Патриотизм и способы его обсуждения

НАДО признаться, что отвечать Николаю Ефимову меня побуждают не столько его соображения по поводу патриотизма, с которыми я во многом согласен, сколько широко распространенная манера вести полемику, к которой я никак не привыкну.

Уже на первой полосе номера "НГ", в котором опубликована статья Николая Ефимова, напечатан ее анонс: "Патриоты и негодяи - это совсем не одно и то же". Название самой статьи "О патриотах, негодяях и Родине" укрепляет читателя, давно забывшего содержание моей публикации ("НГ" 04.02.2000," "Две версии патриотизма") либо вовсе ее не читавшего, в представлении, будто я пытался отождествить понятия "патриот" и "негодяй". О том же и в тексте: это, дескать, невозвращенцам "приятно почитывать, что патриотизм нечто гадкое и отвратное". Не знаю, где Николай Ефимов нашел такую характеристику патриотизма, но ведь впечатление создается, что у меня! В ту же точку направлены и рассуждения о приведенном в моей статье известном афоризме: "Последнее прибежище негодяя - патриотизм". Апеллируя к первоисточнику Сэмуэлю Джонсону, Николай Ефимов трактует это высказывание, что называется, с точностью до наоборот: "Не все пропало даже у самого пропащего человека, отвергнутого друзьями и обществом, если в его душе сохраняется чувство Родины, в ней его последняя надежда и спасение". Не будучи филологом, я все же думаю, что этот поэтический парафраз гораздо дальше от английского первоисточника ("Patriotism is ihe last refuge of a scoundrel"), чем приведенный выше точный перевод, включенный Львом Толстым (то есть в известной мере авторизованный) в его "Круг чтения". Так что на Толстого я, видно, все же зря не cocлался, хотя все эти историко-филологические изыскания просто не имеют отношения к делу, по крайней мере, по двум причинам.

Во-первых, приведенный афоризм бытует в нашем общественном сознании как расхожая истина именно в варианте Льва Толстого, а не в оригинальной и совершенно новой для русского уха трактовке Николая Ефимова. Происхождение же этого афоризма может быть интересно действительно скорее филологам. Во-вторых, контекст, в котором я привел эту злосчастную истину, отнюдь не "оговорка", как это трактует мой оппонент, видимо, не отдающий себе отчета в том, что именно контекст определяет смысл, а в известной мере, и содержание любого высказывания. В своей статье, закончив обсуждение понятия патриотизма и связав его с понятием Родины по Вацлаву Гавелу (это оно превращается у Ефимова в "проходной двор"?), я коротко говорю о способах употребления понятия и термина "патриотизм", патриотических чувств политиками, относя толстовскую (если не джонсоновскую) трактовку патриотизма именно к особым способам его употребления, а отнюдь не к нему самому. Николай Ефимов приводит соответствующую цитату из моей статьи. Но есть и другая, еще более определенная: "Упомянутая оценка относится, конечно, не к патриотизму, как таковому, а к политическим спекулянтам и спекуляциям на патриотические темы"... Как же можно после этого писать об "оговорке" и давать приведенный выше анонс? Здесь сознательный или (как хотелось бы надеяться) бессознательный, но просто обман читателей! Никто из обсуждаемых авторов: ни Джонсон, ни Толстой, ни, извините, ваш покорный слуга "не ставил знак равенства между патриотом и негодяем". Более того, я пытался объяснить, откуда вообще возникло такое странное сближение, и, честно говоря, данное объяснение кажется мне гораздо более убедительным, чем ефимовское. Николай Ефимов заменяет не смысл, а содержание фразы Джонсона. Предлагаемая им формула сама по себе не вызывает никаких возражений, но к моей статье (и, боюсь, к Джонсону) она не имеет отношения.

В контексте возникшей полемики, видимо, следует пояснить, почему я писал об употреблении патриотических чувств и слов именно политиками. Думаю, что прекрасное слово "патриотизм" вообще не из политического лексикона. Оно приобрело бы политическое содержание при наличии открыто антипатриотических сил, но таковых во внутренней политике не может быть, ибо там конкурируют силы, представители которых лишь по-разному понимают благо своей Родины: любая другая позиция заведомо проигрышна. Пока же антипатриотических сил нет, апелляция к патриотизму и употребление в политике слов патриотического гнезда чаще напоминает о тех самых негодяях. Недаром читатель, ранее откликнувшийся на мою статью ("Почта "НГ" 26.02.2000), приводит в пример войну (то есть особую внешнеполитическую ситуацию): при наличии врага слово "патриотизм" сразу приобретает военно-политический смысл, а самоопределение становится мгновенным.

Более того, если бы мои оппоненты взяли на себя труд заглянуть в журнал "Власть" (# 3 за 2000 г.), где, как и указано в "НГ", опубликован более полный текст моей статьи, они убедились бы, что тему патриотизма я обсуждаю еще и в особых рамках "культуры мира" (в отличие от "культуры войны" - термины ЮНЕСКО), что тоже немаловажно.

Далее. Я никогда не претендую на истинность своих высказываний. Не могу в принципе предложить читателю ничего, кроме собственной точки зрения. А она состоит, среди прочего, в том, что преуменьшать опасность экстремизма более рискованно, чем преувеличивать. Но преуменьшать ее, разумеется, святое право Николая Ефимова. Здесь спорить бессмысленно. Не будучи оригиналом, напомню только, что "каким-то маргиналом с залихватскими лозунгами" долго считали и Гитлера.

Мне не хотелось бы растекаться мыслию по древу, поэтому буду краток. Во-первых, я что-то не могу припомнить ни одного примера, когда свободное самоопределение граждан превращало бы их Родину в "проходной двор". Скорее наоборот, бежали именно из "тюрьмы народов", будь то Испания времен Фердинанда и Изабеллы, царская Россия, гитлеровская Германия или Советский Союз. Выигрывали при этом как раз те страны, которые принимали эмигрантов ("проходные дворы" по Ефимову?): Голландия, США, Израиль. Согласно Ефимову, такой порядок выгоден богатым странам. А может быть, наоборот: именно принявшие такой (правовой) порядок страны и становились богатыми? Как-то я не уверен, что в начале XVI века Голландия была богаче Испании, а на рубеже ХIХ-ХХ веков САСШ были богаче России.

Во-вторых, мне кажется чрезвычайно характерным пренебрежительное отношение Николая Ефимова к главной для меня правовой стороне этой сложной темы. "Возможно, юристы скажут, что позиция, изложенная Марком Рацем, безупречна! Но, кроме юридической, есть еще и моральная, историческая сторона, характер русского народа. Вся великая русская литература не приемлет такого - торгашеского, что ли подхода".

Что скажут юристы, действительно интересно. О морали я говорил бы после права: вначале давайте научимся жить по праву и правовым законам, для начала сообразно собственной Конституции, а потом поговорим о морали, которая, как известно, факультативна. У нас же все наоборот: мы говорим о морали, нравственности, духовности, а вот собственную Конституцию выполнять никак не научимся.

Касательно же истории, характера русского народа и великой русской литературы, то в истории (и не только России) всякое бывало: патриотами были и царь Иван Грозный, и "невозвращенец" Николай Курбский; Николай I, повешенные им декабристы и объявленный умалишенным Чаадаев. А вот интерпретации свободного самоопределения граждан как "торгашеского подхода" я до сих пор не слышал (в том числе и от людей вполне русских) и в литературе (в том числе русской) не читал. Свобода самоопределения, по смыслу дела, есть необходимое условие любви, в том числе и к Родине: "насильно мил не будешь", - гласит по сему случаю русская пословица. Понимают это, между прочим, и "разные прочие шведы". Так некстати подвернулась мне высказанная, правда, совсем по другому поводу мысль еще одного англичанина - Джона Голсуорси, которую я рискну адресовать Николаю Ефимову. "...Он принял от жизни самый печальный дар ее - забыл, что такое любовь". "...Любовь не тепличный цветок, а свободное растение, рожденное сырой ночью, рожденное мигом солнечного тепла, поднявшееся из свободного семени, брошенного возле дороги свободным ветром. Свободное растение, которое мы зовем цветком, если волей случая оно распускалось у нас в саду, зовем плевелом, если оно распускается на воле, но цветок это или плевел - в запахе его и красках всегда свобода!"

А величайший русский поэт написал хрестоматийное:

Так что у нас со свободою и честью? Этот вопрос имеет, кстати, самое прямое отношение к поискам новых решений по обсуждаемой теме: здесь я всегда "за". Только диалог предполагает интеллектуальную честность и не столько стремление к "победе" над оппонентом любыми средствами, сколько именно стремление к новым решениям, про которые наперед неизвестно, кому они принесут победу, и которых, как признается Николай Ефимов, у него пока нет.