Не дождетесь!

В числе стран, владеющих самыми передовыми технологиями, – недемократический Китай.
Фото Reuters

Споря с концепциями суверенной демократии и энергетической державности, оппоненты Кремля идут от глобального. Но их критика строится на субъективных оценках.

8 августа в «НГ» была опубликована статья директора Центра исследований постиндустриального общества Владислава Иноземцева «Смерть традиции». На нее можно было бы не обратить внимания, если бы в ней не содержалось совершенно открытых призывов к десуверенизации России.

Лес и деревья

По мнению Иноземцева, чтобы правильно понимать современную российскую действительность, и в частности российскую политику, нужно анализировать «конкретные особенности и интересы правящих групп». А абстракции вроде «духа народа» или «национального интереса» отбросить за ненадобностью вместе с теориями об особом цивилизационном пути России, историческими параллелями с Византией и пр.

Сам по себе этот подход, во-первых, не нов, во-вторых, в определенных случаях очень конструктивен. Порой, чтобы разобраться в сути тех или иных заявлений и действий власти или оппозиции, нужно оставить в покое «Третий Рим» и просто выяснить подробности биографий соответствующих чиновников и депутатов.

Однако это работает только применительно к конкретике, при попытках же сделать сколь-либо значительное обобщение, просчитать долгосрочные тенденции, сделать прогноз можно просто запутаться и за деревьями не увидеть леса. А «лес» между тем есть, и никуда от этого не деться.

Если рассматривать общество как совокупность индивидов, а историю как процесс перманентной борьбы этих индивидов за свои интересы, то разговоры о нациях, цивилизациях, духе и духовности и пр. представляются «блудом ума» или разводками, при помощи которых одни подчиняют себе других. Бессмысленно отрицать и «блуд», и разводки. Но так же бессмысленно отрицать, что, например, целое не есть совокупность частей, а следовательно, те же национальные интересы – такая же объективная реальность, как и интересы правящих групп и конкретных власть имущих. Можно сводить последние исключительно к утолению корысти, но только заранее отдавая себе отчет, что это примитивно и наивно. Люди нередко стремятся оставить след в истории, что-то построить или перестроить, кого-то облагодетельствовать, кого-то наказать, причем по совершенно иррациональным мотивам. На них влияют идеи и мифы, причем под влияние попадают и те, кто пытается просто «технологически» использовать эти самые идеи и мифы. Между людьми, живущими в разных странах, на разных континентах, есть существенные исторические, религиозные, культурные и иные различия, а значит, даже при наличии какого-то общего цивилизационного ориентира каждая крупная страна будет стараться идти своим собственным путем, и т.д. Можно пытаться что-то ускорять или тормозить, насаждать или выкорчевывать, но ничего хорошего из этого, как правило, не выходит.

Так что тот, кто ограничится изучением «особенностей и интересов правящих групп», конечно, узнает много нового и интересного (если узнает). Но мало что поймет.

«Не вполне демократии»

Сам Иноземцев, однако, не вполне доверяет собственному детерминизму и отталкивается вовсе не от российской конкретики, хотя бы и относительной. Полемизируя в том числе с кремлевскими идеологами, выдвинувшими концепции суверенной демократии и энергетической державности и настаивающими на, если угодно, необходимости и «неизбежности» идеологии, он идет от глобального.

Во-первых, по его мнению, «ни одно «не вполне демократическое» государство не смогло опередить лидеров западного мира по экономическому потенциалу». Во-вторых, «ни одно «не вполне демократическое» государство не выступает нетто-экспортером высокотехнологичных товаров и технологий», и «узкоспециализированными – на производстве полезных ископаемых, энергоносителей или даже массовой промышленной продукции – остаются лишь экономики «второго эшелона». В-третьих, ХХ век продемонстрировал провал всех примеров политически (и тем более – идеологически) запрограммированного развития. А США – «последняя из великих держав, идентичность которой во многом имеет ценностно-религиозную природу», – уже столкнулись с огромными проблемами.

Не вполне понятно, что такое «не вполне демократическое государство». Однако определенно к таковым может быть отнесен Китай, которым практически открыто правит «коммунистическая» олигархия. Но разве он не опередил Великобританию и Францию (и не догоняет Германию) по экономическому потенциалу и не экспортирует высокотехнологичные товары? И как быть с Сингапуром и Южной Кореей, их «не вполне демократиями», их экономическими потенциалами, их структурами производства и экспорта? Норвегия специализируется на добыче нефти и газа – и ее экономика тоже во «втором эшелоне»? Евросоюз и его члены не исповедуют права человека как светскую религию, не «программируют» себя идеологически? Да и разве уместно говорить о провале британского имперского проекта, если оценить мощь культурного и экономического влияния Лондона? Просто удивительно, что Иноземцев, публицист и полемист с большим стажем, выдвигает столь уязвимые тезисы. Но главное не в этом.

Он, по сути, вторит другим либеральным политологам, заклеймившим концепцию суверенной демократии как недемократическую. Хотя ни единой формулировки, каким-либо образом восхваляющей или оправдывающей диктатуру или тоталитаризм, ни у Владислава Суркова, ни у его эпигонов никто не нашел. Вся критика строится на крайне субъективных оценках современной политической реальности, то есть на подмене предмета обсуждения. Просто ставится знак равенства между сурковской концепцией и существующим порядком, причем не только российским, но и одновременно каким-нибудь венесуэльским (!).

Точно так же «уравнивается» концепция энергетической державности и сырьевая модель развития экономики, практики petrostates и «сырьевых придатков». Мол, Кремль собрался превратить Россию в нечто среднее между Саудовской Аравией и Нигерией. При том, что на самом деле речь идет о том и только о том, чтобы использовать наш главный (на сегодняшний день!) ресурс одновременно для укрепления внешнеполитических и внешнеэкономических позиций и для ликвидации технологического отставания. И вообще кто где видел petrostate, развивающее ядерную энергетику? Или «сырьевой придаток», вкладывающий миллиарды долларов в исследования нанотехнологий?

Питерский десант

Характерной чертой российской власти начала нового столетия выступает, пишет Иноземцев, «соединение собственности с властью и их свободная конвертация друг в друга». Представители власти прямо вовлечены в бизнес-схемы и принимают решения, изменяющие не только допустимый вид и характер этих схем, но и круг их конкретных участников, доход извлекается как из нарушения или обхода правил игры, так и из установления этих правил.

Подобные утверждения уже давно стали общим местом. С одной стороны, спорить здесь не с чем. Власть и собственность действительно соединены, конвертируются друг в друга и т.д. А с другой стороны, есть целый ряд «но». Газетный формат ограничивает меня, поэтому буду краток. Во-первых, только в проектах Платона и других философов удавалось разъединить власть и собственность, по природе своей они неразделимы. Во-вторых, проблема не в соединении и конвертации власти и собственности, а в том, как они организованы и оформлены, как и чем ограничиваются, как скрываются от народа (если скрываются). В современном мире правящие практически повсеместно сложноорганизованные олигархии используют для всего этого демократические институты. В-третьих, чрезмерная открытость соединения власти и собственности в современной России и почти полная свобода их конвертации, доходящая до полнейшей бессовестности, никак не может считаться достижением путинского правления.

Сейчас мне самому придется скатиться к банальностям, но тем не менее. В 1990-х годах, после разрушения СССР и демонтажа советской системы, что называется, Левиафан уплыл. Институты власти и так были предельно ослаблены, а правившие страной либералы одновременно форсированно взращивали крупных собственников (залоговые аукционы и пр.) и пропагандировали идею, что чем меньше государства, тем лучше. Закономерным итогом стала тотальная коррупция и административное предпринимательство. Повсеместно на всех уровнях завелись чиновники-бизнесмены, живущие как взятками и откатами, так и доходами с собственных бизнесов.

Путин как раз навел относительный порядок, в том числе обуздал наиболее наглых олигархов, укрепил авторитет государства и ресурсную базу государственной власти. Есть разница между олигархом, считающим себя чуть ли не равным президенту, и олигархом, выполняющим волю президента? И какой из них более близок к типичному западному олигарху, которого ограничивают закон, обычаи и чувство национальной солидарности?

Вызывают как минимум удивление и безапелляционные заявления Иноземцева о том, что на Западе «политика – разновидность менеджмента», а «политики подвергаются меритократическому отбору». В Европе и тем более в США политика официально провозглашается общественным служением, считается занятием, довольно далеким от менеджмента, как бы расширительно последний ни толковался. Что же касается меритократического отбора, то его результаты более чем красноречивы. Вспомним Клинтона, Буша-младшего, Чейни, Блэра, Меркель, Руаяль, Обаму.

Меритократическому отбору на Западе Иноземцев противопоставил «случайное» формирование нового слоя российской элиты из озабоченных-де одним только бизнесом путинских соучеников по ЛГУ, сослуживцев по КГБ и питерской мэрии, соседей по дачному кооперативу «Озеро». Но в действительности «питерский десант» нужно сравнивать с российской элитой 1990-х годов и только с ней. «Питерцам», «чекистам» можно предъявить много претензий, но они оказались явно цельнее и системнее и «постноменклатуры», и «детей XX съезда», ставших «демократами», и назначенных олигархами вчерашних «комсомольцев» и фарцовщиков. И если уж на то пошло, «питерско-гэбистская» корпоративность стала дополнительным фактором элитного консенсуса и она сглаживает последствия аппаратных конфликтов и бизнес-войн.

Иноземцев настаивает, что нынешних правителей России интересует только одно – перераспределение в собственную пользу «общественного (и частного) достояния», что государственнической риторикой они лишь прикрывают свои корыстные интересы. Более того, он позволяет себе даже личные выпады, вполне подпадающие под законодательное определение клеветы. К примеру, оказывается, инициатор административной реформы Дмитрий Козак вместе с другими чиновниками заработал на ней «десятки и сотни миллионов долларов»!

Поневоле начинаешь подозревать автора в обиде на невостребованность и даже какой-то зависти┘ Не думаю, что Иноземцев хотел добиться именно такого эффекта, ну да уже ничего не поделаешь.

Нераскаянные либералы

Иноземцев призывает порвать с традицией «абсолютизации государственничества», десакрализовать «государственнические мифы» и осознать, что «в последние полтора века (в том числе и в 1941–1945 гг. – Вит.И.) главным врагом российского народа было российское государство». И немедленно, не давая опомниться, заявляет свою основную идею: «...если власть не может распоряжаться суверенитетом страны на благо ее народа, лучше лишиться такого суверенитета или его части». Иноземцев сетует на то, что Горбачев и его западные партнеры (!) в свое время не ввели здесь хотя бы частичное внешнее управление. «Сделать это – задача либералов следующего поколения», – резюмируется с поистине большевистской незамутненностью.

Можно возмущаться или смеяться, в тысячный раз цитируя бессмертное «Запад нам поможет!», припоминая обстоятельства, в которых впервые прозвучал этот «лозунг». Но эмоции эмоциями, а здесь нужна содержательная оценка.

В начале 1990-х годов либеральное сообщество фактически захватило идеологическую и даже моральную монополию. Понятно, что долго это продолжаться не могло. Российская политическая культура, государственная традиция, наконец, национальный менталитет в принципе не-либеральные. И еще в 1998–1999 годах противоестественная либеральная монополия начала разрушаться, окончательно ее ликвидировали к концу первого президентства Путина. Рубежным событием стал провал либеральных партий на думских выборах 2003 года.

Одна часть либерального сообщества осознала закономерность этого процесса, более того, даже признала свою вину за те кризисы (социально-экономический, политический, моральный), которые Россия пережила в прошлом десятилетии, а точнее, за существенное усугубление этих кризисов, объективно вызванных разложением и крушением социалистического строя и советского государства. Другая же часть, напротив, продолжает верить в свое исключительное право руководить «этой страной» и определять ее будущее. Соответственно раскаявшиеся либералы, пусть они и не в восторге от событий последних лет, так или иначе понимают их объективную предопределенность и не простирают свои амбиции далее некоего точечного влияния на власть. Те же, кто каяться наотрез отказался, просто объявляют путинизм исторической девиацией и чуть ли не «бунтом против цивилизации» и подчас изображают из себя «королей в изгнании».

При этом нераскаянных либералов, в свою очередь, можно разделить на «эволюционистов» и «интервенционистов». Первые надеются на некие «универсальные закономерности» и «глобальные тенденции», которые в один прекрасный день победят снова и на этот раз окончательно. Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, суверенно-державный «морок» рассеется, и в России будет построена демократия по западному образцу. Вторые смотрят на вещи более трезво и отдают себе отчет, что нынешний порядок подкреплен элитным консенсусом и массовой народной поддержкой, а любые альтернативы крайне непопулярны. Да и те самые «глобальные тенденции», мягко говоря, противоречивы, иначе не было бы перманентных дебатов по поводу «азиатского капитализма», «нелиберальных демократий» и т.д. Так что можно долго ждать «ремейка» 1991 года и так и не дождаться. Но против лома нет приема, если только нет другого лома. Отсюда упования на Запад, который-де обязан использовать все свое могущество и железной рукой загнать Россию в «цивилизацию», причем поскорее, пока она окончательно не оклемалась и не расправила плечи.

Тот факт, что американские и европейские лидеры обычно ограничиваются словесным угрозами и постоянно идут на компромиссы с Путиным, «интервенционистов» огорчает и деморализует. Они пытаются «открывать глаза», то обновляя страшилки из истории романовской империи и СССР, то фантазируя на тему грядущего российско-китайского или российско-исламского альянса против «свободного мира». Но все без особого успеха. Пару лет их тусовка прожила надеждами на «цветную революцию» под патронажем Запада или хотя бы серьезный внутриэлитный конфликт накануне и в ходе избирательной кампании 2007–2008 годов. Эти надежды обмануты. Возникло ощущение уходящего времени (при том, что оно уже давно ушло!), а потому отпускаются тормоза и развязываются языки.

Суть либерального «интервенционизма» состоит в готовности ради реализации своих социальных и политических взглядов (а также самореализации, самоутверждения) сдать родную страну под чужую власть «на переделку». Российский суверенитет они считают абсолютным злом, десуверенизацию соответственно благом. В этом смысле статья Иноземцева – готовый манифест «интервенционистов». При этом его обращение к «либералам следующего поколения» означает, что собственная маргинальность и бессилие осознаются вполне трезво. Дескать, мы не смогли и не сможем сдать страну – может быть, у наших продолжателей будет шанс.

Не будет. Не дождетесь.