после распада СССР постановлением правительства РФ от 8 июля 1997 г. Тогда элиты национальных республик встретили нововведение с недоверием. Они увидели в нем угрозу потери идентичности. Чтобы не будить этнорелигиозные страсти, власти воздержались от законодательного оформления своей инициативы. Это заложило под нынешний российский паспорт юридическую «мину замедленного действия».
Официально государство сегодня не интересуется ни этнической, ни религиозной принадлежностью своих граждан. Исключение составляет проведение переписи населения. Тем показательнее, что вопрос об отношении к религии после некоторых дискуссий не был включен в анкету всероссийской переписи населения в 2003 г. Нынешняя инициатива Платонова отражает эту же тенденцию. Она направлена как на преодоление негативных сторон советской национальной политики, так и на развитие толерантности в условиях современных конфликтов на религиозной почве. Другой вопрос – не помешает ли запрет адекватному пониманию специфики межрелигиозных и межэтнических противостояний? Ведь даже укрепляя толерантность, власти делают это «сверху», насаждая терпимость, как картофель. В любом случае следует помнить, что всякая запретительная мера, доведенная до абсурда (как это случается сплошь и рядом), может дать обратный эффект.
