Александр Верховский Проблемы религиозного возрождения, терроризма, прав человека в нашей стране обсуждаются давно, а особенно активно начиная с круглого стола, проведенного ровно год назад обществом "Радонеж" при участии Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата (ОВЦС МП). С тех пор официальные представители Церкви, а именно митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл (Гундяев) и его заместитель протоиерей Всеволод Чаплин, не раз выступали на эту тему.
Было даже принято решение разработать специальный документ. Документа пока нет, так что о подходе руководства Церкви к правам человека приходится судить по разрозненным выступлениям. Например, по выступлению 5 июля на круглом столе "Религиозное возрождение в России, терроризм и права человека" протоиерея Всеволода Чаплина.
Смысл словосочетания "права человека" не столь очевиден и вряд ли понятен большинству наших сограждан во всем объеме, поскольку на эту тему написаны уже тысячи книг и докладов, приняты сотни законов и десятки международных соглашений. Но какие-то основы все-таки известны всем, кто хоть раз заинтересовался понятием прав человека. Эти основы изложены в принятой ООН еще в 1948 году Всеобщей декларации и развиты в системе международных пактов и конвенций, подписанных Россией (или до нее СССР), и в самой российской Конституции.
Именно эти основы и намерено подвергнуть ревизии церковное руководство. Основных направлений ревизии три.
Во-первых, индивидуальным правам противопоставляются коллективные права нечетко очерченных общностей, объединенных по этническому или религиозному признаку. Например, говорится о "праве русского народа на защиту своих традиционных ценностей". Понятно, что такое "право" затруднительно интерпретировать юридически как совокупность прав отдельных граждан, поэтому сторонники классического понимания прав человека обычно лишь пренебрежительно отмахиваются, заслышав о коллективных правах.
Но стоит отметить, что в поддержку принципа коллективных прав выступает отнюдь не только Церковь. Обычно это делают представители левых и так называемых национально-освободительных движений. В данном случае критика со стороны части консерваторов и части революционеров оказывается очень сходной.
Во-вторых, утверждается, что права человека ограничиваются не только правами другого человека, но и некими иными, высшими соображениями: "ценностями нации", государства или соображениями морали, определяемыми, что естественно, с конфессиональных позиций.
Здесь важно подчеркнуть, что сам принцип ограничения реализации прав человека заложен в любой конвенции или конституции, в том числе оговариваются и ограничения соображениями морали. Другое дело, что светские законы апеллируют к понятию морали в понимании большинства, которое не всегда сходится с пониманием Церкви. И главное - спорным остается вопрос о том, в какой мере допустимо ограничение прав человека по соображениям, допустим, безопасности или морали.
В-третьих, свободу совести, исторически первую из современных свобод, предлагается ограничить за счет так называемых сект - неопределенного перечня религиозных (или парарелигиозных) организаций, гипотетически или реально наносящих ущерб гражданам. Сторонники классического подхода отвечают на это, что никаких специфических ограничений не требуется: нанесение ущерба вполне достаточно наказуемо по законам общего действия, а такой ущерб, как "зомбирование" или "погибель души", не может учитываться в законах светского государства.
Ревизия, предлагаемая сейчас представителями Церкви, наверняка будет достаточно обоснованна с точки зрения религиозной. Но обосновать ее с точки зрения российской Конституции будет сложнее, так как все посылки этой ревизии ставят под сомнение сам принцип светскости государства. А этот принцип не только записан в Конституции, он еще и соответствует реальному состоянию сегодняшнего российского общества. Вероятно, митрополит Кирилл и протоиерей Всеволод Чаплин и надеются через продвижение "национальной концепции прав человека" сделать наше государство чуть менее светским, как это удалось в свое время с принятием нового закона о свободе совести.
Можно ли считать, что предложения, звучащие из уст представителей Церкви, - это политическая атака, вписанная в линию кремлевских "ястребов", как уже предположили некоторые аналитики? Может быть. На это указывают и выпады в адрес правозащитников, и демонстративное противопоставление России Западу. Но можно отойти от конспирологии и посмотреть на высказывания в том контексте, в котором они существуют для самого говорящего. Деятели Церкви очень обижены на правозащитников и за выставку в Музее Сахарова, и за оппонирование "Основам православной культуры", и за многое другое.
Когда православные активисты или клирики говорят о "либералах и правозащитниках", становится ясно, что таковые представляются им опасной и даже доминирующей силой (как, кстати, и наоборот). А противопоставление Западу имеет не только политический смысл, но вписывается в усвоенную руководством Церкви доктрину митрополита Кирилла о необходимости самостоятельного и преимущественно раздельного развития цивилизаций, в число которых он включает западную и православную.
Можно ли ограничиться констатацией антилиберальной направленности церковных инициатив в сфере прав человека и просто отмахнуться от них? Наверное, можно, если рассматривать спор как сугубо теоретический. Но в реальной жизни все перечисленные направления ревизии самых основ концепции прав человека все равно обсуждаются во всем мире, и только недостаток места не позволяет привести многочисленные примеры. И нет причины, почему бы сторонникам и противникам классической доктрины прав человека не обсуждать в том числе и предложения Церкви.
В принципе такой диалог должны бы вести в первую очередь правозащитники с авторами предложений. Но здесь с обеих сторон мешает крайне низкий уровень доверия к оппоненту и превратные, иногда просто фантастические представления о нем. Хотя уровень информированности и враждебности у разных людей, конечно, разный. Это было хорошо видно на конференции, которую центр "СОВА" проводил в ноябре 2004 года с участием церковных активистов, духовенства и правозащитников: кто-то только ругал оппонентов, а кто-то вел вполне содержательную полемику.
Чтобы такого рода встречи могли продолжаться, важно научиться отличать принципиальные претензии, сколь угодно резкие, от некорректных выпадов. Например, протоиерей Всеволод Чаплин может считать, что правозащитники не должны защищать "людей богатых, известных и влиятельных", читай Ходорковского или ранее Гусинского, так как больше как-то нет примеров. Но зачем при этом говорить, что на это "даются западные гранты" и что потому-то правозащитники преимущественно этим и занимаются, а вовсе не правами инвалидов и тому подобных уязвимых групп населения?
Во-первых, в защиту Ходорковского выступали множество людей, и у протоиерея Чаплина нет оснований утверждать, что они это делали за деньги. Во-вторых, западные гранты даются самым разным группам и на самые разнообразные вещи - от защиты свободы слова до помощи тем же инвалидам. Кстати, и на помощь Русской Церкви тоже.
В-третьих, может быть, и не все знают, что правозащитные организации (и крупные, и мелкие) много помогают социально незащищенным группам и узнать это при желании было бы совсем нетрудно.
Подход к правам человека, изложенный протоиереем Всеволодом Чаплиным, вряд ли совместим с подходом общества "Мемориал" или других правозащитников. Но это не значит, что им не о чем разговаривать. На правозащитную деятельность не может быть монополии, и все это понимают. Помимо каких-то практических аспектов полезной была бы и концептуальная дискуссия. Стоит лучше понять другого и благодаря этому составить более адекватное представление о реальном состоянии предмета дискуссии, а именно о правах человека в современном мире.
Дарья Гармоненко