Михаил Соллогуб В своем послании от 1 апреля 2003 года Московский Патриарх Алексий II обратился к "архипастырям и всем православным приходам русской традиции в Западной Европе" с призывом к церковно-административному объединению в единый митрополичий округ в составе Московского Патриархата. Это послание вызвало разные оценки, в том числе среди клириков и мирян Архиепископии русских православных церквей в Западной Европе с центром в Париже. Некоторые с воодушевлением восприняли предложение Патриарха как призыв к возвращению в отчий дом.
Известно, что отказ митрополита Евлогия (Георгиевского) от подчинения московскому церковному руководству в 1931 году и вхождение его епархии в константинопольскую юрисдикцию были вынужденными и, как тогда думали многие, временными мерами. Главная причина состояла в том, что Церковь в России оказалась плененной большевистской властью, но в среде эмигрантов жила надежда, что это продлится недолго. И если бы большевизм вскоре пал, церковное воссоединение, без всякого сомнения, состоялось бы немедленно. Ведь в довоенный период Западноевропейская епархия была исключительно русская по языку и культуре, и большинство эмигрантов как старшего, так и молодого поколения были готовы вернуться в Россию и принять участие в ее постсоветском восстановлении.
Однако сегодня, спустя десятилетия, ситуация изменилась, и ссылка на временный характер разрыва 1931 года уже не работает. Уже не эмигранты составляют наши приходы в странах Западной Европы. Именно поэтому практически никто из них не вернулся в Россию после 1991 года - ведь за семьдесят лет сменилось несколько поколений. Мы, потомки русских пореволюционных эмигрантов, родившиеся на Западе, но сохранившие язык и культуру своих отцов, находимся к гораздо более сложной психологической ситуации - в состоянии изначального двуязычия и двух-культурности. И нам пришлось решать эту проблему, с которой не сталкивались наши отцы и деды.
Решать ее можно было по-разному. Кто-то почти совершенно натурализовался и растворился в иностранной среде, кто-то старался максимально сохранять свою русскость, прежде всего в семье и церковной жизни.
Во-первых, произошел переход на французский язык богослужения (если говорить о Франции). Признаюсь, что для меня самого было своего рода шоком обнаружить, что можно служить и молиться в церкви по-французски и в то же время сохранить полноту и подлинность православного богослужения. Сегодня почти во всех юрисдикциях, включая так называемую Синодальную (или Зарубежную) Церковь, есть франкоязычные приходы.
Во-вторых, в какой-то момент мы осознали, что уже не являемся не только эмигрантами, но и диаспорой. В эмигрантский период некоторые люди, если им не нравилась одна юрисдикция, переходили в другую. Для нас же церковно-административное подчинение не может быть вопросом вкуса. Наличие различных "юрисдикций" за пределами традиционных территорий Поместных Церквей лишь указывает на ненормальность ситуации. И сегодня старые ("юрисдикционные") подходы недостаточны - нужны новые решения.
Вне всякого сомнения, Церкви-Матери призваны духовно окормлять своих членов, которые по тем или иным причинам покинули свои страны. Но православные христиане, родившиеся и постоянно живущие в Западной Европе, находятся в иной ситуации: они живут дома, но в то же время духовным домом для них является Православная Церковь. Размышляя о том, как правильно устроить свою церковную жизнь, они обращаются к православной экклезиологии - учению о Церкви.
Согласно этому учению, местные Церкви организуются по территориальному, или "поместному", принципу, то есть административные юрисдикции соответствуют определенным территориям. Исторически сложилось так, что автокефальные ("самовозглавляющиеся", организационно самостоятельные) Церкви являются, как правило, национальными, но это не отменяет изначального принципа церковного устройства. Национальные, языковые, культурные факторы должны быть учтены, но не могут быть определяющими. Поэтому предложение Московского Патриарха образовать новую форму московской юрисдикции на Западе (Митрополичий округ) на основе русской традиции вступает в конфликт с принципом поместности. Можно сказать, что в основании этого предложения лежит осужденный Константинопольским Церковным Собором 1872 года этнофилетизм, то есть недолжное отождествление национальной и церковной общности.
Многие из нас, православных христиан в Западной Европе, убеждены, что единство Церкви состоит не в подчинении иерархии (как у католиков, у которых центром и символом церковного единства является Папа Римский, имеющий прямую юрисдикцию над всеми епископами), а в том духовном единении, которое невозможно без действия Духа Святого. Мы не только ощущаем это духовное единство поверх юрисдикционных барьеров, но по мере сил развиваем опыт межправославного сотрудничества на различных уровнях - от личного общения до "поместных" съездов духовенства и мирян. Это необходимо и для того, чтобы осуществлять общее свидетельство в странах, где мы являемся конфессиональным меньшинством. И мы хотели бы, чтобы наша специфическая ситуация и церковный опыт были поняты в Поместных Церквах.
Необходимость создания поместной Православной Церкви в Западной Европе, безусловно, назрела. В ней, как в общем доме, должно быть место для людей разного происхождения и личной судьбы; она будет полиэтничной, поликультурной и многоязычной. Создание такой Церкви должно быть результатом общеправославного решения. Односторонние инициативы вряд ли будут способствовать скорейшему достижению цели; скорее, лишь усугубят существующие ныне разногласия между иерархами автокефальных Церквей.
Некоторые решительные сторонники скорейшего воссоединения с Московским Патриархатом критикуют своих оппонентов за то, что те якобы отрицательно оценивают духовную ситуацию в Русской Православной Церкви, вспоминая известный факт сожжения книг в Екатеринбурге. Конечно, из этого аутодафе, устроенного епископом, который впоследствии был смещен с кафедры, не следует делать далеко идущих выводов. Однако широко распространенное в церковной среде в России отрицательное отношение к так называемой парижской школе богословия и к протоиерею Александру Шмеману настораживает и огорчает многих православных людей, воспитанных в этой духовной и богословской традиции.
Пока еще богословское наследие Свято-Сергиевского института в Париже плохо известно в России, но я глубоко убежден, что придет время, когда творения наших "эмигрантских" отцов, так много сделавших для раскрытия духовного богатства православия современному человеку (и не только русскому!), будут заново прочитаны и оценены на их Родине.
Да, мы - православные христиане русского происхождения и радуемся возрождению Православной Церкви в России. Мы родились и живем в местах изгнания наших отцов и отнюдь не отказываемся от их наследия. Мы осознали себя как православные, живущие в Западной Европе. Мы пребываем в полном единстве в вере и таинствах с Православной Церковью в России - Московским Патриархатом. Но наша ситуация иная, чем в России: у нас небольшие общины, мы не располагаем значительными финансовыми ресурсами и тем более не имеем политического влияния в обществе. Долгие годы мы жили под омофором Вселенского Патриарха, который предоставил нашей Архиепископии право внутренней автономии и статус Экзархата. Памятуя каноны Святой Православной Церкви, мы не видим оснований для "смены юрисдикции", чтобы из административного подчинения одному первоиерарху перейти в подчинение к другому.
