Алексей Малашенко, Московский центр Карнеги
Конечно, нанесен очень сильный удар по межрелигиозным отношениям. Это приведет к новому взлету антипатии к исламу, поскольку по телевидению прозвучало сообщение о том, что террористы отпустили заложников-мусульман. И я думаю, что в ближайшее время власть должна быть готова к ответным действиям со стороны русских радикалов. Мусульманское духовенство в такой ситуации почти ничего сделать не может. Практика показывает, что в кризисных ситуациях разговоры о диалоге, о мире никакого практического значения не имеют. Конечно, пусть духовенство призывает к миру, это все-таки лучше, чем ничего.
Произошедшая трагедия показывает, что между террористами разных стран идет обмен опытом. Власти явно не готовы к такому повороту.
Александр Игнатенко, Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте РФ
У меня есть ощущение, что все теракты последнего времени с участием мусульман - в США, Индонезии, на Филиппинах, в России, других местах - планируются и осуществляются таким образом, чтобы происходила радикализация и, если можно так выразиться, "экстремизация" ислама и мусульман вследствие неминуемого общественного ответа (а он, естественно, всегда негативен) на подобные террористические акты. Образно говоря, это похоже на то, как какие-то боевики или террористы ведут огонь из мирных кварталов, а силы правопорядка волей-неволей наносят удары по этим кварталам, вследствие чего могут пострадать и мирные жители, вынужденно становящиеся затем боевиками.
Причем эти силы - внутриисламские, пусть даже они и составляют некую ничтожную долю мусульман, представляя собой какую-то секту или даже мелкую подсекту, например, "усамистов", последователей Усамы бен Ладена, которого они уважительно называют "шейх", рассматривая его как религиозный авторитет.
К сожалению, исламское духовенство - не только в России, но и за рубежом, - если как-то и борется против этого экстремизма, делает это таким образом, что, по сути, уходит от реальной борьбы. Делается это очень просто - разводятся понятия "экстремизм" и "ислам". "В исламе нет экстремизма, - говорят они, - значит, экстремисты - не мусульмане (первая реакция одного из российских муфтиев на события в Москве: "У террористов нет ни национальности, ни религии"). И наоборот: "Мусульмане, значит, не экстремисты", а, скажем, "моджахеды - борцы за свободу и против угнетения".
Это как минимум дезориентирует общественность - как немусульман, так и мусульман. Я уж не говорю о некоторых представителях зарубежного исламского духовенства, которые оправдывают экстремизм и терроризм (например, "слепые" самоубийственные теракты против мирных жителей). Террористы (если они мусульмане) представляют совсем не тот ислам, которым руководят облеченные должностями исламские лидеры, и, наверное, не станут их слушать, даже если те и захотят что-то сказать террористам.
Алексей Кудрявцев, Институт востоковедения РАН
Для всего мира недавний захват заложников в Москве стал очередным проявлением того терроризма, который одни называют "исламским", другие - "не имеющим ничего общего с исламом". Не будем вдаваться в бесплодный в данном случае спор о терминах. Отметим лишь характерную, бросившуюся в глаза религиозную атрибутику акции: террористы во главе с Мовсаром Бараевым именовали себя шахидами (мучениками за веру), женщины с поясами, начиненными взрывчаткой, были в чадрах, а на их черных головных платках красовались изречения из Корана. Террористы не скрывали, что собираются попасть в рай.
На заре ислама боевым кличем мусульман в сражениях с их врагами были слова: "Нет божества, кроме Аллаха, а Мухаммед - посланник Аллаха". Это важнейшее положение мусульманского символа веры называется "шахада" (свидетельство). Поэтому воина, павшего в битве с "врагами Аллаха и мусульман", именовали шахидом.
Согласно хадисам (преданиям о речениях и деяниях Пророка Мухаммеда), шахид своей смертью в бою от рук неверных утверждает свою веру. Ему обещан рай, куда он попадает, минуя испытания в могиле и в мусульманском чистилище. Шахид не нуждается даже в омовении перед погребением. В раю ему уготовано место рядом с Аллахом.
Со временем шахидами стали называть вообще всех мусульман, погибших насильственной смертью: убитых человеком или животным, ставших жертвами стихийных бедствий и эпидемий, утонувших, а также умерших во время хаджа - паломничества в Мекку. Однако гибель в бою с неверными всегда считалась наиболее почетной. Естественно, что прославление гибели за веру как вернейшего пути в рай вызывало у многих мусульман стремление удостоиться этой чести. Хотя дух мученичества существенно повышал боеспособность мусульманских армий в столкновениях с противником, время от времени богословам приходилось сдерживать рвение к "мученической смерти": иногда намеренная гибель в бою с неверными даже приравнивалась к самоубийству, которое ислам, как и христианство, осуждает.
Впрочем, идеология во все времена шла вслед за практическими потребностями, а не наоборот. Так, в годы ирано-иракской войны (1980-1988 гг.) власти хомейнистского Ирана тысячами отправляли на фронт юношей и даже подростков-смертников, которых именовали шахидами. Эта практика позволяла достигать определенных военных успехов при минимальных затратах, к которым гибель людей не относилась: извещение родственников о гибели их сына или брата сопровождалось не соболезнованиями, а поздравлениями.
Среди палестинских исламистов экстремистского толка широкое распространение получила практика использования смертников-шахидов не только при нападении на израильские военные объекты, но и в террористических актах, уносящих жизнь мирных граждан. В этих целях используются и женщины, которым легче пробраться с "поясом шахида" через израильские посты, чем мужчине. Впрочем, недавно среди членов известной палестинской организации "Хамас" разгорелся спор о "законности" такой практики с точки зрения шариата: многие считают, что женщина не имеет права появляться на улице одна, без сопровождения мужчины - мужа или родственника, тем более что на подготовку операции уходят подчас не одни сутки.
Некоторые мусульманские богословы, не принадлежащие к числу религиозных экстремистов, оправдывают акции смертников, если они направлены против вооруженного противника. Так, например, шейх всемирно известного исламского университета Аль-Азхар Мухаммед Сайид ат-Тантави, говоря о палестинских смертниках, заявил, что "тот, кто защищает свои права и взрывается среди врагов, является трижды шахидом". Но при этом он добавил, что категорически не может принять "взрыв среди детей, женщин или стариков, которые не имеют отношения к войне, так как это не соответствует духу рыцарства, к которому призывает шариат". "Возможно ли, - сказал шейх, - чтобы мусульманин нарушил предписания хадисов, в которых пророк запретил убийство детей, женщин и стариков?"
Однако у экстремистских группировок есть свои религиозные авторитеты, утверждающие, что, если мирное население той или иной страны поддерживает (например, участием в выборах или работой в госучреждениях) свое правительство, "притесняющее мусульман", то оно приравнивается к вооруженному противнику. Именно такой установки придерживается, например, "Всемирный фронт борьбы против иудеев и крестоносцев", основанный в 1998 году Усамой бен Ладеном на базе "Аль-Каиды" и ряда других экстремистских джихадистских организаций.
Как показал недавний захват заложников в Москве, той же логике следует и часть чеченских боевиков, вдохновляющаяся идеями и опытом наиболее экстремистского крыла современного исламистского движения - пресловутых "арабских афганцев", живым символом которых в Чечне до последнего времени являлся небезызвестный Хаттаб.
Для силовых ведомств любого государства шахиды-смертники являются сегодня, пожалуй, самыми опасными противниками: с религиозными фанатиками невозможен торг, позволяющий выиграть время, как это бывает с большинством "обычных" террористов. До сих пор Россия напрямую не сталкивалась с этой угрозой. Правда, в Чечне имели место отдельные "операции" боевиков против российских войск (кстати, с участием женщин). Тем большим шоком стало появление шахидов в Москве. И тем выше значение уничтожения группы террористов Бараева при всей той страшной цене, которую пришлось за это заплатить.