Виктор Гущин
Рисунок Вадима Мисюка
ВООБЩЕ-ТО я принципиально не участвую в каких бы то ни было полемиках, спорах, дискуссиях и дебатах. Во-первых, не верю в так называемый коллективный разум. Можно играть на рояле в четыре руки или петь хором, но только по авторским нотам и партитурам. Исключения, конечно, случаются, но именно из того ряда, который принято называть подтверждающим правила. Во-вторых, споры и полемика никогда не проясняют сути. Формулу, что в спорах рождается истина, по-моему, придумали интеллектуальные мазохисты. В действительности в спорах она погибает. Практически всякий участник полемики на место истины так и норовит протащить собственную мыслишку, которую он думает лет этак десять-пятнадцать и обязательно старается вставить собственное лыко в чужую строку.
Но сейчас, в связи с публикацией моей статьи "Демократия приказала долго жить. Ей на смену приходят режимы стандартизованной прагмакратии" (см. "НГ", 17.08.2000), уклониться от полемики просто не имею права. По той причине, что именно в расчете на полемику она и была написана. Мне очень хотелось увидеть, услышать, ощутить хотя бы в намеках, в попытках, если угодно, в потугах, хоть что-то новое, оригинальное. Не говоря уже о том, что убедительное, в пользу дальнейшего существования демократии как одной из форм управления обществом. Сам я таких аргументов, несмотря на вполне искренние попытки, не нахожу, не вижу их, а будучи демократом по натуре, по ощущениям и даже поступкам (последний мой "демократический подвиг" - защита в августе 1991 года Белого дома изнутри), надеялся, что, быть может, найдутся люди, которые со мной своими знаниями и опытом поделятся. Кто знает, может, тогда бы я вновь обрел душевный покой и уверенность в завтрашнем демократическом дне.
Увы. Не нашел я этих аргументов в полемическом отклике Павла Гуревича ("Демократия в полосе фальсификаций") на мою статью. В результате, оставаясь в душе ностальгическим демократом, вынужден повторить: "Демократия умерла, исчерпала свой управленческий ресурс, просто пережила себя. Теперь она даже реанимации не поддается. Ее еще можно попытаться гальванизировать, но это уже все равно будет не демократия, а сугубо российское изобретение - живой труп".
О том, что в публикациях, заранее рассчитанных на полемику, обязательно расставлены ловушки, можно было, пожалуй, догадаться сразу. На крайний случай по прочтении статьи. Ведь завершается она не замусоленной цитатой, почерпнутой из сборников "В мире мудрых мыслей" или "Золотые россыпи", где собраны все "убойные" высказывания о демократии, начиная с персидского царя Дария и Аристотеля, заканчивая Черчиллем, Ароном, Беллом, Шилзом, Липсетом, Бжезинским, а выдержкой из работы Николая Бердяева "Новое средневековье", которую, кроме как в самой работе, я больше нигде не встречал. Мой оппонент этого, однако, не заметил, не оценил и со всем полемическим пылом выставил мне в пику набор вышеперечисленных имен. Вот, мол, сколько до вас было критиков, ниспровергателей демократии. Они все в прошлом, а демократия живет.
Хотел укорить, а вышло наоборот. Судите сами, что за имена, какие глыбы, какие матерые умы, какой калибр у этих интеллектуальных патронов... И вдруг - я в этой же обойме. Ни как профессионал, ни как человек я об этом даже мечтать не смел. "Виктор Гущин повторяет их аргументы, - пишет Павел Гуревич, - один к одному". Что же в таком случае противопоставляет нам - Аристотелю, Арону, Беллу Шилзу, Липсету, Бжезинскому и Гущину - Павел Гуревич?
Первое. "Демократия оказалась живучей именно потому, что с каждым шагом по пути информационного общества становится безмерно труднее примирять интересы все более и более поляризируемого мира".
Второе. "Только демократические институты позволяют проводить реформы без применения насилия".
И то и другое, к сожалению, причем глубокому, - политическое прекраснодушие. Никакая форма власти вообще не служит "примирению интересов". Она вводит режим их ограничения, регулирования, управления ими. До тех пор, пока демократические институты справлялись с этой задачей, они были полезны и эффективны. Но теперь они с этим не справляются. Неужели недостаточно примера собственной страны?! Так что же нам по-прежнему твердить: демократия, демократия, демократия, ничего кроме демократии? Но ведь от этого чай слаще не станет, а наша жизнь - богаче и благополучней.
Что же касается "проведения реформ без насилия", то такая постановка вопроса вообще ни в какие ворота не лезет. Даже профессорско-академические. Она не выдерживает испытания ни теорией, ни практикой. Полагаю, Павел Гуревич не станет отрицать: любая власть - насилие, без применения которого она обойтись не может. Это аксиома. Только в одних случаях такое насилие обеспечивается политической волей напрямую, в других - законом. То есть той же самой политической волей, но регламентированной.
Я бы так, априори, не стал утверждать, что первая форма насилия заслуживает безусловного осуждения, а вторая - поощрения. К примеру, реформы Петра Великого, которому мы сегодня воздаем почести и хвалу как первому реформатору России, были сплошь насилием. Причем исключительно варварским. А нынешние реформы? Какого только насилия мы уже не нахлебались... И экономического, и политического, и социального и так далее, вплоть до насилия над здравым смыслом. (Надеюсь, октябрь 1993 года Павел Гуревич еще не забыл.) В итоге произносить сегодня в России фразу о "реформах без насилия" - все равно что говорить о веревке в доме повешенного.
И все-таки в одном, для меня лично - главном, я с Павлом Гуревичем должен, просто обязан, согласиться. Там, где он пишет, что "мысль Виктора Гущина устремилась в заданном направлении именно потому, что демократия вошла в полосу умышленных фальсификаций". Важно и то, что Павел Гуревич признается - ему иногда "приходит в голову мысль, а не послать ли ее, демократию, к чертовой матери или по крайней мере не придать ли ей декоративный характер?"
Не знаю, как насчет фальсификаций (по-моему, если демократия и находится в какой-либо полосе, то исключительно закоснелой апологетики), а вот по части заданности - в самую точку. Скажу больше. Статья моя была не только "заданной", но и провокационно-целевой: уж очень хотелось послушать, что скажут убежденные демократы в ее и свою защиту. В полемических заметках уважаемого профессора и вице-президента Академии гуманитарных исследований ничего нового на этот счет я не обнаружил. А коли новой аргументации не появляется, то это один из первых, а главное, верных признаков того, что и само явление начинает изживать себя.
Ежели так, то возникает естественный вопрос: что же последует за демократией? В предыдущей публикации, вызвавшей заинтересованный отклик Павла Гуревича, высказано соображение, что на смену демократии приходят режимы "стандартизованной прагмакратии" (некоторые мои коллеги называют их "цивилизованным авторитаризмом" или "регулируемой демократией"). Смысл этих синонимических терминов сводится практически к одной простой мысли: демократию необходимо ограничить в правах, чтобы она своими "сдержками и противовесами" не тормозила принятие давно назревших решений, не перегружала естественный ход событий излишними дискуссиями, дебатами, слушаниями и процедурами. Хотя бы в пределах возможностей, заложенных в демократических конституционных нормах, определяющих самостоятельные полномочия исполнительной власти и главы государства. Но если попытаться направить "заданный полет мысли" чуть дальше очерченного конституционными нормами пространства, то окажется, что "стандартизованная прагмакратия", "цивилизованный авторитаризм" и "регулируемая демократия" не являются самостоятельными фазами общественно-исторического процесса. Они лишь "прокладка" - особенно стыдливых и нервных интеллектуалов прошу дальше не читать - между сменяющими друг друга иллюзиями, которыми человечество отмечает этапы, эры, эпохи своего развития. Вся история общественной мысли, все наши представления об историческом прогрессе по сути своей не более чем смена одной иллюзии другой. Иллюзии в том смысле, что каждую очередную перемену люди воспринимают как окончательную и навсегдашную. Иного пути, кроме как через преодоление иллюзий, человечество не знает.
Иллюзия демократии себя исчерпала. Ей на смену грядет другая иллюзия - анархия. Не окарикатуренная, конечно, литературными образами "батьки Махно" и театрально-киношными "вожаками" и "вожачками", а та самая, которая изначально подпитывала как коммунистические, так и демократические, а главное - человеческие представления о свободе личности и ее правах.
Основной лозунг "Коммунистического Манифеста" - "Свобода каждого есть условие свободного развития всех" - вообще украден у русского анархиста Бакунина, сподвижника Карла Маркса по I Интернационалу. Родина Прудона (французы и русские заражены анархизмом генетически) тоже отдала дань анархизму. В Декларации прав человека и гражданина от 1789 года, которая тоже считается первым действительно демократическим манифестом, говорится: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". Под этими лозунгами и сегодня охотно подписался бы любой уважающий себя анархист. А их становится все больше и больше. Потому что анархия - вовсе не анекдотическая "мать порядка", не огульное отрицание всякой власти, а совершенно иная власть, чем те, которые существовали до сих пор. Власть как апофеоз личности, воплощение ее самоценности, физического, правового, морально-нравственного суверенитета. К этому идеалу тянется сегодня общественное сознание.
В недавнем прошлом среди ученых мужей, профессоров и академиков, докторов и даже кандидатов, было в ходу такое понятие - основное противоречие эпохи. Под этим углом зрения рассматривались абсолютно все общественно-политические процессы и проблемы. Того требовал "научный подход". На моей памяти к числу таких противоречий относили сначала противоречие между империализмом и развитым социализмом, потом, в период "разрядки", - между силами войны и мира. Не берусь судить, насколько точно такой подход характеризовал эпоху, но аналитическому процессу он, безусловно, придавал некую организованность и даже стройность. Вроде бы существовала система координат, в которых находилось место любому событию, факту, явлению. Если попытаться сформулировать основное противоречие нынешней эпохи, то оно, с моей точки зрения, могло бы выглядеть так: противоречие между отживающей свой функциональный век демократией и набирающим силу стремлением свободной личности к гражданскому суверенитету, то бишь к той самой анархии, о которой мы завели речь. В ее классическо-академическом понимании, конечно.
Обратите внимание: в самых благополучных, в самых демократических странах, таких, как Германия, Англия, Франция, США, майские демонстрации этого года прошли под анархическими лозунгами. "С чего бы это?" - озадачились аналитики. Да все с того, что не только в России, но и в других, в том числе внешне благополучных, странах растет и набирает силу потенциал активного протеста личности против общества, против его насилия, даже самого изощренного и щадящего, вроде благополучной демократии. Поэтому, завершая статью, я вновь беру на себя наглую смелость резануть правду матку: "Демократия умерла. Да здравствует анархия!"
Заранее предупреждаю - на этот раз по следам публикации ни в каких полемиках участвовать не буду. Мое дело как профессионального политолога вопрос поставить, привлечь к нему внимание, а ответы искать и решения принимать тем, кто властвует и правит.
